– Да ладно тебе! Мы и так уже зашли слишком далеко и оттолкнули от себя этого читателя. Недавно я уже слышала точно такие же аргументы. И знаешь, от кого? От американского посла в Лондоне. Он кормил ими меня, он накормил ими Мелроуза, и тот их проглотил. Кроме того, ему, конечно, доставило удовольствие вступиться за своего друга Хоторна, поэтому он надавил на тебя, а ты тут же и сломался. Блестяще! И часто ли ты пересматриваешь «всю редакционную политику» за один вечер или даже в течение пятнадцатиминутного выступления?

– Все, хватит! – Плотно сжав губы, Дженкинс отвернулся в сторону. – Прости за то, что я так говорю, но это женская реакция, типичная женская реакция. Куда бы ты ни взглянула, Джини, ты повсюду видишь заговоры мужчин, – резко взмахнул он рукой. – В любом случае, хочу тебе напомнить, что я не обязан растолковывать редакционную политику своим репортерам. А если тебе это не нравится, сама знаешь, что делать.

– Уволиться, Николас? О нет, этого я не сделаю. В конце концов, мой чертов хозяин только что пригласил меня на один из своих знаменитых обедов. Это мне очень поможет. Если только я не почувствую, что приглашение связано с рядом обязательных условий. Например, чтобы я согласилась быть хорошей маленькой девочкой, оставить в покое Хоторна и играть в мячик. Если я на это не пойду, то приглашение на обед, судя по всему, в скором времени отменят. Кто знает, может быть, меня даже уволят. Господи, до чего же меня тошнит от всего этого!

– Ну послушай, послушай, – внезапно встревожился Дженкинс, – никто не говорит ни о каких увольнениях. – Его тон вдруг стал миролюбивым. – Мы не хотим терять тебя, Джини. Я не хочу.

– Ну конечно. Ты просто боишься, что я отнесу эту историю в какую-нибудь другую газету, которой она очень понравится.

Дженкинс открыл рот, чтобы бросить какую-то сердитую реплику, но тут же вновь закрыл его. Джини не удивилась бы, если бы он уволил ее здесь же и сейчас же, поэтому ей было вдвойне интересно, почему Дженкинс продолжает говорить с ней таким миролюбивым тоном.

– Послушай, Джини, – сказал он, – ты слишком бурно на все реагируешь. Это не повод для того, чтобы увольняться. Ты просто должна научиться смотреть фактам в лицо. Ну хорошо, не получилось с этой историей, но есть же и другие. Помнишь, мы говорили о Боснии? Почему бы еще раз не обсудить эту идею и…

Он продолжал говорить в том же духе, а Джини смотрела на него – холодно, с нарастающим отвращением. Если уж он готов опять говорить о Боснии, значит, ему и впрямь отчаянно надо добиться двух целей: отвлечь ее от этой истории и не позволить отнести ее в другую газету. Девушка отвела глаза от своего шефа, окинула взглядом комнату и вдруг вспомнила, что у стен ее квартиры вполне могут быть уши. В гневе она начисто забыла об этом, но сейчас подумала, что вполне может обернуть этот факт в свою пользу. Если кто-то сейчас подслушивает их, почему бы не сказать им то, что они так жаждут услышать! Она позволила Николасу Дженкинсу поговорить еще немного, а когда тот наконец закончил, пожала плечами и вздохнула.

– Ну ладно, ладно, – осторожно сказала она. – Возможно, ты и прав, Николас. Может быть, я действительно слишком болезненно все воспринимаю. Просто для меня это было неожиданностью, вот и все. – Джини помолчала. – А ты это серьезно насчет Боснии?

– Конечно, конечно! – просиял Дженкинс. – Не сомневайся, Джини. Я на самом деле ценю то, что ты делаешь в «Ньюс». Женская подпись под репортажами из Боснии, возможно, даже твоя фотография, – я думаю, это может неплохо сработать.

– Ну что ж, если это и впрямь возможно…

– Это возможно. Это более чем возможно. Слушай, Джини, с тобой ведь уже договорились по поводу обеда у Мелроуза на следующей неделе. Мы можем обсудить кое-какие темы для репортажей, чтобы идти к нему не с пустыми руками. Тебе это здорово поможет. Не отказывайся раньше времени.

– Но для этого я должна согласиться и оставить историю Хоторна?

– Да. И больше никогда и ни с кем о ней не трепаться.

