Дела шли своим чередом, и время уже перевалило за полдень. София продолжала сидеть в своей квартире в доме номер четыре по Боу-стрит, отчаянно пытаясь придумать, чем она еще может помочь брату. Росс не пришел обедать, а лишь прислал одного из своих помощников за чашкой кофе.

А тем временем в кабинет главного судьи шел непрерывный поток посетителей. Постепенно день начал клониться к вечеру. Близлежащие улицы были буквально наводнены вооруженными полицейскими патрулями, которые следили за тем, чтобы вспышки недовольства не выплеснулись за пределы сомнительных кварталов. Эрнест, которому было велено доставить сообщение на Финсбери-сквер, на минуту заглянул к Софии, чтобы доложить последние новости.

— Я слышал, как сэр Росс и сэр Грант удивлялись, что никто не поднял крика из-за ареста Ника Джентри. Сэр Росс считает, это потому, что теперь многие настроены против Джентри.

Эрнест даже покачал головой, словно удивляясь такому вероломству бывших сторонников знаменитого преступника.

— Да, Черному Псу не повезло, — сокрушенно пробормотал парень. — Неблагодарные твари, вот кто они такие.

Не будь София столь несчастна, она обязательно улыбнулась бы этим страстным речам в поддержку ее брата.

— Спасибо тебе, Эрнест, — сказала она. — Смотри, будь осторожен, на улицах сейчас опасно. Мне бы не хотелось, чтобы тебя избили.

Эрнест покраснел, тронутый ее заботой.

— Не бойтесь, миледи, никто не посмеет тронуть меня даже пальцем.

С этими словами он убежал выполнять поручение, а София осталась одна и вновь погрузилась в размышления.

Вскоре солнце село, и Лондон погрузился в темную, душную ночь. В воздухе стоял сильный запах горящего угля, а восточный ветер доносил с городских окраин куда менее приятные ароматы сточных канав и выгребных ям. София уже было собралась переодеться в ночную сорочку и лечь в постель, когда в комнату вошел сэр Росс. Переступив порог, он тотчас сбросил с себя пропитанную потом рубашку.

— Есть что-нибудь новое? — спросила София, направляясь вслед за ним в спальню. — Что с моим братом? Есть ли какие-то новые сведения? Скажи, возле тюрьмы все тихо или там собрались недовольные? Я с ума сойду, сидя здесь в полном неведении.

— Все относительно спокойно, — ответил Росс, наливая в таз для умывания воду. Наклонившись над ним, он ополоснул себе лицо и грудь, помыл подмышки. — Будь добра, дай мне чистую рубашку.

София поспешила выполнить его просьбу.

— Куда ты собрался? Сначала нужно поужинать. Съешь хотя бы сандвич…

— Некогда, — буркнул Росс, надевая свежую рубашку. Ловким движением он пристегнул воротник и повязал вокруг шеи галстук. — Кстати, всего несколько минут назад мне пришла в голову одна мысль. Я собираюсь в Ньюгейт, думаю, что скоро вернусь. Можешь меня не ждать. Если хочешь, ложись спать. Если у меня будут какие-то важные новости, я тебя разбужу.

— Ты идешь к моему брату? — София быстрым движением достала из шкафа серый жилет и подержала, помогая надеть. — Но зачем? Что у тебя на уме? Можно, я тоже пойду с тобой?

— Только не в Ньюгейт.

— Я подожду тебя на улице, в карете, — умоляла София. — Ты можешь дать лакею и кучеру по пистолету. К тому же, насколько мне известно, вокруг тюрьмы дежурит полиция. Вот увидишь, мне там ничто не угрожает. О, Росс, я с ума сойду, если останусь ждать здесь одна! Возьми меня с собой, прошу тебя. Умоляю! Ведь это все-таки мой брат!

Слова эти были произнесены с таким жаром, что Росс посмотрел на жену в упор. И хотя он ничего не сказал, на щеке его задергался мускул. София понимала, что скорее всего он ей откажет. В свою очередь, Росс понимал, что сердце ее обливается кровью.

— Ты поклянешься, что останешься ждать меня в карете? — задал он наконец вопрос.

— Да!

Росс не сводил с нее пристального взгляда. София услышала, как он негромко выругайся себе под нос.

— Тогда бери плащ.

Испуганная, как бы он не передумал, София тотчас выполнила его распоряжение.

— Что ты задумал? — не удержалась она от вопроса.

Но Росс покачал головой, не желая вдаваться в объяснения:

— Я сам еще для себя не решил для конца. Да и вообще, вдруг у меня ничего не получится. Не хотелось бы вселять в тебя ложные надежды.

