Бренда Джойс - Любовники и лжецы

Не для того Эйб превратил «Глассман энтерпрайзиз» в империю с миллиардными доходами, чтобы после его смерти Дядюшка Сэм прибрал ее к рукам за здорово живешь. А во всем виновата Белинда – такой упрямой девчонки он еще никогда не видывал. Но Эйб всегда обожал хорошую драку.

Ну, с Фордом он справится без труда.

Вот Белинда – это совсем другое дело.

Но ведь она его дочь, верно? Если у него и появились кое-какие сомнения после того, как семнадцать лет назад он узнал правду о своей жене, то с тех пор они давным-давно исчезли. Белинда его дочь. Тут уж не ошибешься. Очевидно, она вознамерилась сопротивляться ему из одного лишь духа противоречия до его смертного часа. Эйб понимал, что именно из-за этого Белинда жила в своей жалкой хибарке в Калифорнии и пыталась сделать писательскую карьеру – заметьте, под другим именем! – просто назло ему. Эйб не сдержал улыбки. Откуда ей знать, что она уже идет по дороге, которую он выбрал для нее. Ему еще предстоит получить внука.

Эйб задумчиво повертел в руках приглашение. Такие приглашения приходили сотнями, нет, тысячами. Розали, наверное, уже ответила вежливым отказом от его имени. Эйб снова улыбнулся. Ничего, завтра ей придется позвонить и изменить ответ, выразив согласие. Он пойдет на прием, который устраивает «Северная звезда». И не только пойдет сам, но и захватит с собой жену.

Эйб снова набрал номер.

– Алло?

– Тед, это Эйб.

– Эйб! Вот так сюрприз! Постой… что случилось? – В голосе исполнительного директора «Северной звезды» послышалось беспокойство.

– Я только что узнал, что «Северная звезда» подобрала новый сценарий для Форда.

– Так и есть.

– Отмени сделку, Тэд.

– Эйб, контракт уже подписан.

– Какие-нибудь финансовые расчеты уже имели место?

– При подписании был передан чек с частичным удержанием некоторой суммы на случай изменения условий.

Эйб вполголоса выругался.

– Я не хочу, чтобы Форд снимался в этом фильме. Когда, черт возьми, Форд подписал контракт с «Северной звездой»?

– Шесть месяцев назад. Но что происходит?

– Не твое собачье дело! – огрызнулся Эйб. – Скажем, Форд у меня в черном списке и был там в течение пятнадцати лет. Не могу поверить, что этот мерзавец подписал контракт с «Северной звездой»!

«Как случилось, что я об этом не знал? – удивленно подумал Эйб. – Немыслимо, невероятно». Он не смотрел телевизор, разве что время от времени «60 минут» или «Ночную линию», и не ходил в кино. Эйб никогда не делал покупки в супермаркетах, где во множестве продавались бульварные газетенки. Он читал только «Тайм», «Экономист» и «Уолл-стрит джорнал». Сомнительно, чтобы в их доме можно было найти «Ти-Ви гайд». Эйб даже не знал, читает ли Нэнси подобную макулатуру. Но если бы он смотрел телевизор или сам делал покупки в магазинах, то ему было бы известно, что этот ничтожный, жалкий подонок Форд действительно стал крупной телезвездой. Невероятно. Пропади все пропадом.

А теперь, подписав этот контракт с «Северной звездой», Форд мог стать суперзвездой.

– Эйб, позволь мне уточнить. Ты не хочешь, чтобы Форд снимался в «Возмущении», или не хочешь, чтобы «Северная звезда» снимала «Возмущение», или ты не хочешь, чтобы «Северная звезда» снимала Форда?

– И то, и другое, и третье.

– Слишком поздно, Эйб.

– Каковы условия контракта с Фордом?

– Ч-черт, я не знаю. Но могу узнать.

– Узнай. И сразу же вышли мне копию его контракта по факсу.

На мгновение возникла пауза.

– Иисусе Христе, что ты собираешься сделать? Ты хочешь погубить этого парня?

Эйб рассмеялся:

– Полно, Тед. Просто пришли мне копию контракта. И держи язык за зубами.

– Так, значит, вы репортер из воскресной газеты?

– А вы Джексон Форд, – сказала она, с улыбкой протягивая руку.

Приятно удивленный, Джек пожал протянутую руку. Линда Майер, стройная брюнетка с ярко-синими глазами, скрывавшимися под очками в черепаховой оправе, была, несомненно, весьма привлекательной женщиной лет тридцати с небольшим.

– Я Джек. Добро пожаловать. – Он жестом пригласил ее войти. – Хотите что-нибудь выпить? Или съесть?

