— Значит, вот так ты, Турбина, и живешь! — сказала Вера, размешивая в чашке сахар. — А чё брюлики-то сняла? — Она заметила, что на Дине уже нет сережек. — Боишься, что сорву с тебя? — И она криво усмехнулась.

— Не говори глупостей, — сказала Дина, но ей стало неловко за свой не менее глупый поступок, который она мотивировала тем, что лучше будет не раздражать Веру и снять сережки. — Вот так, Вера, и живу. А ты как живешь? Это у тебя второй? Или первый? — Она кивнула на Верин живот.

— Это у меня, Турбина, третий. И я горжусь своим вкладом в дело прироста населения великой страны!

— Вер, расслабься, будь как дома. Мы с тобой сто лет знакомы. Ну что ты кривляешься?

— Ладно, не буду. — Вера понемногу сдавала свои позиции. — Это я так, нервы…

— Когда рожать?

— Через пару недель… Если раньше не попросится.

— Что ж ты такие сумки тягаешь, в час пик по магазинам ходишь?.. Затолкают ведь и не заметят.

— А кто мне продукты купит, если не я? — зло ответила Вера и с жадностью откусила кусок торта.

Дина решила больше не касаться этой темы и тоже принялась за торт.

— А можно мне еще чайку? Я такого даже не нюхала… вкусный. — Вера отвалилась на спинку стула. — Расскажи, как живешь? — Она заметно подобрела, оттаяла.

— Живу хорошо.

— Ну да, понятно… Все счастливые семьи счастливы одинаково… Рассказывать, типа, не о чем.

— Почему… Рассказывать есть о чем. Просто в двух словах так и есть: все хорошо. Не начинать же со дня сотворения мира.

— Чья хата? Твоя?

— Наша. А вообще это квартира Константина Константиновича, от бабушки осталась.

— Так ты с Коконом?.. — Лицо Веры выражало не просто удивление: похоже, до такой степени ее не изумили бы даже разверзшиеся небеса.

— Ты же знала. Чему ты так удивляешься?

— Я думала, он уже давно тебя бросил!.. — Она все еще не могла прийти в себя. — Да… ни хрена себе!.. Вы что, поженились тогда?

— Нет. Мы не женаты.

— Как?.. Вы не расписаны?! А чё это так?

— Так получилось.

Верино лицо тут же приобрело прежнее выражение самоуверенности и независимости.

— У него небось жена где-нибудь и ребенок. — Добавился налет искушенности и превосходства. — Да? Что молчишь?

— Да. Именно. Только все не так просто, как ты думаешь… — Дине не хотелось объяснять Вере подробности. Ей вообще не хотелось больше разговаривать с Верой. Но не выгонять же ее…

— Ой, ладно, только не надо ничего объяснять! Кобель, он и есть кобель… — Она спохватилась и попыталась загладить вырвавшуюся, даже ей понятную, бестактность снисходительным тоном: — Не, ну сейчас он, наверно, другой стал? Да?

— Вер, давай не будем! Тебе же интересней не то, как мы на самом деле живем. Тебе интересно совсем другое. Но я тебя разочарую: мы совершенно счастливы и по-прежнему любим друг друга. Расскажи о себе. Чем занимаешься? Где работаешь?

— Там, где платят больше, там и работаю. Только наукой под названием «органическая химия» там не пахнет. Там пахнет говном и… и мочой. Моих-то детей кормить некому, кроме меня.

Дина не хотела вдаваться в подробности и спрашивать, где же их отец.

— Чего ж ты не спрашиваешь, почему их папаша не кормит? А? — Лицо Веры опять сделалось злым.

— Вер. Не надо! Хочешь рассказать, расскажи. Я тебя за язык не тяну. И успокойся. Ты же знаешь, что все это на твоем ребенке отразится.

— На моем ребенке уже отразилось все, что только можно и что нельзя.

Вера вдруг закрыла лицо руками и зарыдала — громко, зло. Потом так же резко успокоилась и посмотрела на Дину. Ее рот был перекошен, глаза смотрели с ненавистью.

Дина уже не в первый раз пожалела, что пригласила в гости человека, натуру которого знала как свои пять пальцев, с которым общего у них никогда не было и, как оказалось, быть не могло. И чем дальше во времени, тем пропасть между ними будет больше и непреодолимей.

— Вот почему… почему у тебя, Турбина, все так всегда гладко в жизни получается? — Вера вытирала мокрое лицо салфеткой, размазывая тушь по щекам. — Училась на пятерки… Оторвала самого красивого мужика!.. Живешь не расписанная… в такой квартире роскошной, в центре города… Одета всегда лучше всех… Почему?! Ну, скажи!

