Я до сих пор не принимала всерьез герб, красовавшийся у меня на печатке, вензеля, вышитые в уголках носовых платков, геральдику, вычеканенную на серебре столовых приборов, оттиски на бумаге для писем и на приданом Сеймура… Моя гордость была глубоко уязвлена — все подчеркивало значимость титула в жизни моего сына. А ведь действительно вскоре его жизнь будет зависеть от этого.

Через несколько недель после этой беседы я приближалась к замку Давентри. Я сидела за рулем автомобиля; Сеймур спал в корзине рядом с няней. Шофер держал корзину с котенком, который также возвращался в Англию.

Прежде чем проехать через громадный портал, расположенный между двумя квадратными башнями, я на мгновение притормозила машину. Впереди лежал бескрайний парк; чуть дальше, скрытый вечерним туманом, возвышался замок Давентри. Это была цитадель, взобраться на которую смог лишь обвивший ее стены плющ. Гордые шпили башен из голубого гранита отражались в темных водах крепостного рва. Вверху, прямо передо мной, на каменном фронтоне здания, виднелся барельеф герба Давентри, Казалось, он впитал в себя пыль веков, хотя под ним все еще можно было прочесть таинственный девиз его владельцев: «Лучше смерть, чем жизнь».

Мое сердце гулко забилось от охватившего меня волнения. Неожиданно я будто вновь увидела небольшой садик и домик (не так уж давно это было — приблизительно два года назад), откуда Оливер своей властной рукой вытолкнул меня в эту странную, полуфантастическую жизнь.

Без него я бы не входила сейчас хозяйкой в этот чудесный замок, не сидела бы за рулем этого роскошного автомобиля и никогда не было бы рядом в корзинке величайшего для меня счастья — лорда Сеймура Давентри пяти месяцев от роду.

Медленным шагом я пересекла пространство, отделяющее меня от замка. Целый эскадрон слуг ожидал меня, выстроившись за представительным седоволосым мажордомом. Любезно поприветствовав всех сразу, я повернулась и взяла из рук няни драгоценную корзину. Я сразу дала понять, что это и будет моей главной заботой. Следуя за заметно взволнованным мажордомом, легким шагом я вошла в замок. С неподдельной гордостью я положила кукушкиного птенца посреди большой, с колоннами кровати графов Давентри.

Замок

Мой приезд в родовой замок с юным лордом Давентри в корзине и с прахом старого лорда в серебряной урне поднял мой авторитет в глазах слуг.

Жизнь в Азии была детскими играми по сравнению с праздничной роскошью замка Давентри, которая свидетельствовала о невероятном богатстве его хозяев. В замке все идеально соответствовало красоте окружения и изысканности благополучия.

В тот же вечер, хладнокровно ознакомившись с замком, я наконец-то уединилась между четырьмя колоннами на кровати, задрапированной красной парчой (скорее даже фиолетового оттенка, в котором синева переливается по поверхности до насыщенного красного цвета). И тогда я ощутила всю тяжесть величия Давентри.

Остаться вдовой лорда было моим сокровенным желанием, и оно сбылось! Я действительно чувствовала себя вдовой. Но мне казалось, что это какое-то преувеличение. Нормально ли быть вдовой в такой ситуации? И как долго я должна буду в ней оставаться?

Я почувствовала себя пленницей, запутавшейся в величественной кроне генеалогического древа лорда Седрика.

Вне всякого сомнения, я была леди Давентри, но мне казалось невозможным оставаться счастливой вдовой.

В этот первый вечер меня сковала печаль. Сидя посередине кровати, по углам которой, словно деревья, поднимались колонны, я казалась себе жалким муравьишкой. Прошлое давило на меня с такой силой, что я теряла связь с реальностью. Я лежала на этой огромной кровати, как цветок на надгробном камне. Наконец я закрыла глаза и представила синее небо, каким никогда не бывает небо севера, с бегущими по нему кустистыми тучами, светящееся море, просторную хижину, открытую мягкому бризу, красивого загорелого ребенка, гуляющего на чистом песке. Оливер и я, обнявшись, слушаем шум набегающих волн, а на наших губах искрится счастливая улыбка. А над Бораборой поднимается луна.

Смогла бы я поменять бриллианты на ракушки на побережье?

Сумела бы спать в объятиях Оливера под кокосовыми пальмами? Этой ночью все мое естество говорило «да».