– Я думала, вы не пьете, – торопливо сказала она.

Скользкая тема. Джексон Форд, по собственному признанию, был алкоголиком и наркоманом, избавившимся от пагубных пристрастий семь лет назад.

– Я не пью. Но если кто-нибудь пьет в моем присутствии, это меня не беспокоит.

– В таком случае я с удовольствием выпью белого вина.

Подав Линде бокал, Джек повел ее в ту часть гримерной, которая служила гостиной, и сел рядом с ней на обтянутую мягкой замшей кушетку.

– Не ожидал увидеть такого репортера, – игриво сказал он. – Иначе не стал бы жалеть, что пришлось отменить одно свидание.

Линда знала, что женщины сходят по Джеку с ума; во всяком случае, за ним прочно укрепилась репутация обольстителя. Тем не менее она испытывала нервное возбуждение. Она для него слишком стара. Все его женщины были в возрасте восемнадцати или около того.

– Не возражаете, если мы, не теряя времени, сразу приступим к делу? – спросила она и покраснела.

– Не возражаю. – Джек усмехнулся.

Смущенная Линда включила маленький диктофон.

– Джек, – начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – я знаю, что вам, наверное, приходилось рассказывать свою биографию миллион раз, но…

– Два миллиона раз, – уточнил Джек, обнажив в улыбке невероятно белые на фоне смуглой кожи зубы.

– Поправка принята. Два миллиона. Но я хотела бы услышать ее в вашем изложении.

– Ладно. С чего начать?

Он заметил, что она сидит, изящно положив ногу на ногу. И почему его всегда одолевает похоть?

– С самого начала, – попросила Линда. – Вы родились в Канзас-Сити.

– Правильно. Тридцать семь лет назад.

– И ваш отец…

– Мой отец был автомехаником и пьяницей. Он бросил нас, когда мне было шесть лет. Мою мать это очень обрадовало. Она была официанткой. Мы жили на городской окраине. В настоящих трущобах. Я играл в хоккей и воровал, а она работала. Иногда мать не приходила домой ночевать. Порой приводила мужчин, которые, уходя, оставляли деньги на ее ночном столике. И я всегда слышал: «Отстань, Джек. Разве ты не видишь, что я не одна? Ложись спать, Джек. Джек, иди на улицу и поиграй. Джек! Я кому сказала: иди на улицу и поиграй!» Однажды ушла и не вернулась. Тогда мне было одиннадцать…

Ничтожная дешевая проститутка. Он на всю жизнь запомнил этот день. Даже сейчас, при одном воспоминании об этом, у него до боли сжалось сердце. Джек вернулся в пустой дом. И сразу все понял. Он всегда знал, что когда-нибудь мать тоже бросит его, как и отец. Растерянный, не желая верить тому, что произошло, он поплелся на кухню и, найдя там полпинты виски, выпил все до дна и отключился. Он не плакал по ней. И никогда не станет.

Кто бы ни позвонил ему сегодня, это не его мать. Его мать умерла.

– Продолжайте, – мягко приободрила его Линда.

Джек улыбнулся. Как-никак он актер.

– Я уехал оттуда. На попутных машинах добрался до Сент-Луиса. Жил на улицах. Примерно год спустя меня задержали за угон автомобиля. Это был шикарный «тандерберд» вишневого цвета. – Он усмехнулся. – Полицейские узнали, что у меня нет родителей, и засунули меня в исправительный центр. Это было самое лучшее, что когда-либо со мной случалось.

– Исправительный центр?

– Нет. Дом моих приемных родителей, куда я попал оттуда. Это была по-настоящему добрая супружеская пара. Их собственные дети выросли, обзавелись семьями и жили в Нью-Йорке. Старики окружили меня любовью или по крайней мере пытались сделать это.

– И тогда вы обнаружили у себя тягу к сцене?

– Да-а. Но правильнее было бы сказать, что я обнаружил тягу к преподавательнице театрального училища. Господи, как же она была хороша! Высокая, красивая. Делия Корис.

– Ну и?

– Я безумно влюбился в нее. И стал посещать все ее уроки. Я хотел, чтобы она меня заметила, поэтому изо всех сил старался хорошо учиться. Впервые в жизни у меня появилось желание добиться успеха.

– Продолжайте.

– Я родился актером. Не поймите меня неправильно, мне еще предстояло учиться и учиться. Но у меня были врожденные способности, и мисс Корис, заметив это, взяла меня под свое крылышко и стала по-настоящему работать со мной. Наверное, я был неплохим учеником. – Его лицо снова осветилось улыбкой.