Ньюгейт, это временное пристанище преступников, перед тем как им идти на суд или эшафот, удостоилась прозвища Каменный Кувшин. Любой, кто хотя бы раз побывал здесь — в качестве пленника или гостя, — неизменно заявлял, что, наверное, даже сама преисподняя не идет ни в какое сравнение с этим кошмарным местом. Старые, покрытые плесенью стены здесь оглашали постоянные вопли заключенных, прикованных, подобно диким животным, железными цепями. Ни в общих, ни в одиночных камерах не было никакой мебели, равно как и никаких удобств. Тюремщики, которые по идее были призваны поддерживать в узилище порядок, частенько сами мало отличались от тех, кого были призваны охранять, — жестокие, продажные, психически неуравновешенные, а частенько и то, и другое, и третье вместе. Всякий раз, когда, доставив в Ньюгейт нового заключенного, Эдди Сейер возвращался на Боу-стрит, из его слов явствовало, что тюремщики вселяют в него не меньшие опасения, нежели сами преступники.

И хотя зимой заключенные жестоко страдали от пробирающего до костей холода, это не шло ни в какое сравнение с тем, какие мучения им приходилось терпеть летом, когда под раскаленной крышей Ньюгейта было нечем дышать из-за невыносимой вони и спертого воздуха.

Не успел Росс Кэннон переступить порог этого ада, чтобы пройти к камере, где содержали Ника Джентри, как у него из-под ног врассыпную кинулась целая армия тараканов. Камера, куда поместили знаменитого преступника, располагалась в середине тюремного здания и носила прозвище Ловушка Дьявола — считалось, что сбежать отсюда невозможно.

Росс и сопровождавший его тюремщик долго шли запутанными коридорами; было слышно, как раздавленные подошвами их ботинок, у них под ногами с треском лопаются вши и мокрицы; крысы, услышав их приближение, с пронзительным писком разбегались по сторонам. Откуда-то из глубин тюремного здания доносились вопли заключенных, содержавшихся на нижних этажах. Росс с ужасом подумал, что София ждет его в карете буквально в сотне ярдов отсюда, под стенами этого кошмарного места. Он искренне пожалел, что, уступив мольбам жены, привез ее сюда. Правда, главный судья тотчас попытался себя успокоить, вспомнив, что София не одна — его жену охраняли четверо мужчин: лакей, кучер и двое сыщиков, вооруженных пистолетами и саблями.

— Этот ваш Джентри тих, как агнец, — заметил Элридж, главный ньюгейтский тюремщик. Это был огромный, коренастый детина с мясистым носом. Пахло от него так же дурно, как и от тех, кто находился под его бдительным оком. Голову тюремного стража украшала лысина, по бокам которой на воротник свисали длинные сальные пряди. Элридж был из той редкой породы тюремных надсмотрщиков, которые любили собственную малоприятную работу и ничуть ею не тяготились — скорее всего потому, что она приносила им немалый доход. Дело в том, что каждую неделю Элридж и ему подобные продавали лондонским газетам сведения о том, что творится за толстыми тюремными стенами, включая признания самих заключенных, перед тем как осужденным на смерть идти на эшафот. Не приходилось сомневаться, что Элридж надеялся потуже набить себе карманы, продавая газетам байки Ника Джентри.

— За весь день даже ни разу не пискнул, — ворчал Элридж. — Вот я спрашиваю вас, какую историю я могу продать, если он вечно держит свою пасть на замке.

— Какая, однако, бестактность с его стороны, — поддакнул ему Росс.

Увы, тюремщик так и не сумел уловить в его голосе иронии и, обрадованный тем, что обрел в лице главного судьи сочувствующего, подвел его к двери, которая вела в Ловушку Дьявола. В тяжелой дубовой двери было вырезано небольшое окошко, примерно в шесть дюймов шириной, позволявшее заключенному разговаривать с посетителями.

— Джентри! — рявкнул тюремщик. — К тебе пришли!

В ответ изнутри не донеслось ни единого звука.

— А где охранник? — нахмурился Росс.

Элридж тотчас повернул к нему свою масленую физиономию:

— Нет никакого охранника. Потому что нет в этом необходимости.

— Но я ведь специально распорядился, чтобы у его камеры денно и нощно находился охранник, — резко возразил Росс. — Причем как для того, что предотвратить побег заключенного, так и для безопасности самого же Джентри.

Из глотки тюремщика вырвался отвратительный гогот.

— Побег? — презрительно повторил он. — Но из Ловушки Дьявола невозможно сбежать! Кроме того, этот ваш Джентри в наручниках и кандалах. Не говоря уже о том, что на нем навешано около трехсот фунтов цепей. Да он не то что бежать, в носу поковырять и то не смог бы, даже если бы захотел. Еще никто ни разу не пробовал бежать отсюда, если, конечно, у него нет вот этого! — И прежде чем вставить в замочную скважину, Элридж показал на свой внушительный ключ.

