Хозяйка вернулась поздно, ближе к двум, снова румяная и сияющая, градусов на десять оживленнее, чем обычная, прежняя Джилл. Сердечно обняв меня, сказала:

— Я вела себя по отношению к тебе ужасно. Прости. — И с удовольствием захрустела перышком зеленого лука.

Я спросила, удалось ли ей разрешить проблему с Сидни.

— Что? — рассеянно переспросила она. — Ах да. Это, в сущности, такая ерунда. Сама не знаю, почему я так взбеленилась. Я ездила повидаться с… — Она проглотила. — В общем, все улажено.

— Он остается?

— Нет-нет. Он уходит. Он нужен Чарлзу. Ты помнишь Чарлза? — спохватилась она.

Я кивнула.

— Это ведь не последний автобус, как мы, бывало, говорили, не забыла еще?

На этом под разговорами о прошлой жизни была подведена черта. Настроение у Джилл постоянно менялось от веселья к унынию, и я никак не могла найти нужный подход к ней. В воскресенье утром я застала ее в кухне часов в восемь, — она была уже одета и пела. Развивая бурную — и очень шумную (одновременно грохотали два миксера) — деятельность, Джилл сообщила, что экспериментирует с выпечкой сырных пирогов, которые собирается предложить новому магазину натуральных продуктов и которые повезет туда, как только они будут готовы. Сливочный сыр она купила в том же магазине, и, если пироги получатся вкусные, она будет поставлять их регулярно. Дэвид, появившийся на кухне вскоре после меня, раздраженно, открытым текстом заявил, что считает подобный бизнес идиотским и что глупо хвататься за новое дело, когда у нее столько еще незаконченных старых. Джилл игриво стукнула мужа ложкой по носу — чем вызвала его ярость и мое безграничное удивление — и сказала, что он ей просто завидует, потому что сам не способен решительно сменить род деятельности. Дэвид ушел, сердито качая головой. Я сделала себе чай, унесла в свою комнату, выпила в постели, после чего долго нежилась в ванне. Когда я вернулась на кухню, пироги аккуратно лежали на подносах, готовые к транспортировке. Выглядели они замечательно, я поздравила Джилл, добавив:

— Никогда не знала, что ты умеешь печь.

— Никогда не знаешь, что ты умеешь, пока не попробуешь, — весело откликнулась она. — А теперь поеду отвезу их.

— Я только возьму куртку, — подхватила я.

Но вдруг Джилл как вкопанная замерла в дверях и повернулась ко мне с таким странным выражением лица, что разгадать его было практически невозможно — что-то среднее между недовольством и страхом, как мне показалось, — но оно тут же сменилось натянутой улыбкой.

— О, неужели ты хочешь ехать со мной? Тебе будет скучно. Я скоро вернусь.

— Вообще-то… я бы… с удовольствием прокатилась. К тому же могла бы купить что-нибудь свеженькое, деревенское для Верити. Что-нибудь здоровое — она слишком много пьет из-за проклятого Марка.

Джилл отвернулась:

— Ну, если уж ты так хочешь, купи ей сидра.

В машине Джилл очень громко включила запись Делиуса и, прежде чем я успела попросить ее убрать звук, чтобы можно было поговорить, безапелляционно заявила:

— Не возражаешь? Сейчас это именно то, что мне нужно.

Да, подумала я, что бы мы с Оксфордом ни натворили, видимо, сильно ее этим разозлили. Джилл была так напряжена, что, согни я ей руку в локте, она распрямилась бы как пружина. Ладно, укоротила я себя, для чего и нужны друзья, как не для того, чтобы терпеть подобные капризы, после чего удобно откинулась на спинку сиденья и, слушая музыку, предалась созерцанию пейзажей. Однажды я все же мельком посмотрела на Джилл. Ее устремленный на дорогу взгляд был совершенно отсутствующим. Он напомнил мне взгляд Оксфорда, который с недавних пор стал появляться у него довольно часто.

— Приехали. Это здесь, — неожиданно сказала Джилл, возбужденная, как ребенок. Я увидела большой сарай. На усыпанной гравием площадке возле него стояло несколько машин.

Мы вошли в сарай с тремя огромными сырными пирогами, которые были украшены цветочными лепестками и выглядели великолепно, как я отметила про себя. Тот, что Джилл доверила мне, я несла с особой осторожностью, потому что мне казалось: причини я ему нечаянно хоть какой-нибудь ущерб, подруга никогда мне этого не простит. Какова бы ни была причина ее внезапного приступа любви к кулинарии, она, несомненно, должна была быть неизмеримо большей, чем сумма ее составляющих.