— Ты хочешь знать ответ или уязвить меня пытаешься?

— Ответ хочу знать. — Вера сбавила обороты. Она положила себе еще один кусок торта. — Учиться никогда не поздно. Вдруг чего в жизни пойму, умная стану. — Она снова поняла, что говорит неподобающим тоном. — Ладно, ты не бери в голову… Я психованная просто до чертиков.

— Не знаю, Вера, как тебе объяснить… Просто я хорошо знала, чего хочу, а чего не хочу.

— Ага! А я не знала, да? Я, выходит, страх как хотела за пьяницу и козла выйти, впятером в однокомнатной квартире жить на выселках…

Зазвонил телефон. Дина сказала Вере:

— Извини, пожалуйста. — Она взяла трубку: — Да?.. Да, Костюша, уже дома. Гоша в музыкалке, у него сегодня три урока… Вот-вот должен быть… В театр? Сегодня? Куда?.. Здорово! Конечно, с удовольствием! И Мишка с Машей?.. Ладно, жду тебя с ужином, и пойдем. Целую! Пока.

В Вериных глазах снова заблестели слезы, а лицо превратилось в маску ненависти.

— Костюша… в театр… целую… — передразнила она Дину. — Квартира, бриллианты… — И снова грязно ругнулась.

— Вера, — сказала Дина твердо, — я, конечно, понимаю и твое положение, и твое состояние, но… или мы разговариваем спокойно, или уходи. Я перед тобой ни в чем не виновата и оправдываться за свое счастье не намерена. Я готова тебе помочь, если смогу. Но выслушивать твои подколы и грубости не намерена.

Вера опустила голову и без вступлений начала:

— А меня мой в первый же год бить начал… беременную… — Из ее глаз текли слезы, но она их словно не замечала. Они падали на шерстяную кофту, как и пальто, слишком тесную для Вериного живота, и скатывались по ней прозрачными горошинками куда-то под стол. — Так просто бил. Силушку некуда девать было. А потом по бабам пошел… Придет с загула — меня бьет… Какой только заразы в дом не таскал… только от сифилиса мы еще не лечились…

Она взяла салфетку и высморкалась с вызовом.

* * *

Дина, конечно, не впервые становилась свидетелем исповеди несчастных жен, но понять до сих пор не могла, как можно поливать грязью своего мужа и продолжать жить с ним под одной крышей, спать в одной постели?.. Если уж о том, какой у тебя непутевый мужчина, узнал кто-то посторонний, ты должна оставить его! А по большому счету, даже если вы и расходитесь — зачем посвящать кого-то в семейные проблемы: ведь, поливая грязью свою половину, ты пачкаешь и себя! Во-первых, тем, что позволяешь себе говорить о ком-то плохо за глаза. А во-вторых, если с тобой плохо обращается муж, это вовсе не обязательно означает, что он дрянной человек: а все ли так в тебе самой, в твоем отношении к нему, в твоем поведении?..

Когда при Дине выносили сор из избы — а тем более публично, пусть даже в узком кругу, — она предпочитала выйти и не слушать: ей было стыдно и за говорящих, и за слушающих.

* * *

— Так зачем же ты?.. — Дина не знала, что сказать на такие откровения.

— А затем! — не дала ей договорить Вера. — Затем, что замуж хотелось, чтоб как у всех… Чтоб муж был, чтоб не в общаге жить… — Она понемногу успокаивалась, словно выпустила пары. — Он тоже, может, ухаживал красиво, цветы, ресторан… Когда сказала, что беременная, говорит, я жениться не собирался. Ну, я припугнула… Расписались. Привел в двухкомнатную хрущевку, а там мать с отцом и брат. Все на заводе работают… пьют, дерутся между собой… Первая родилась, болела, плакала ночи напролет… папаша гнать нас стал из дома. Мамаша похлопотала, дали трехкомнатную… разменяли сразу, нас в однокомнатную поселили, на окраине. Потом второй родился… Нервный, сволочь!.. Орал еще похлеще первой, день и ночь, день и ночь!.. Да и с чего бы ему спокойным быть, если мамаша только и ждет каждый вечер: придет его папаша или не придет? Трезвый или пьяный?..

— А ты в ЗАГС его тащила, не знала, с кем связалась? Зачем второго-то рожала? Почему не ушла?.. Если бил…

— А куда уходить? На улицу? Или в деревню родную уезжать? Думала, второго рожу, может, остепенится, козел… А нет, так хоть квартиру дадут двухкомнатную, разменяю — уйду… Ага! Дали! Догнали и еще дали! Перестройка эта говняная все…, поломала! Где у тебя туалет?

