Юлия Добровольская - Любовники

И все же, надо отдать ей должное, Вера порой прекрасно понимала, что говорит лишнее. Только понимание это приходило слишком поздно и вместе с осознанием истины, что слово не воробей.

Вера прикусила язык и бросила короткий испуганный взгляд в сторону Риммы.

Та медленно опустила книгу и вопросительно посмотрела на Дину.

Дина, словно не замечая ни слов Веры, ни взгляда Риммы, продолжила причесываться перед зеркалом, ни слова не говоря в ответ.

Римма, выждав паузу, спросила:

— Это правда, Дина?

Дина спокойно ответила:

— Правда.

Вера и Валя удивленно уставились на Дину. А красивые губы Риммы медленно скривились в улыбке, больше похожей на страдальческий оскал.

— Ну-ну… — сказала она.

Дина бросила свое занятие, подошла к Римме и, открыто глядя ей в лицо, сказала:

— Римма, я его что, у тебя отбивала?

Римма молча опустила глаза. На ее лице, словно забытая маска, застыла кривая усмешка.

— Что ты молчишь? — Дина выжидающе смотрела на Римму. — Если я не пойду, тебе будет легче? — Римма молчала. — Легче? Скажи!

Вера с Валей наблюдали эту сцену, едва ли не раскрыв рот.

— Да, мне теперь уже все равно… — наконец медленно проговорила Римма. — Просто… могла бы и соврать…

Дина взвилась:

— А-а-а… Соврать! Не дождетесь! — Она повернулась к сидящим за столом Вере и Вале и, сдерживая перехлестывающие через край эмоции, высказывала наболевшее: — Это вы все во лжи да в зависти привыкли жить. А я считаю, что надо быть открытым: открыто любить, открыто не любить… А то понапяливаете на себя масок: сю-сю-сю, сю-сю-сю… А потом в спину друг другу шипите…

— Ты чего разошлась-то? Идешь, так иди. — Вера была уязвлена, но сдаваться не собиралась.

— Я-то пойду, — сказала Дина, — а вы… особенно ты, подумали бы, как жить дальше.

— Подумаем, подумаем, а ты подфуфырься еще чуток, чтоб заметно было, какая ты красивая, — не унималась Вера.

— Спасибо за совет, — произнесла Дина спокойно, — ты права. — Она взяла карандаш и подвела глаза чуть ярче. — Между прочим, вам тоже не мешало бы за собой следить. А то в своих халатиках затертых да с немытыми волосами так и просидите, пока за первого, кто глаз на вас кинет, замуж не выскочите.

Вера оживилась:

— А ты у нас такая, что за первого, конечно, не пойдешь!

— Полюблю — пойду, — сказала Дина, надевая плащ и повязывая на шею газовую косынку. — Только пока не пойму, что это любовь, ноги не раздвину.

Римма неожиданно для всех сказала:

— А Кокон у тебя не спросит, сам раздвинет.

Дина повернулась к Римме:

— А вот шиш кто со мной против моей воли что сделает! — Но, взяв себя в руки, добавила спокойно: — Девочки, давайте не будем ссориться! Я никому ничего плохого не делаю сейчас, дорогу никому не перехожу, ничего ни у кого не отнимаю… И зла не желаю никому.

С этими словами она вышла за дверь. Вера, по привычке не оставлять ни за кем последнего слова, пробубнила:

— Правильная вся такая, аж противно…

А Валя задумчиво протянула:

— Ну… Точно, правильная… И живет правильно. И получается у нее все правильно. Может, так и надо?..

Римма снова горько усмехнулась:

— Правильная! Посмотрим, как ее Кокон подправит…

Дина пристроилась в парадном соседнего с кинотеатром дома, у окна, на площадке между первым и вторым этажом. Это был безотчетный порыв. Она шла от трамвайной остановки и глянула на свои маленькие золотые часики, которые подарили ей тетя Ира с дядей Сашей, когда она, Дина, поступила в институт. На часиках было без двадцати пяти семь, то есть до назначенного времени оставалось десять минут. Дина не хотела стоять и ждать, когда подойдет Константин Константинович, — неизвестно ведь, на месте он или еще нет. Вот она и зашла в попавшийся на ее пути подъезд большого довоенного дома, с просторным и гулким парадным и широкой лестницей, обрамленной чугунной литой решеткой.