Но эта слабость была временной. Моя неуверенность длилась лишь несколько часов, как приступ малярии. Я быстро поняла, что представляет из себя лорд Давентри, мертвый или живой.

Ни дом в Сингапуре, ни бриллианты, подаренные им, ни роскошная яхта не помогли мне осознать все величие богатства, которым я теперь овладела.

Само собой разумеется, я подчинилась существующей традиции. Я научилась жить и этой жизнью, находя утешение в виски. Я стала настоящей леди из старинного рода.

Так прошла зима. Наступил апрель, Франсуа — а маленький котенок уже давно превратился в красавца кота — провел под луной свой очередной медовый месяц. Из башен и из глубины парка слышалось его пылкое мяуканье. Повсюду шныряли прекрасные кошки и гордые коты, издавая безумные крики. Появились первые нарциссы. На крышах ворковали голуби. Горничные весело напевали, занимаясь уборкой.

Каждый день приносил новую порцию радости жизни, мощное дыхание пробуждающейся природы. Розовое солнце нежно ласкало небо, а большие белые облака плавали парами, окруженные малышами — непоседливыми круглыми тучками.

Ужинала я всегда в гордом одиночестве, среди серебряных канделябров. За моей спиной стояло полдюжины слуг, а старший лакей, величественный и предупредительный, священнодействовал над столом. Я до сих пор не знаю, был ли он слишком стар или страдал болезнью Паркинсона, но он, что называется, дышал на ладан.

Подобные трапезы вызывали у меня отвращение; казалось, будто меня обслуживают перед моим собственным надгробием посреди церкви. Я была во власти самых мрачных мыслей; каждый вечер я хоронила свою молодость! Ни запахи самых изысканных блюд, ни мои любимые духи из сандала («Ты пахнешь Ямайкой», — сказал мне как-то Оливер в минуту близости) не могли вытеснить дух церковных обрядов из этого огромного зала, освещенного мерцающими свечами.

Я понимала, что слуги не простят мне ни малейшей слабости, и поэтому, сидя на своем неудобном средневековом стуле, старалась держаться с царственной непринужденностью, страстно завидуя Франсуа, который на специальном коврике вкусно хрустел куриными косточками.

Однажды вечером я случайно уронила на пол маленькую ложечку. Если бы столетний ветеран наклонился, чтобы ее поднять, он бы уже никогда не распрямился. Выручил молодой лакей, склонившийся в молчаливом поклоне рядом с моим стулом. Мой взгляд пробежал по его затылку, круглому и крепкому, более привлекательному, чем жаркое, которое я меланхолично ковыряла вилкой. Поднимаясь, трепещущий слуга сильно удивился, перехватив этот взгляд совы, выслеживающей лесную мышь. Краска залила его лицо, лицо истинного англичанина, и он удалился за десертом. А я глубоко задумалась.

Была весна. Я решила заняться спортом. Я заказала себе костюм для верховой езды и носилась по зарослям вереска и лесам.

Однажды утром я, как всегда, отправилась на прогулку. Я опустила поводья и позволила своей кобыле скакать куда пожелает. И она галопом понеслась к полянке, на которой почувствовала присутствие жеребца.

Колоннада леса окружала залитое солнцем пространство, в середине которого грелся на солнце серый, покрытый лишайником дом, чем-то напоминающий дремлющего кота.

Моя рыжая красавица издала радостное ржание, приветствуя привязанного возле дома пофыркивающего жеребца. Кокетливым шагом, медленно, как на подиуме, она приблизилась к нему и остановилась, легко перебирая копытами. Получалось так, как будто мы с ней приехали сюда на какую-то интимную встречу.

Я спрашивала себя, что за мушкетер сидел в седле этого чистокровного жеребца, достойного конюшен Давентри, когда услышала негромкое насвистывание: мелодию из Шумана. Дверь открылась, и на пороге появился хозяин. Это был лесничий поместья Питер Пенгвен.

Мне он всегда казался очень симпатичным, но сейчас я будто увидела его впервые. Он был крепкого сложения, широкоплечий и сильный. Взволнованная, поначалу я не знала, что и сказать, но тут же взяла себя в руки.

На мне был костюм наездницы: плотно облегающие брюки, глубокий вырез в шелковой блузе, кожаные сапоги, своим изяществом ничуть не уступающие точеным ножкам моей кобылы. Я весело поприветствовала лесничего, шутливым жестом приподняв свою фетровую шляпу, а затем представила свою кобылу:

— Пальмина.

