Вдруг послышалось мяуканье. Глянув вниз, он увидел тощего бродячего кота, медленно пробирающегося вдоль стены. Казалось, что кот находится в последней стадии истощения. Джованни наклонился к коту, но бродяга, выгнув спину дугой, ощерил зубы и попытался царапнуть Джованни.

Джованни сделал движение ногой, чтобы отшвырнуть кота, но промахнулся. Он думал о посылке и записке на двери. Правила СМД категорически требовали, чтобы в получении посылки кто-то расписался. С другой стороны, было непохоже, что отсюда ее мог кто-нибудь украсть, а подпись Макмаллена можно просто подделать, проверять это никто никогда не станет… Испытывая сильное искушение поступить именно так, Джованни колебался. День – в разгаре, хочется есть, утро прошло впустую. Наконец, приняв решение, он наклонился, поставил посылку возле двери и ушел. Черт с ним со всем!

Позже в тот день его одолели угрызения совести: он поленился и нарушил правила. Он дорожил этой работой, и сам же поставил ее под угрозу! Джованни посоветовался с женой и, следуя ее настояниям, в тот же вечер вернулся в Палаццо Оссорио.

Жена поехала с ним. Они собирались проверить, попала ли посылка по адресу, а затем побродить по вечернему городу и, может быть, выпить в каком-нибудь кафе по стаканчику вина.

Заброшенный дом выглядел неприветливо. В квартире Макмаллена по-прежнему никто не отвечал, но посылка исчезла, а возле двери появилось блюдечко с молоком – очевидно, для кошки. Судя по всему, обитатель квартиры забрал посылку, но все же Джованни по-прежнему ощущал некоторое беспокойство. Несколько раз постучав в дверь, он прижал к ней ухо. Прислушавшись, Джованни напрягся: он ясно слышал, что в квартире кто-то был. За дверью раздавались шуршащие звуки, скрипнула половица. Там кто-то был, кто-то двигался. Уже темнело, и жена Джованни от страха вцепилась в его рукав. Поежившись, она оглянулась по сторонам.

– Пойдем отсюда, Джованни, – прошептала жена. – Пойдем, у меня от этого места – мороз по коже.

– Прислушайся, – тихо ответил Джованни, приложив палец к губам. – Там кто-то есть. Я слышу… Но если он дома, то почему не открывает?

– Я ничего не слышу. Это просто ветер. – Тем не менее она тоже приложила ухо к двери. И тут же резко отпрянула. – Что это за жуткий запах, Джованни?

– Да уж, воняет что надо! Даже хуже, чем утром. Канализация, наверное.

Он отстранился от двери и еще раз постучал. Теперь в квартире воцарилась тишина. Полная тишина.

– Ну прошу тебя, Джованни, пойдем. Пожалуйста!

– Хорошо, хорошо. Господи, до чего же холодно! Ты вся дрожишь. Ну все, уже уходим…

Они зашли в маленькое кафе на углу соседней площади и выпили по бокалу красного вина. Джованни попытался расспросить хозяина забегаловки – знаком ли ему синьор Макмаллен, живет ли кто-нибудь в Палаццо Оссоре? – но ничего не узнал. Неразговорчивый хозяин только пожимал плечами. Кто там живет? Кажется, одна только сумасшедшая старуха, которая кормит штук пятьдесят приблудных котов. Больше никого. А на дом этот всем наплевать, так что он того и гляди рухнет в канал.

Неизвестно, знал ли об этом сам хозяин кафе, но его информация была неверной. Когда Джованни с женой еще раз проходили мимо здания, возвращаясь домой, Джованни поднял голову. Окно квартиры номер шесть находилось на самом последнем этаже, в углу, и оно единственное было освещено.

Джованни постоял, глядя вверх. Нет, он не ошибался сейчас, как не ошибся чуть раньше. И тогда, и сейчас в квартире кто-то находился. Ставни были закрыты, но он явно видел пробивавшиеся полоски света.

Глава 4

ЖЕНЕВЬЕВА ХАНТЕР

Женевьева Хантер жила в квартире на первом этаже высокого дома викторианской эпохи, балконы которого выходили на одну из самых восхитительных площадей Айлингтона. Курьер СМД приехал сразу же после того, как часы пробили девять утра, а она поняла, что опоздала на работу. В тот момент, когда в дверь первого этажа постучали, Женевьева находилась наверху, в комнатах, которые занимала ее престарелая соседка. Открыв окно, она увидела внизу мужчину в униформе с посылкой и папкой под мышкой.

– Одну минуту, сейчас я спущусь, – окликнула она его. Взглянув наверх, мужчина поежился, переступил с ноги на ногу и кивнул.