Дина показала, включила свет. Вера опять прореагировала на увиденное в своем стиле:

— Ни… себе!.. Да тут жить можно!.. Чисто, тепло…

Дина промолчала.

— Ладно, Турбина, — сказала Вера, вернувшись и усевшись за стол, — не бери в голову! Переживу! А вы-то чего детей не рожаете? Три комнаты, места полно…

— Комнат четыре. Только к рождению детей это не имеет никакого отношения.

— Четыре! — Вера присвистнула и опять отпустила подобающее словечко. — А ты бы родила еще одного-другого, может, развелся бы с той да женился на тебе.

— Вера, о чем ты? Я не понимаю, как можно рожать детей из меркантильных соображений… По причине наличия жилплощади. Или ее отсутствия… Или для штампа в паспорте. Это ведь не щенки!.. Даже щенкам любовь нужна, забота… Волчица не заводит потомство, пока норы не будет достойной… А ты в однокомнатной квартире, с пьющим отцом!.. Неужели тебе детей своих не жалко? Я тебя просто не понимаю. На что ты их обрекаешь?

— Ничего, переживут… — Вера подбирала крошки с тарелки, она уплела почти полторта. — Мне тоже в детстве досталось. И ничего… Живая, как видишь…

— Ты такие страшные вещи говоришь… Ты что, хочешь отыграться на собственных детях за свое тяжелое детство?! Такого даже врагу не пожелаешь…

— Ой, харэ меня жизни учить, Турбина! — Вера говорила лениво, без эмоций. — Из любовниц сначала выберись в законные жены, а потом мораль читай! А может, — перебила она сама себя, — может, так интересней, когда любовница?.. А мы вот с Валькой сразу в ЗАГС своих потащили… Они друзьями были, мы так вчетвером и женихались… свадьбу вместе справили, родили сразу… Забеременели еще до свадьбы. А потом… пошло-поехало… Они оба погулять любили, друг друга выгораживали… Козлы! Валька думала разводиться, я отговаривала. Говорю: рожай второго, как я, глядишь, остепенится.

— И что, остепенился?

— Хрен тебе!.. Остепенился. Ее из роддома забрал и неделю где-то пил… А у нее мастит…! Я со своей к ней… пожрать, попить у свекров из холодильника таскала… Мы жили тогда рядом, через дом.

— Я не понимаю, зачем за таких цепляться, а тем более детей рожать?

— Да, тебе не понять. У тебя все как по маслу. — Вера снова начала злиться. — Ё…! Она любовница, а он ей верный!.. И не пьет?.. И что, не бил ни разу?

В этот момент в кухню вошел Гоша.

— Здравствуйте, — сказал он гостье и подошел к Дине. — Мам…

Дина обняла его:

— Познакомься, Гоша, это тетя Вера, мы учились вместе.

Вера смотрела на Гошу со смешанными чувствами: с удивлением, восхищением, завистью…

— Здравствуйте, — повторил Гоша. — Очень приятно. Мам, я уроки сделал, можно порисовать?

— Лучше бы погулять пошел.

Гоша скуксился.

— Ну ладно, иди порисуй, только кисти не забывай вытирать. Скоро папа придет, поужинаем пораньше. Мы сегодня в театр уходим. Чаю не хочешь с тортиком?

— Не, спасибо, — ответил Гоша и ушел довольный.

— А моих домой…, не загонишь… — сказала Вера. — Конечно, что они там не видели? Папашу пьяного и мамашу в слезах?

— А третьего для чего ты решила родить? — Дина не знала, зачем задает этот вопрос.

— Вальке назло! — сказала Вера.

Такого ответа Дина не ожидала. Она уже изрядно устала от этого сюра. Она с трудом верила в реальность происходящего, и Верины откровения казались ей порой диким розыгрышем.

— Валька-то со вторым ушла от своего. Дали ей какую-то вонючую общагу. Алиментов с мужика никто выколотить не может. Так она на работе на полторы ставки да еще общагу моет. Меня все подбивала тоже бросить этого козла. А я сказала:… вам! Рожу третьего, и хата моя! Слышь, — без перехода спросила Вера, — а ты чё тут, без прописки, что ли? Если не жена?..

— С пропиской.

— Как это?..

— Как субквартирант.

— Ну, б…, умно! Хотя это ж как… это ж без права на метры? А сын хоть прописан? А на чьей он фамилии?

— Боже мой, Вера… У нас совсем другая история. — Ей хотелось, чтобы поскорей ушла Вера и унесла с собой этот чуждый мир с его нелепыми принципами и уродливыми правилами, с наглым напором и желанием подмять под свое грязное брюхо все, что попадалось на пути другого, непохожего. — Мы метры не делим. Мы вообще ничего не делим. Мы складываем. Понимаешь?