На подоконнике лежала оставленная кем-то сегодняшняя газета. По всему было видно, что недавно ее использовали в качестве скатерти: высохшие розовые круги и капли вина, крошки и обрывки фольги от плавленых сырков. И все это прямо на «Речи Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л.И. Брежнева на XVI съезде ВЛКСМ 26 мая 1970 года». В следующем учебном году придется брать эту газету в читалке и писать какой-нибудь реферат по материалам съезда…

Дина стояла и смотрела на вечерний город, на людей, идущих по улице, на светофор, весело и быстро сменявший один за другим свои яркие цвета, — и, казалось, ни о чем не думала. То есть она не думала о чем-то определенном: мысли просто появлялись ниоткуда и исчезали в накатывавших из глубины ее существа волнах не поддающегося описанию чувства… Назвать это чувство как-то определенно было трудно.

Нечто похожее Дина испытала, когда увидела свою фамилию в списках зачисленных в институт.

Конечно, она была счастлива. Ведь позади остались и напряженная подготовка с бессонными ночами, и бесконечные переживания. Что попадется в билете? — гадаешь перед экзаменом. А после него не находишь себе места: что поставила комиссия и хватит ли на проходной балл?..

Но к удовлетворению и подъему диссонансом примешивались и растерянность перед новой, совершенно самостоятельной жизнью в чужом большом городе — ведь теперь не будет рядом мамы, которая вовремя разбудит, приготовит поесть, проследит за уроками и одеждой; и сомнение в правильности выбора будущей профессии — ведь то, что знала о ней Дина, было лишь обложкой книги, вовсе не говорящей о ее содержании или говорящей лишь поверхностно; и понимание, что сделан очень важный шаг, для отмены которого, в случае чего, потребуется не меньше усилий, а может, даже больше.

Радость, сомнение, смятение…

Вот и сейчас… Конечно, многие девчонки — как и тогда, кстати, после окончания вступительных экзаменов — отдали бы что угодно, лишь бы оказаться на ее месте. Но то ли это, что нужно Дине? И что потом?..

Радость, сомнение, смятение…

Да, ей нравился Константин Константинович.

И не только как незаурядный преподаватель: с его занятий, будь то лекции или семинары, даже не самые усердные студенты уходили с неохотой.

И далеко не только своей яркой внешностью — хотя при всей ее яркости было что-то неуловимое и в образе, и в манерах, подобное патине на поверхности полированного серебра, что придавало этому внешнему блеску налет благородства.

И не только чувство юмора Константина Константиновича нравилось Дине: если уж он рассказывал анекдот или шутил, это было умно и тонко, ни разу он не позволил себе скользкой двусмысленности, какие позволяли другие преподаватели в расчете на популярность у студентов и звание своего парня.

И не только его эрудированность, которую он не выпячивал, а применял исключительно по назначению: для расширения кругозора своих подопечных.

Константин Константинович нравился Дине. Но ей бы в голову не пришло мечтать о нем как о близком друге. А тем более — как о… как о мужчине.

Но почему же тогда она здесь?.. Ее пригласили в кино. Ее пригласили на свидание — впервые в жизни. Не кто-нибудь… не студент-однокашник и даже не старшекурсник…

А может, он пошутил? Пригласил и наблюдает откуда-нибудь из укромного места: придет эта дурочка или нет? Или решил развлечься: схожу для разнообразия с некрасивой в кино, от меня не убудет, а она пусть думает, что я влюбился…

«Как бы то ни было, я пришла», — подумала Дина, посмотрела в очередной раз на стрелки часиков и решительно вышла из парадного.

Дина увидела Константина Константиновича почти сразу. Он стоял в стороне от осаждавшей кассы и вход в кинотеатр толпы. Точнее, не стоял, а прохаживался, поглядывая по сторонам. Можно даже сказать — нервно поглядывая. Или — нетерпеливо.

Дину он заметил, когда она была шагах в десяти, и сразу пошел навстречу. Константин Константинович так решительно двинулся в Динину сторону, что они едва не столкнулись. Дине пришлось остановиться, чтобы этого не произошло.

— Какова пунктуальность! — возбужденно воскликнул Константин Константинович, протягивая Дине руку. — А ведь вам следовало минут на пять-десять задержаться.

Дина тоже подала руку, которую он пожал порывисто, но крепко.