Магазин оказался заполнен до отказа обычной публикой — скучающими по воскресеньям деревенскими жителями, путешественниками, проезжавшими мимо и решившими ненадолго остановиться, теми, кто не знал, куда повести детей. В магазине приятно пахло плодами земли, и, кто бы ни являлся автором экспозиции Овощей, сыров и незнакомых мне деревенских напитков, он заслуживал медали.

Джилл торжественно проследовала мимо любопытствующих зевак в кабинет, отгороженный в глубине помещения.

— О-о, — разочарованно протянула она, — никого, — и стала безумным взглядом сканировать магазин.

— О Джилл, — послышался сзади женский голос, — как приятно вас видеть!

Мы обернулись. Со своими гигантскими пирогами на вытянутых руках мы, должно быть, являли собой странное зрелище.

— Что это? — поинтересовалась незнакомая женщина, озадаченно улыбаясь. Она была маленькая, пухленькая и очень приветливая.

— Сырные пироги, — ответила Джилл. — Я обещала Чарлзу поэкспериментировать со стейнфордским сливочным сыром. Мне кажется, получилось неплохо. Я могла бы делать и больше — ну, чтобы вы их здесь продавали. Я говорила Чарлзу. — Речь ее звучала так лихорадочно, будто она убеждала кого-то, что от этого зависит ее жизнь.

Женщина нахмурилась:

— Вот как? — Она явно немного сердилась. — Он мне об этом ничего не сказал. Выглядят-то они прекрасно… Но что мне с ними делать?

— А Чарлз здесь? — снова озираясь, спросила Джилл.

— Нет. Он уехал на юг дня на два — открывать еще один магазин. Ну, давайте я их возьму. — Джилл отпрянула, и на миг мне показалось, что она сейчас откажет хозяйке магазина, но та проявила настойчивость, забрала у нее один поднос своими крепкими загорелыми до черноты руками и, покачав головой, сказала: — Не понимаю, о чем он думал, — как хранить их, чтобы они не испортились? И как делить на порции? — Она вопросительно посмотрела на Джилл.

— Ну, это уж не моя забота, — резко ответила подруга, и я даже смутилась. — Когда именно он вернется?

— Дня через два, может, через три. Как видите, мой муж в последнее время не во все меня посвящает. Так-так. Наверное, нужно поставить их в холодильник, хотя я не уверена, что цветы… — она осторожно потрогала пальцем лепестки, — там не завянут. О Боже!

Глаза Джилл стали наполняться слезами. Она была похожа на обиженного ребенка.

— Послушайте, — предложила я, понимая, что кто-то должен разрядить ситуацию, — почему бы вам не принять их в качестве бесплатных образцов? Пусть люди попробуют, вы посмотрите, что они скажут, а когда вернется Чарлз, он во всем разберется.

На том и порешили. Мы распрощались с тремя нежеланными сиротами, которых унесла их немного обескураженная новая покровительница. Я хотела походить по магазину и купить что-нибудь для Верити и Оксфорда, но Джилл уже спешила к большим амбарным дверям. Черт, мысленно выругалась я, крикнула ей вслед, что приду через пять минут, и начала обходить прилавки. Для Верити я купила можжевеловый ликер и деревенский сыр. Фрукты выглядели такими экологически чистыми, такими необычными по форме и окраске, что я не удержалась и купила еще яблок. А для Оксфорда — флягу сидра, цветом напоминавшего воду, в которой выстирали грязные носки. На этикетке красовался череп с перекрещенными костями, я подумала, что это его позабавит. А может, и пригодится — чтобы дезинфицировать внутренности в никарагуанских джунглях.

Джилл сидела в машине жалкая, несчастная, с опухшими глазами — наверняка плакала.

— Скажи мне наконец, что все это значит, — потребовала я.

Она высморкалась.

— Ничего, кроме разочарования. — Она слабо улыбнулась. — И гормонов, полагаю. — Завела мотор и яростно рванула с места. Потом повернулась ко мне и с той же бледной улыбкой добавила: — И еще я только сейчас сообразила, что забыла поставить мясо в «АГА».[72]

— Не волнуйся, — успокоила я, чувствуя, что она понемногу начинает остывать, — я поставила. Оно лежало на противне уже готовое, так что я просто сунула его в духовку.

— На какую полку?

— На верхнюю.

Джилл рассмеялась:

— Что бы мы делали без тетушки Маргарет?! Ладно, в таком случае, — она похлопала меня по колену, — можно прокатиться не спеша, полюбоваться окрестностями и послушать моего любимого Делиуса. — В том месте, где мелодия пошла мощным крещендо, она воскликнула: — Проклятые мужики! Вечные предатели, разве нет?

— Милая женщина его жена, — оставив реплику без внимания, заметила я.

— Да, — едва не брызжа слюной, язвительно ответила Джилл, — очень милая.

Я предпочла думать, что она до сих пор сердится из-за Сидни.


