Юлия Добровольская - Любовники

И Дина стала снова писать Сереже. Потом переписка с Сережей как-то сама собой угасла и возобновилась, только когда Дина, уже учась в институте, получила от него приглашение на свадьбу. Она, конечно, не поехала — слишком далеко и дорого. Да и некогда: сессия, экзамены. Но написала большое теплое письмо, и потом они изредка обменивались новостями и фотокарточками.

С тех пор Сережа уже успел развестись и жениться больше не собирался — так он писал Дине. Вот Дина и думала иногда о том, что они могут встретиться когда-нибудь, их давняя теплая дружба может перейти в любовь, а там… То есть она знала, что семья начинается с любви. Стало быть, рядом должен быть любимый. А любимый — это навсегда. Мамин опыт она не брала в расчет. Маме просто не повезло по каким-то непонятным причинам.

* * *

Когда-то Дина — еще совсем маленькая — спросила маму:

— Мама, а почему у нас нет папы?

Мама ответила очень спокойно:

— Наш папа умер. Больше никогда не спрашивай меня о нем, это меня очень расстраивает.

Дина не хотела расстраивать маму и больше никогда не задавала ей вопросов о папе. А друзьям-приятелям по двору и детсаду, спрашивающим ее: где твой отец? — отвечала словами мамы.

Потом мама привела в дом мужчину и сказала Дине:

— Это дядя Толя. Он теперь будет жить с нами.

Дина очень обрадовалась и спросила:

— А можно я буду звать его папой?

Тут обрадовался дядя Толя и сказал:

— Конечно, Диночка, зови меня папой. Сначала все было замечательно: они втроем ходили в кино, в зоосад и на лыжах. Дина гордилась папой и радовалась за маму — мама много смеялась и красиво, нарядно одевалась. Потом дядя Толя стал куда-то пропадать на несколько дней, мама ходила заплаканная и непричесанная, Дине она говорила, что больна, простыла и что дядя Толя уехал в командировку.

— Не дядя Толя, а папа, — поправляла Дина маму.

Мама смотрела на Дину каким-то странным взглядом, ничего не отвечала, уходила в кухню или в спальню и закрывалась там надолго.

Однажды Дина, придя из школы, застала маму в слезах, а па… дядю Толю кричащим на маму и тоже со слезами на глазах. Он держал в руке кухонное полотенце и то и дело вытирал им глаза.

— А под другими лежать — это тоже не считается?! — кричал он.

Он повторил это два или три раза, поэтому Дина и запомнила его слова на всю жизнь. Смысла этих слов она не понимала.

Еще она запомнила, что в квартире с тех пор надолго застряла какая-то непонятная, гнетущая, давящая атмосфера. Словно из каждого угла, из-за каждой шторы вот-вот может раздаться крик дяди Толи. Оставаясь дома одна, Дина пыталась проветривать квартиру, она открывала настежь форточки и окна, она даже брызгала в воздух мамиными духами или одеколоном дяди Толи, но ничего не помогало: ощущение боли, обиды, слез и разрушенного счастья застряло в квартире неподъемным камнем. Все реже мама смеялась, все реже дядя Толя водил всех в кино или в зоосад, а когда однажды он долго-долго не возвращался домой, мама сказала, что он уехал.

— Насовсем? — спросила Дина.

— Насовсем, — ответила мама. — И больше никогда не спрашивай о нем, меня это расстраивает.

И Дина не спрашивала. С тех пор у нее больше не было папы.

Дина задумалась: куда пойти? В общежитии девчонки готовятся к экзамену, который она только что сдала. Тетя Ира на работе, Аня и Коля на занятиях. На улице хмуро, и вот-вот может пойти дождь — мокнуть ей не хотелось. Есть в кафе мороженое одной совсем неинтересно. И она решила вернуться в общежитие.

* * *

В комнатах общежития, рассчитанных на двоих студентов, жили по трое, а в комнатах для троих — по четверо. Так было почти во всех комнатах, за очень небольшим исключением.

Вот на ее этаже, на мужской половине, в двухместке жили муж и жена: Юрка Толоконников, красавец гитарист с Дининого потока, и Людка Зайцева с последнего курса. Они поженились прошлым летом, и в сентябре им разрешили занять отдельную комнату, потому что оба были иногородние и еще, как они говорили, у них скоро должен родиться ребенок. Правда, уже кончался учебный год, а ребенка так и не было, и даже признаков его скорого появления не просматривалось.