Женевьева аккуратно заперла окно. Затем она оглядела убогую спальню, в которой ее старая соседка миссис Хеншоу провела пять лет своего вдовства, а до этого почти сорок лет замужней жизни. Пол был покрыт линолеумом, а из мебели здесь был только массивный комод и такая же огромная и древняя кровать. Отопление было газовым. Убедившись, что газ выключен, Женевьева взяла две большущие сумки миссис Хеншоу и стала спускаться вниз.

Ее соседка была одним из немногих жильцов, оставшихся здесь с тех пор, как это место стало приходить в упадок, и еще помнила, каким оно было раньше. Сейчас ей предстояло провести десять дней в гостях у замужней дочери в Девоне. Старушке было шестьдесят восемь, и она терпеть не могла путешествий. Судя по весу сумок, она набрала с собой вещей с расчетом на двухмесячное отсутствие.

Джини улыбнулась, ловко маневрируя с сумками в узком лестничном проеме. Когда она купила свою квартирку на первом этаже – с центральным отоплением, современной кухней и ванной, – миссис Хеншоу посматривала на нее с некоторым подозрением и беспокойством. Еще бы, высокая худая незамужняя американка, работающая в лондонской газете.

– Предпочитаю одиночество, – сказала миссис Хеншоу, разглядывая Женевьеву в дверную щелку, когда та впервые пришла знакомиться. Однако со временем ее подозрительность улетучилась. Миссис Хеншоу обнаружила, что молодая американка держит кошку – великолепного шоколадного цвета кота по кличке Наполеон, – а в кошках миссис Хеншоу души не чаяла. Таким образом, был разрушен первый бастион ее предвзятости. Затем, к собственному удивлению, старушка выяснила, что эта энергичная, по-мальчишески одетая молодая женщина, работавшая не покладая рук, умеет выкроить время, чтобы зайти в бакалейную лавку за покупками для самой миссис Хеншоу, когда у нее особенно сильно разыгрывался артрит, и даже часами просиживать рядом с ней за чашкой крепкого чая, разглядывая альбомы со старыми выцветшими фотографиями и выслушивая воспоминания миссис Хеншоу о тяжелых временах, когда она растила здесь своих шестерых детей. Состарившись и превратившись в обузу для своих близких, она жила одна, все ее дети обзавелись собственными семьями, и теперь она никому не была нужна, кроме своей молодой соседки. Вот почему каждый раз, заходя в бакалейную лавку мистера Пателя, она восклицала:

– Женевьева для меня – как дочь!

Спустившись по лестнице, Джини застала миссис Хеншоу, которая с нетерпением дожидалась ее в холле. На ней были надеты сразу три кардигана, пальто, новый шерстяной шарф, подаренный ей Женевьевой, и ее лучшая шляпка, на ногах – меховые ботинки на молнии. От волнения миссис Хеншоу не находила себе места. Когда Женевьева спустилась вниз, пожилая женщина в третий раз проверяла содержимое своей сумочки, бормоча что-то себе под нос. Билеты, очки, носовой платок, кошелек, ключи, пенсионная книжка. Поставив сумки на пол, Женевьева ласково обняла ее за плечи. Даже самая пустяковая поездка превращается в целую проблему, когда ты стар, беден, одинок и не привык путешествовать дальше, чем за три улицы от дома, подумала она. Главное – не торопить миссис Хеншоу и не выказывать собственного нетерпения.

– Миссис Хеншоу, – обратилась она к старушке, – какая на вас потрясающая шляпка! Вы выглядите просто великолепно!

Лицо миссис Хеншоу порозовело. Тревога и беспокойство отступили. Покосившись на свое отражение в маленьком зеркале, висевшем в холле, она улыбнулась.

– Это моя лучшая шляпка. Последний раз я надевала ее, когда крестили младшенькую моей Дорин, восемь лет назад. Она всегда нравилась моей Дорин, вот я и…

Со стороны двери вновь послышался стук, и миссис Хеншоу опять ударилась в панику.

– О, Джини, милая, у меня от этого стука все мысли разбегаются. Я выключила газ? А что с молоком? Я, кажется, забыла предупредить, чтобы его не приносили в эти дни…

Женевьева подошла к двери, открыла ее, попросила курьера подождать еще минутку, а затем начала сложные переговоры с миссис Хеншоу, убеждая ее не волноваться о доме. Она старалась не думать о том, на сколько она опаздывает в редакцию «Ньюс», повторяя один и тот же успокоительный рефрен: да, газ выключен, она проверила по всем комнатам, да, молочник предупрежден, чтобы молоко пока не приносили, да, все окна надежно закрыты. Да, в Лондоне шофер такси поможет ей донести сумки и посадит ее на поезд, а дочь встретит ее на вокзале. Все будет в порядке.