Питер Пенгвен подошел к своему великолепному жеребцу.

— Робинзон, — сказал он, похлопывая его по холке.

Получилось так, будто мы обменялись своими именами.

Пальмина и Робинзон дружелюбно терлись друг о друга мордами.

Тишина накатывала с каждой секундой, как аромат цветка белого табака в ночи, наполняя все вокруг волнующей силой.

Я прикинула расстояние, отделяющее домик лесничего от замка, и подумала, сможет ли эта лесная тишина хранить тайны?

На солнце набежало облако. Почему-то мне на ум пришло воспоминание о мажордоме: его взгляд, прозрачный, как капля воды на стекле, вызывающий дрожь, подобно дождинке, попавшей за воротник. А чего стоит взгляд домоправительницы, непроницаемый, как дверца сейфа?

Я решительным жестом взяла поводья в руку.

Пальмина слегка взбрыкнула, не желая разворачиваться, в то время как Робинзон и Питер, величественные и неподвижные, смотрели на нас обжигающим взглядом своих черных глаз.

С тяжелым сердцем я заставила Пальмину поскакать обратно в замок.

Отъехав от поляны на достаточное расстояние, я крепко обняла свою рыжую подругу за шею. Скрепя сердце я решила отказаться от притягивающей меня «лесной» любви.

Пикантные каникулы

Джентльмены были весьма умеренны, как и климат. Природа не пробуждала в них ничего, кроме мыслей о гольфе или крикете.

Оливер был далеко…

Он был не из тех, кто пишет любовные письма. Как и было условлено, он управлял «Счастливчиком» во время путешествия в Англию.

Он слал мне лаконичные записки, столь же страстные, как письма капитана корабля своему судовладельцу.

Достаточно с меня замка! Надоела Англия!

Я хотела передышки. Без машины, без шофера, без горничной. Мне необходим был отдых, который был бы просто «пребыванием леди Давентри на Лазурном берегу».

Я хотела побыть одна, совершенно свободно, инкогнито.

Молодому лорду Давентри было одиннадцать месяцев. Он уже потерял вид только что вылупившегося из яйца птенчика и резво перебирал ножками, когда его поддерживали под руки.

За пятнадцать дней отсутствия я, возможно, пропущу его первые шаги. Но какая мать-миллиардерша имеет право на ожидание первых шагов своего малыша? Няни стараются лишить вас этих маленьких радостей. Это как с поджаристыми куриными ножками — еще одна вещь, от которой приходится отказаться, когда судьба обязывает вас жить под пристальным наблюдением окружающих.

Я сбежала из Давентри в Лондон и занялась дорожными приготовлениями. Никаких дорогих кожаных чемоданов, так приятно пахнущих. Чемоданы только из кожзаменителя, свидетельствующие о среднем достатке их владельцев, честных людей! Хватит носить траур в шикарном обрамлении! Да здравствуют платьица из магазина готовой одежды! Я устояла перед желанием украсить себя хотя бы несколькими бриллиантами, уж очень ярок и даже агрессивен был их блеск. Довольствовалась лишь несколькими нитями жемчуга, который так легко принять за фальшивый.

Туристическое агентство Кука порекомендовало мне небольшой порт на Далматинском побережье. Там я буду ограждена от англичан и назойливых журналистов. А также смогу совершенно спокойно подцепить одного из рыбаков, которых полно на побережье. Эти последние сведения я получила уже не от агентства Кука. Одно из преимуществ, которое дает богатство, — это возможность жить бедно, не заботясь об этом. Я заранее оплатила свое пребывание в скромных отелях для того, чтобы держаться подальше от английских туристов, которые все же могли бы узнать меня, несмотря на все усилия стать как можно меньше похожей на леди Давентри. Мне пришлось терпеть отсутствие комфорта, высокомерие служащих мужского и женского пола, слишком опытных, чтобы тратить свою энергию на «какую-то там мелкую сошку». Я наслаждалась простой пищей и сохраняла верность образу, давая небольшие чаевые и с наслаждением перенося оскорбления.

Корабль, на который я села, высадил меня в небольшом порту у подножия гор, таких же голубых, как небо и море.

Пенистая волна выбросила меня на берег, и это событие оживило поселок.

Сбежавшиеся на пристань радостные жители поселка окружили меня. Благодаря одному патриарху, который в молодости работал на Суэцком канале, мой английский нашел у этого народа какой-то отклик. Добровольный гид взялся сопровождать меня.