В комнате за стеной жили тоже вроде бы четыре девчонки — так значилось в списке, висящем на двери. Но Дина ни разу не встретилась ни с одной из ее обитательниц, кроме Таньки Харитоновой с факультета механизации и автоматизации. Танька казалась немного странной девушкой: то была активной и общительной, то ходила с туповатой полуулыбкой и никого не замечала. Если поздороваться с ней в такой момент, она только переводила на тебя туманный взгляд и, ничего не ответив, плыла сомнамбулой дальше по коридору. А иногда она валялась, скорчившись, на своей кровати и громко стонала — почти до крика. В самый первый раз, когда Дина услышала из-за стены эти жуткие звуки, она постучалась в Танькину дверь, которая оказалась незапертой, и увидела ее именно в этой позе: коленки у подбородка, обхвачены руками, голова мотается из стороны в сторону.

— Тань, что с тобой? — испугалась Дина.

— Месячные… — простонала та.

— Дать тебе анальгин?

— Нет, пройдет… отстань…

— Точно?

— Уйди!

Что же такое было с Танькой на самом деле, до Дины дойдет лишь через много-много лет.

* * *

Одногруппник Дины, Артур Давлатян, приехавший из Армении, тоже жил один в двухместной комнате. Почему ему так повезло, Дина не задумывалась — просто повезло, и все тут.

Артур был щедрым парнем и часто собирал у себя общежитскую часть их дружной группы — отметить чаепитием сданный курсовой проект или экзамен. К чаю он всегда ставил на стол коньяк. Не обычную коньячную бутылку с заводской пробкой и всеми положенными по уставу этикетками, а большую — наверное, литровую — молочно-белую полиэтиленовую фляжку. Еще у него всегда водились дивной красоты и ни с чем не сравнимого вкуса сухофрукты и орехи. Попробовав однажды Артуровых лакомств, Дина не иначе как с иронией смотрела потом на жалкое их подобие, разложенное на прилавках каких-нибудь «Даров природы».

Иногда Артур приглашал к себе Дину — проконсультироваться по контрольной или курсовой. Дина добросовестно объясняла ему трудные темы того или иного предмета, но понимала, что все бесполезно: Артур не сделает контрольную самостоятельно, не напишет курсовую сам — проще было выполнить задание за него. Что она и делала. Ей это очень не нравилось: ладно, первый курс, но вот уже четвертый, а Артур не сделал ни одного задания без чьей-либо помощи… как же он будет писать диплом?.. а как он потом будет работать по специальности?.. У доски или на экзамене он мямлил что-то невразумительное, да еще с акцентом — из-за этого ответ получался совершенно невнятным. Но в зачетке у него не было ни одной тройки… Пятерок тоже не было — только четверки. Дину это тоже страшно удивляло: она знала гораздо более умных и способных ребят, к которым педагоги не были столь снисходительны.

— Артур, — говорила Дина горячо и сочувственно, — почему ты ничего не учишь? Ну хоть зубри, если чего-то не понимаешь! Ну сделаю я тебе контрольную… курсовую… Но ведь тебе же работать придется, а ты не можешь по формуле кислоту от соли отличить!..

Но на это Артур только улыбался прекрасными восточными губами и прятал за ресницами бархатный взгляд. Потом доставал из шкафа большой пакет с мандаринами или сухофруктами, клал его на стол рядом с Диной и говорил:

— Я нэ буду работат… мнэ просто дыплом нужен… И ты нэ будэш работат. Ты будэш жит как каралева…

Нет! Этого Дина никак не могла понять — посещать институт, но не учиться, получить диплом, но не работать по специальности!..

Этого же, по всей вероятности, не мог понять и Константин Константинович Колотозашвили — до Дины доходили слухи о том, что Артур по пять раз пересдает ему экзамен, а Константина Константиновича каждую сессию мучают в ректорате, заставляя поставить Давлатяну в зачетку «хор», а не «уд» или «неуд». А потом назначают Давлатяну пересдачу у другого преподавателя, который ставит четверку.