— Вы считаете?.. Зачем? — спросила она, с неприкрытым удивлением глядя на Константина Константиновича.

— Ну, — смущенно усмехнулся тот, — чтоб я понервничал хоть немного: придете или нет?

— Вынуждена вас разочаровать, это не мой стиль, Константин Константинович.

— Интересно… — Он посмотрел на Дину серьезно, но смущение и волнение, едва прикрытые улыбкой, остались. — А можно мы продолжим эту тему после короткого обсуждения животрепещущего вопроса?

— Слушаю вас, — сказала Дина.

— Мы можем пойти в кино, а можем в кафе. Ммм… Еще мы можем пойти в кино, а потом в кафе.

— Третий вариант, с вашего позволения.

Константин Константинович засмеялся и еще внимательней посмотрел на свою студентку. Он достал из нагрудного кармана билеты и легко взял Дину под руку, направляясь ко входу.

— У нас есть десять минут на буфет. Не хотите перекусить? — спросил он.

— Спасибо, я из-за стола, — ответила Дина. — Но если вы хотите…

Константин Константинович улыбнулся:

— Я тоже сыт. К тому же нас ждет ужин. Вы не имеете ничего против «Радуги»?

— Нет, не имею, — сказала Дина.

Что она могла еще сказать? В рестораны и кафе студенты вроде Дины, жившей на стипендию, ходили нечасто: разве что на чей-нибудь день рождения, устроенный в складчину, или по случаю свадьбы, которые к последним курсам стали случаться все чаще.

Они прошли к своим местам — в самом центре зала. Константин Константинович откинул сиденье для Дины и уселся сам. Он повернулся к Дине и посмотрел на нее с улыбкой:

— Итак, мы остановились на вашем стиле. Вы считаете, что женщина должна быть пунктуальной и обязательной?

— Я считаю, что каждый должен быть обязательным и пунктуальным, — ответила Дина, глядя прямо перед собой.

Она разглядывала проходящую мимо публику, новый — взамен старого плюшевого — расписанный красками занавес, стильные светильники: кинотеатр открыли после ремонта совсем недавно.

— А как же женские слабости, капризы? — не унимался Константин Константинович.

— Ну, кому нравится, пожалуйста.

— А вам не нравится.

— Мне нет.

— А что вам нравится?

— Мне?.. Естественность. И прямота.

— И как оно, получается так жить?

— Получается.

— Не тяжело?

— Наоборот, очень легко.

— Правда? — не переставая улыбаться, спросил преподаватель.

Но тут свет стал медленно гаснуть, запоздавшие зрители спешили занять свои места. Динин спутник близко наклонился к ее уху и сказал:

— Вы меня заинтриговали. Можно мы продолжим позже?

Дина повернулась к нему. На экране вспыхнул свет. Лицо преподавателя было совсем рядом в сгущающейся темноте, и сейчас оно выглядело особенно эффектно: правильные крупные черты лица, подчеркнутые боковым освещением, мерцающие блики в глазах, очень внимательный, но мягкий и волнующий взгляд, губы, приоткрытые в полуулыбке.

— Можно, — сказала Дина и отвернулась к экрану, но краешком глаза она видела, что Константин Константинович продолжает наблюдать за ней.

Тогда она спокойно посмотрела ему в глаза. Тот улыбнулся и устремил взгляд к экрану.

Они с трудом протиснулись в двери кафе, миновав шумную толпу желающих попасть внутрь. Даже поняв, что эти двое идут без очереди не по причине нахальства, а потому, что швейцар сделал им приглашающий знак, стало быть, места у них заказаны, — даже несмотря на это, страждущий народ не выказал энтузиазма, чтобы расступиться и пропустить счастливчиков.

Дина и Константин Константинович подошли к стойке гардероба, кавалер принял у дамы плащ, разделся сам и сдал вещи. Дина тем временем поправляла у зеркала прическу и увидела, как к ней приблизился преподаватель, тоже поправил свои роскошные волнистые цвета воронова крыла волосы, проведя по ним, как расческой, сперва одной пятерней, потом другой, одернул пиджак. Но при этом он смотрел в зеркало не на себя, а на Дину.

— Вы были так уверены, что я соглашусь пойти с вами в кафе? — спросила Дина, повернувшись к Константину Константиновичу.

Он улыбнулся и игриво произнес:

— Нет, не был. Я даже не был уверен, что вы вообще придете.