Женевьева помогла миссис Хеншоу спуститься по ступенькам. Пожилая женщина в свое время перенесла операцию на бедре, и теперь походка ее была медленной и неуверенной. Когда миссис Хеншоу что-то отвлекло, Женевьева сунула таксисту щедрые чаевые.

– Не могли бы вы посадить ее в поезд и донести вещи? И, если можно, не торопите ее, а то она становится…

Молодой шофер окинул Женевьеву оценивающим взглядом и усмехнулся.

– Это твоя бабуля, милашка?

– Нет. Просто друг. Но она не привыкла к путешествиям. Она редко выходит из дому.

– Не волнуйся, провожу. Все будет в порядке. – Он заглянул в машину и улыбнулся миссис Хеншоу. – Вам удобно? Ну вот и замечательно. Откиньтесь на сиденье и отдыхайте. Кстати, мне здорово нравится ваша шляпка.

– Это моя лучшая, – пролепетала миссис Хеншоу смущенно, и Женевьева почувствовала к ней жалость. Она засунула в машину голову и запечатлела на морщинистой щеке поцелуй. Еще одно пожатие руки, последняя инспекция сумочки, чтобы убедиться, что билеты на месте, и миссис Хеншоу укатила. Женевьева стояла, провожая взглядом удаляющееся такси, а когда машина завернула за угол, подняла лицо к слезливому серому небу. Девушка вздохнула и обернулась к крыльцу.

Курьер в униформе СМД с аккуратной посылкой в руке был уже там. Джини заметила, что посылка перевязана веревкой и запечатана красными сургучными печатями.

Курьер смерил Женевьеву Хантер долгим взглядом. Когда она в первый раз выглянула из окна и крикнула, что сейчас спустится вниз, он принял ее за юношу. Теперь, глядя на нее вблизи, он понял, почему ошибся. Она была высокой, стройной и одета по-мужски: черные брюки, черная водолазка, туфли без каблука. Ее длинные светлые волосы под поношенной бейсбольной кепкой камуфляжной раскраски были заколоты сзади. Сверху был накинут длинный плащ военного покроя, достигавший до икр, украшенный бесчисленными отворотами, карманами и погончиками. Да, глядя на нее с близкого расстояния, ошибиться было невозможно: у этой молодой женщины было серьезное и красивое лицо и ясный взгляд.

– Извините, что заставила вас ждать, – сказала Женевьева. Она расписалась в получении посылки и уже собралась было, не распечатывая, засунуть ее в сумку, как вдруг остановилась и присмотрелась к коробочке повнимательнее. Ей, конечно, уже давно следовало со всех ног лететь в редакцию, но эта посылка была весьма необычной, если не сказать больше.

– Как странно, – пробормотала она. – Нет, вы только взгляните… – протянула она посылку курьеру. – Адрес написан по трафарету.

Курьер наклонился поближе, чтобы рассмотреть коробку, и Женевьева легонько потрясла ее. Внутри раздалось легкое бренчание. Девушка нахмурилась, а курьер покачал головой.

– Может, вам хотели сделать сюрприз? – предположил он ободряющим тоном. – Специально, чтобы вы не догадались, от кого посылка, пока не откроете ее. Может, от вашего дружка? – весело глянул он на Женевьеву. – Сюрприз от вашего дружка, вот и все.

Женевьева улыбнулась. В данный момент у нее не было никакого «дружка», а единственный возможный претендент на это звание месяц назад уехал в Австралию делать там газету. Женевьева не особо скучала по нему, кроме того, он был не из тех, кто присылает по почте подарки-сюрпризы. На какой-то момент она испытала тревогу и еще раз встряхнула коробку. Курьер, выглядевший заинтригованным не меньше ее, вытащил из кармана перочинный нож.

– Возьмите, – протянул он нож Женевьеве. – Уж такое нынче время, никогда не знаешь, пригодится ли он тебе. Может, вам стоит открыть посылку?

Так Женевьева и сделала. Осторожно она срезала веревку и сняла коричневую оберточную бумагу. Внутри оказалась гладкая картонная коробка, а в ней – еще куча упаковочной бумаги, в которую была завернута пара тяжелых стальных наручников. В их замок был вставлен маленький ключик.

С удивленным возгласом Женевьева извлекла их на свет. Беспокойство ее росло. Она тщательно осмотрела коробку, но не нашла ни записки, ни сопроводительного послания. Губы се сжались от гнева, на щеках загорелся румянец.

– Великолепно! И никакой записки, – взглянула она на курьера, который качал головой, не веря собственным глазам. – И все же это уже само по себе довольно странно. Что за псих мог прислать мне такое?