Массивная, обитая железом дубовая дверь с надрывным скрипом открылась.

— Вот, поглядите, — довольным тоном произнес тюремщик и, держа перед собой в протянутой руке лампу, шагнул через порог камеры. — Ваш Джентри…

И тут его громадная туша покачнулась от удивления.

— Разрази меня нечистая, но он!..

Увидев, что пресловутая одиночка пуста, Росс укоризненно покачал головой.

— Вот это да! — пробормотал он, одновременно в ярости и восхищении перед дерзостью своего теперь уже родственника. Рядом с внушительной кучей цепей на полу он увидел погнутый гвоздь. Судя по всему, Джентри каким-то чудом сумел открыть замки на наручниках и кандалах — более того, практически в кромешной тьме! В решетке внутреннего окна у другой стены камеры не хватало одного железного прута. У Росса с трудом укладывалось в голове, как вообще можно, выломав железную перекладину, протиснуться в образовавшееся отверстие, а ведь Джентри немалого роста и крепкого сложения. Скорее всего, совершая эти свои чудеса, он вывихнул себе плечо, ведь иначе выбраться отсюда просто невозможно.

— Когда его в последний раз видели здесь? — рявкнул Росс, обращаясь к растерянному охраннику.

— Примерно час назад, если не ошибаюсь, — пробормотал тот, вытаращив от испуга глаза. Пот градом катился по его отвратительной лоснящейся физиономии.

Заглянув во внутреннее окошко, Росс увидел, что Джентри удалось проломить заплесневелую стену соседней камеры, возможно, не без помощи выломанной из решетки перекладины. Он моментально попытался вспомнить особенности планировки Ньюгейта — схема тюремного здания украшала одну из стен его кабинета.

— Этот ключ подходит ко всем камерам? — спросил он, одарив проштрафившегося тюремщика убийственным взглядом.

— Думаю, что да, — пролепетал тот.

— Дайте его мне! А теперь поворачивайте свою жирную задницу и живо на первый этаж. Скажите сыщикам, стерегущим мою карету, что этот поганец Джентри совершил побег. Они сообразят, как им быть.

— Слушаюсь, сэр Росс! — Элридж с удивительным для его туши проворством побежал выполнять распоряжение главного судьи. Правда, при этом он прихватил с собой лампу, и Росс остался стоять один в кромешной темноте.

Сжимая в руке ключ, он вышел из Ловушки Дьявола и, отомкнув дверь в соседнюю каморку, протиснулся сквозь дыру в стене, откуда, чертыхаясь на чем свет стоит, пустился по следу своего шурина.

— Черт бы тебя побрал, Джентри, — бормотал он, слыша, как из-под ног с недовольным писком разбегаются потревоженные его вторжением крысы. — Погоди, я тебя изловлю. И тогда ты у меня закачаешься в петле уже за одно то, что я вынужден за тобой гоняться!


Тяжело дыша от усталости и напряжения, Ник Джентри откинул со лба влажную прядь волос и шагнул на крышу тюрьмы. Осторожно, боясь оступиться, он поставил ногу на внешнюю стену, которая тянулась к соседнему зданию. Стена была примерно восьми дюймов толщиной и такая древняя, что ее верхние кирпичи уже порядком раскрошились. Тем не менее это был единственный для него путь к свободе. Ему осталось совсем немного — перебраться на другую сторону. Затем он проникнет в здание, а из него выйдет на улицу — и тогда его уже поминай как звали. Ведь он знал Лондон как свои пять пальцев, как никто другой в этом огромном городе — все улицы и переулки, все углы и закоулки, нее ходы и выходы. И никто не поймает его, если он сам не захочет быть пойманным.

Осторожно, словно кошка, Джентри продолжал двигаться вдоль стены, стараясь не думать о том, что может в любую минуту сорваться вниз и разбиться в лепешку. Он прищурился, вглядываясь в темноту, едва подсвеченную призрачным лунным светом. Шаг, другой, еще один. Он старался не думать ни о чем другом. Одна-единственная мысль неотвязно преследовала его — София. Как только он уедет из Лондона, он больше никогда ее не увидит. Нет, Ник Джентри не мог сказать, что любит сестру, — такое чувство, как любовь, было неведомо его очерствевшему сердцу. И вместе с тем при мысли, что он может потерять ее навсегда, его сердце наполнялось щемящей тоской — ведь София была той единственной ниточкой, что по-прежнему связывала его с миром порядочных людей. А еще сестра была единственным человеком, кому он сам был небезразличен. Более того, что бы ни случилось с ним, он может быть уверен — в мыслях и молитвах София всегда с ним.