Вот, кстати, и на Артура Дина посматривала порой с мыслью о возможных отношениях. Тем более что он с первого курса проявлял к ней особое внимание и даже приглашал каждое лето к себе в гости, в Армению. Он говорил, что Дине не придется тратить на поездку ни копейки, он купит ей билеты и будет кормить ее и даже одевать, что он повезет ее на море — на какое она только захочет: на Черное, на Каспийское… Когда Дина однажды рассказала об этом маме, та стала убеждать дочь поехать с Артуром к нему на родину. А Внутренний Голос, отговаривающий ее от этого шага, был немногословным, но настойчивым. «Не надо… не-на-до…» — как-то очень тихо, но твердо повторял он.

Дина больше никогда не рассказывала маме об Артуре, а на ее вопросы о нем отвечала, что у него давно есть девушка. А если бы она сказала, что Артур предлагает ей пожениться на последнем курсе и уехать с ним в Армению и жить там как королева?..

А ведь Артур нравился Дине. Нравился деликатностью, воспитанностью, щедростью. Он был симпатичен ей и внешне: высокий, стройный, с чуть более смуглой, чем у остальных, кожей, с красивыми руками, темными добрыми глазами. Однажды — это было совсем недавно, перед вот этой весенней сессией — Артур чуть было не поцеловал Дину…

Она написала ему вчерне курсовую работу, он, как всегда, достал из шкафа пакет с чем-то вкусным, положил его на стол и обнял сидящую Дину сзади. Дина поднялась со стула и удивленно посмотрела на Артура. Он взял ее за плечи, приблизил свое лицо к Дининому. Он смотрел ей в глаза, будто спрашивал: можно? Наверное, если бы он не спрашивал, а просто поцеловал, Дина не стала бы противиться. Она еще не целовалась никогда ни с кем по-взрослому. Она даже разволновалась и ждала его поцелуя. Но он ждал ее позволения… Ей это не понравилось, и она сказала:

— Не надо, Артур.

Артур прикрыл глаза пушистыми ресницами, чуть растянул в улыбке губы и отпустил Дину.

И Дина, не забрав пакет, ушла к себе, в комнату на троих, где обитали четверо.

Если бы Дина стала женой Артура Давлатяна, она жила бы с ним в его совсем нестуденческой комнате с коврами на полу и на стене, с телевизором КВН и магнитофоном «Комета». Но она сомневалась, что любит Артура. «Нравится» — это одно, а «люблю»… «Люблю» — это совсем другое, была уверена Дина и продолжала жить в тесной комнате с одним-единственным столом на четверых.

— Сдала? — почти хором спросили Вера и Валя, когда Дина появилась на пороге.

Они сидели по обе стороны прямоугольного стола, который служил и рабочим, и обеденным местом, над разложенными книгами и тетрадями. На краю стола лежали в двух стопках Динины ювелирной работы шпаргалки.

Вера и Валя учились в параллельной группе, и экзамен Константину Константиновичу Колотозашвили им предстояло сдавать завтра.

— Кто-то сомневался? — Ответила Дина и принялась переодеваться.

— На что? — поинтересовалась Валя.

— Спроси чего поумней! — сказала Вера и метнула на Дину испытующий взгляд. — Знамо дело, на пять баллов.

— Да? — недоверчиво поинтересовалась Валя.

Дина ничего не ответила, сняла плащ-болонью и переобулась в домашние тапочки с меховой опушкой — слегка поношенные, но вполне аккуратные. Она подошла к столу и, заглянув через плечо Веры в ее тетрадь, потом в книгу, пролистнула несколько страниц и сказала:

— Вот это зубрите. Кокон всех на дополнительных режет.

— Кокон всех на всем режет, — тихо заметила Валя.

Валя приехала из Вологодской области, из деревни, и так и не сумела за четыре года привыкнуть к большому городу. Речь ее была тихой — то ли по причине домостроевского воспитания, то ли потому, что она стеснялась своего выговора и провинциального вида, то ли из-за того и другого, вместе взятого.

Однажды Валя, смущаясь, попросила Дину позаниматься с ней произношением и грамматикой. Тогда Дина написала длинный список Валиных ошибок, с которыми та вполне успешно справилась за учебный год. Вот только характерное оканье, похоже, было неискоренимо.

— Да. На всем, — сказала Дина. — А это у него конек сезона.

Вера метнулась к той стопке шпаргалок, которая была побольше, и стала перебирать ее, ища нужную.

— А тебе что попалось? — спросила она.

Дина спокойно ответила:

— Это и попалось. — И добавила после паузы: — Только он мне автомат поставил.

Обе изумленно воззрились на Дину:

— Кокон?! Автомат?!