Что правда, то правда: Джек был очень неплохим учеником.

Он никогда не забудет, как она в первый раз занималась с ним любовью. Джек пришел к ней на урок. Ничего не скажешь, ему было чему поучиться! Для него это было не впервые – он утратил невинность в двенадцать лет, – но оральным сексом еще никогда не занимался. Джеку это понравилось. Ей – тоже.

– А что было после театрального училища? – спросила Линда, прерывая его воспоминания. Заглянув в свои записи, она нахмурилась. – Я знаю, вы шесть лет проработали в Нью-Йорке в драматическом театре, а затем в семьдесят седьмом году приехали в Лос-Анджелес.

Джек беззаботно улыбнулся, однако насторожился, потому что эту часть биографии придумал несколько лет назад.

– Правильно, – подтвердил он ложные сведения. – Я работал в драматическом театре в Нью-Йорке, а когда приехал сюда, то пару лет снимался в рекламных роликах. Потом мне предложили сняться в сериале, в роли одного настырного детектива, а конец этой истории вы, наверное, знаете. – Джек улыбнулся. Какого черта? Никто не хотел услышать правду. И он тоже не хочет ее слышать.

– В вашей биографии есть большой пробел с того момента, как вы приехали в Нью-Йорк, и до того, как стали сниматься в сериале, – заметила Линда. – Что тогда произошло на самом деле?

Джек, не переставая улыбаться, небрежно откинулся на спинку дивана. Что произошло на самом деле? Он непроизвольно погладил кончиком пальца почти незаметный рубец на переносице – единственный шрам на его безупречном теле. Он никогда не забудет боль от удара латунным кастетом.

Он никогда не забудет тот день. Солнечный день, безоблачное небо, жара. Четверг, 31 июля 1971 года. Джек до конца своих дней сохранит воспоминание об этом дне и вечную ненависть к Эйбу Глассману.

– Я пытался выбиться в люди, как тысячи и тысячи других актеров и актрис. – Он пожал плечами. – Это скучная история.

– Сомневаюсь, чтобы что-нибудь в вашей жизни было скучным. – Линда поправила сползшие на нос очки. – Как вы относитесь к тому, что вас называют самым сексуальным мужчиной в киноиндустрии?

Джек улыбнулся еще шире:

– Я на это не напрашивался.

– Вы считаете себя сексуальным?

– А вы?

– Почему вы все время улыбаетесь? – спросила Линда, не в силах удержаться от улыбки.

– Жизнь такая забавная штука! – Джек фыркнул. – Послушайте, милая, если бы вы оказались на моем месте, то тоже стали бы улыбаться.

– Догадываюсь. Вам нравится сниматься в кино? Ходят слухи, что «Северная звезда» планирует снять вас в следующем фильме.

– Признаюсь, мне приятно это слышать.

– Думали ли вы в те далекие трудные годы, что когда-нибудь попадете сюда?

– Сказать по правде, бэби, я иногда задумывался об этом. – И не просто задумывался, мысленно добавил Джек. Он наклонился к Линде, и его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица. – Послушайте, меня утомило это интервью.

Она озадаченно посмотрела на него:

– Может быть, еще несколько вопросов?

– Потом. Сейчас меня больше всего интересуете вы.

– Что именно вам хотелось бы узнать? – покраснев, спросила она.

Джек понизил голос до шепота:

– Я хотел бы узнать, как ты выглядишь без одежды, почувствовать, как эти прекрасные длинные ножки обвиваются вокруг моего тела. Я хотел бы узнать, какова ты на вкус.

Линда застыла, приоткрыв рот от удивления.

Джек притянул ее к себе, аккуратно снял очки и прижался губами к ее губам.

– Ты такая привлекательная, такая сексуальная, – шептал он, а рука его тем временем скользнула вниз по ее телу, задержавшись на небольшой груди. – Ты возбуждаешь меня. – Рука Джека спустилась еще ниже и достигла бедер. Линда застонала. Другой рукой Джек расстегнул молнию на своих брюках, высвободил напрягшийся член и, взяв Линду за руку, решительно вложил его ей в ладонь. – Вот так, бэби. Это то, что надо.

Она лишь беспомощно охнула.

Вода была такая горячая, что от нее шел пар.

Мелоди, закрыв глаза, лежала в ванне. Так приятно расслабиться, погрузившись в горячую воду и снять напряжение. О Боже, что за день выдался! Кажется, ей удалось успокоить Прайса и он не станет делать гадостей Джеку. Но одно было ясно: Прайс не станет директором следующего фильма с участием Джексона Форда!

Джек.