– Хорошо, – улыбнулась Джини. – Считай, что ты меня купил, Николас. Мне не хотелось признаваться в этом раньше, но, честно говоря, в этой истории мне пока все равно так и не удалось достичь маломальского прогресса. Ниточек было много, но все они неизменно приводили в тупик. Над ними можно было работать месяцами и в итоге так ничего и не узнать. У Паскаля точно такое же чувство. Мне не очень-то хотелось бы всем этим заниматься – только время терять. А вот если бы действительно что-то получилось с Боснией…

– Джини, считай, что мы обо всем договорились. Не надо лишних слов.

– И вот еще что, Николас… Я страшно устала. Вся эта история с Хоторном буквально выжала меня. Не буду вдаваться в детали, это не самое главное, но признаюсь, что страху я натерпелась изрядно. Мне бы хотелось взять отпуск, хотя бы короткий. Кроме того, у меня накопились кое-какие отгулы.

– Никаких проблем! Бери отпуск, ты его заслужила. Неделя? Две?

– Две недели было бы просто замечательно. Правда можно, Николас?

Дженкинс считал, что он победил, и поэтому буквально источал благожелательность. Он подошел к девушке и положил руки ей на плечи.

– Решено. Две недели. Погрейся на солнышке, забудь о работе, о редакции. В течение двух недель чтобы я тебя не видел и не слышал, – широко улыбнулся он. – Я же на это время забуду, что ты моя сотрудница. А потом возвращайся с отличным загаром, и мы начнем думать о хорошей работе для тебя. Или, если хочешь, сначала сходи на обед к Мелроузу, а потом отправляйся в отпуск. Короче, тебе решать.

– Думаю, я все же схожу к Мелроузу. А потом полечу в какие-нибудь экзотические края. Господи, вот здорово-то! Наконец-то увижу солнышко после этого бесконечного дождя.

Дженкинс похлопал ее по плечу и направился к двери.

– Я знал, что ты меня поймешь, – сказал он, обернувшись. – Молодец, Джини! Умная девочка!


После его ухода Джини легла в постель и в который раз принялась прокручивать в голове все детали этой истории. Ей было не по себе, она боялась, что в любой момент может зазвонить телефон и она снова услышит приглушенный мужской шепот. Однако этой ночью ей не звонили. Проснувшись утром, она подумала, не разговор ли с Дженкинсом стал причиной того, что эта ночь прошла спокойно.

Она надеялась, что в восемь утра ей позвонит Паскаль, чтобы сообщить о своем приезде в Лондон, но он не позвонил. Девушка была разочарована, однако отнесла это на счет того, что он просто не доверял ее телефону. Она решила, что чуть позже сама позвонит ему из телефона-автомата. А пока ее ждала встреча с Лиз Хоторн в Риджент-парке.

Некоторое время она сидела, готовясь к этому свиданию, хотя и понимала, что Лиз может оказаться не в состоянии встретиться с ней. Джини гладила Наполеона, свернувшегося у нее на руках. От удовольствия он мурлыкал и жмурил глаза.

Вскоре после девяти Джини вышла из дома и поехала кружным путем, петляя до тех пор, пока не убедилась, что за ней нет «хвоста». Тогда она направилась на юг. Не доезжая до цели своего маршрута, она припарковала машину и продолжила путь пешком. За пятнадцать минут до назначенного времени она вошла в ворота Риджент-парка.

Глава 24

Парк был практически пуст. В отдалении Джини заметила лишь нескольких одержимых джоггеров, что трусили по дорожкам, да встретила двух человек, выгуливавших собак и прячущих лица от ветра. Джини пошла по центральной дорожке по направлению к саду посольской резиденции, а затем сошла на траву, услышав под ногами хлюпанье грязи.

Лиз указала место встречи очень расплывчато. Сад резиденции был большим и врезался в пространство парка огромной полукруглой подковой. Некоторое время Джини ходила вдоль этой подковы дозором: вперед, потом назад. Но затем, хотя на нее, казалось бы, никто не обращал внимания, она из предосторожности отошла подальше и выбрала в качестве наблюдательного пункта скамейку. Она была очень удобно расположена: метрах в пятидесяти от сада, на лужайке с коротко подстриженной травой. Бежали минуты: десять часов, десять пятнадцать, половина одиннадцатого… Джини замерзла и начала нервничать. В тот момент, когда Лиз Хоторн просила ее прийти сюда, Джини была слишком потрясена ее отчаянием и болью, теперь же, оказавшись здесь, она удивилась странному выбору Лиз. Это открытое место было явно не самым удачным для конспиративных встреч.