Остаток дня мы проговорили на общие темы. Я рассказала о Саскии и ее отце, а также выразила надежду, что его выставка в Лондоне никогда не состоится. Этого ни Джилл, ни Дэвид не одобрили.

— Время идет, все меняется… — проговорил Дэвид.

— Только не для моей сестры, — подчеркнуто спокойно напомнила я. — Для нее уже ничто никогда не изменится. Не забыли? — Обоим стало неловко. Ну и пусть. Легко им рассуждать — это же не их сестра. — Пусть только приедет сюда ворошить старый прах — я с ним быстро разделаюсь.

— О, уверена, что он не приедет, — сказала Джилл.

— Уверена? А я вот нет. Это то, чего Сасси хочется больше всего. А уж я-то ее знаю. Если она чего-то добивается, то способна пустить в ход тяжелую артиллерию, а потом притвориться, что она ни при чем. Упрямая маленькая паршивка — всегда такой была. Я для нее готова луну с неба достать, но этого она от меня не дождется. — Меня самое удивила вскипевшая во мне злость.

— Значит, любовь не смягчила твоего сердца, — сокрушенно подытожила Джилл.

— Любовь?

— Ну, ты и… этот твой друг… Саймон. Вы уже слишком долго вместе, чтобы считать вас всего лишь встретившимися и разминувшимися в ночи кораблями.

Неплохая заключительная формулировка, отметила я, но обнародовать свою мысль не захотела.

— Это не любовь. Это приятное дружеское и интимное соглашение. Никогда не стоит преступать эту грань — тогда не придется страдать.

Я ожидала, что Джилл прореагирует на мои слова в своем обычном стиле: «Как тебе не стыдно?!», «Как ты можешь такое говорить?!», — но не услышала ничего подобного. К моему великому удивлению, подруга согласно кивнула и, поднявшись, чтобы принести мороженое, сказала:

— Очень хорошо это понимаю.

Я прочла надпись на этикетке: изготовлено исключительно из натуральных продуктов, без пищевых добавок и химических компонентов.

— Ты это купила в новом магазине?

Джилл кивнула.

— Все, что мы едим, теперь закупается только там. Это стоит нам многих галлонов горючего. — Дэвид сказал это шутливо, но Джилл швырнула ложку на стол и припечатала его суровым взглядом.

— Ах, Дэвид, какой же ты жадный негодяй!

Он ошеломленно посмотрел на меня, я, с удивлением, — на него и решила уехать сразу же после обеда. Что бы здесь ни происходило, в настоящий момент я ничем помочь не могла. А чувствовать себя беспомощной неприятно.


По дороге домой я размышляла, не пригласить ли их к себе на Рождество, но поняла: если я это сделаю и они примут мое приглашение, Аманда никогда не простит этого ни мне, ни родителям. Забавно, подумала я, стоит завести семью; и ты перестаешь быть сам себе хозяином. Оборотная сторона любви — собственнический инстинкт и куча других осложнений. Я была рада, что прошла через отношения с Саскией без особых потерь. Конечно, я предвидела конфронтацию из-за Дики — Ричарда, но была уверена, что справлюсь с этим. Пока я ехала домой, мне начало казаться, что на свете вообще нет ничего такого, с чем я не могла бы справиться. А эти дурацкие сырные пироги Джилл, судя по всему, были не чем иным, как любовной уловкой.

Человек не должен гордиться собой, я это прекрасно осознавала, но в то же время сдержаться не могла. И разве у меня не было реальных и неоспоримых оснований признать, что я действительно исключительно счастлива? Если взглянуть на факты, так оно и было. И Саймон — Оксфорд — тоже был счастлив, по крайней мере, в том, что касалось нашего союза.

— А может, такое самодовольство — предвестие краха, — пробормотала я, подъезжая к дому, — или чего-то еще?..

Верити пришла в восторг от можжевелового ликера и тут же сварганила для нас коктейль из джина (разумеется) и вермута с небольшим добавлением этого деревенского напитка. Получилось, надо отдать ей должное, очень вкусно. И очень кстати, поскольку она претендовала на мое безраздельное внимание в течение как минимум двух следующих часов. Поневоле поймешь, почему некоторые женщины начинают пить: это вовсе не те женщины, у которых сеть проблемы, а те, которым их приходится выслушивать. Неудивительно, что многие врачи пьют или предпринимают попытки самоубийства. Достаточно представить себе, что им суждено выслушивать подобные жалобы изо дня в день, годами. У меня уже вертелось на языке предложить ей принять валиум, но тут она сама собралась уходить. По дорожке, ведущей от дома, Верити шла, опасно покачиваясь. Ее последними словами, жалобно посланными мне уже от ворот, были: «Я так жду нашего Рождества».