Действительно ли она когда-то встречалась здесь с Макмалленом? Джини подумала, что Лиз скорее всего имела в виду гораздо более ранний период, месяцев шесть или семь назад, еще до того, как у Хоторна возникли подозрения. Она снова стала размышлять над тем, какого рода отношения связывали Макмаллена с Лиз и были ли они любовниками. Затем, ежась от холода, поднялась со скамьи.

«Попробую еще раз», – решила она, медленно двигаясь вдоль высокой ограды. Еще полчаса, и все. Джини подумала, что нельзя упускать из внимания то, в какой цитадели жила Лиз Хоторн. Повернувшись спиной к северной части дома и к проходной, ощетинившейся антеннами и телекамерами, она пошла по направлению к южной стороне дома – туда, где дорога, окружавшая парк, вплотную приближалась к ограде.

Ограда была великолепной. Она была сделана из трехметровых металлических прутьев, каждый из которых венчали по три кованых пики. Да и сами прутья были сделаны таким образом, что любая атака на ограду была заранее обречена на провал. Прутья были покрыты специальным составом, из-за которого по ним невозможно было залезть наверх, и находились очень близко друг от друга. Внизу не было ни одной поперечной планки, на которую потенциальный злоумышленник мог бы поставить ногу. Сквозь прутья Джини время от времени видела очертания дома и просторные лужайки позади него, но все остальное было скрыто от глаз высокими вечнозелеными зарослями шириной метра в четыре. Джини знала, что этот зеленый покров скрывает в своей толще и другие незаметные охранные приспособления. Там, где листва кустарника была недостаточно густой, чтобы скрывать от постороннего глаза внутренний двор резиденции, по периметру ограды была поднята почти неразличимая глазом маскировочная сетка. Впереди показалась детская игровая площадка и два небольших разукрашенных мостика. На том, что подальше, стояли мужчина и женщина. Не обращая внимания на дождь, они кормили уток в пруду. Проходя по мостику, Джини взглянула на них, и они ответили ей улыбкой, сказав что-то насчет погоды. Обоим было не меньше шестидесяти.

Джини прошла по пустынной детской площадке. Теперь она находилась на южной стороне посольского сада. Он лежал справа от нее, а впереди тянулась кольцевая дорога. Впереди и чуть слева виднелись купол и высокий минарет центральной лондонской мечети. Проходя мимо, Джини, как всегда, поразилась неуместности такого расположения. Здесь, в самом английском из всех английских парков, эта арабская экзотика выглядела абсолютно неуместной. Минарет поднимался более чем на тридцать метров в небо. Эдакий маяк из «Тысячи и одной ночи», видимый на несколько километров в округе. Великолепный медный купол венчал серповидный полумесяц. Арабские владения соседствовали с американскими внутри английских. Менее сотни метров разделяли арабский майорат и частный дом американского посла.

Джини стояла между двумя этими зданиями, в зарослях молодых каштанов. С их голых ветвей падали капли дождя. Джини заметила, что стоит на пригорке, а вернее – на небольшом бугорке. Отсюда она могла спуститься вправо и подойти вплотную к ограде. Так она и сделала, прикоснувшись к ее железным прутьям. Сквозь густую листву и маскировочную сеть она ничего не видела, зато слышала голоса.

Там, внутри, работали мужчины. Джини услышала звуки лопаты, потом послышался визг бензопилы. Видимо, сад прореживали, избавляясь от старых деревьев. Бензопила умолкла, и неожиданно Джини с изумлением услышала голос Лиз Хоторн. Она давала инструкции рабочим.

– Нет, – донеслось до слуха девушки, – вот эту ветку нужно срезать и большую, которая над ней, тоже. От них слишком много тени, здесь ничего не будет расти. И вот этот большой платан тоже спилите. Он и так уже засыпал все своими семенами. Муж хочет, чтобы тут посадили маленькие гималайские березы. А теперь посмотрим на лавандовую аллею. Или, по крайней мере, на то, что от нее осталось после этого дождя…

Голос Лиз затих в отдалении. Вновь раздался визг бензопилы.

Озадаченная Джини повернулась. Бросив последний взгляд на ограду, она посмотрела перед собой и вскрикнула. В двух шагах от нее стоял джоггер, с которым она незадолго до этого разминулась на дорожке. Мужчина выглядел сурово, но не пытался приблизиться к ней. Джини присмотрелась к нему внимательнее. Несмотря на то, что он только что бежал, дыхание его было ровным, а когда поднял руку, чтобы поправить капюшон своей спортивной куртки, Джини заметила на его руке кольцо-печатку. Незнакомец был светловолос.

– Вы случайно не Якоба ищете? – осведомился он. У него был мягкий английский выговор.