– Я не вешалась ему на шею, если ты об этом. Он пришел ко мне. Я не могу заработать себе на жизнь.

– Ты – актриса.

– Театры закрылись на лето, Рэйзеби. У меня не осталось ни пенни. Неужели ты думаешь, что я продалась бы Хоуику, будь у меня выбор? Я не умею читать и писать. Я не могу вести бухгалтерию, не умею шить, петь или танцевать. Меня не взяли ни в один магазин. А у Венеции я оставаться не могла, боялась разрушить ее жизнь. Что еще мне было делать?

– Ты могла прийти ко мне, – резко сказал он.

– После того, как заставила тебя поверить в то, что я бессердечная шлюха, которой нужны были только твои деньги и которая готова уйти к тому, кто платит больше? – Она удивленно посмотрела на него. – Я не могла прийти к тебе. Какой мужчина оставил бы своего ребенка такой женщине, как я?

– Ты думала, что я отберу у тебя ребенка и буду сам воспитывать его? – устало спросил он, потер лоб и посмотрел в окно.

Она кивнула.

– А разве не так?

– Я бы никогда этого не сделал.

– Почему? Разве тебе не нужен ребенок?

– Нужен, не в этом дело. Видишь ли, ты тоже нужна мне, Элис.

– Даже после того, как я заставила тебя поверить…

Он печально улыбнулся.

– Значит, ты признаешь, что солгала мне?

Элис хотела отвернуться, но он держал ее за подбородок.

– Ты любишь меня.

Она сжала губы, сдерживая дрожь. Больше не было смысла лгать. Он знал правду. Знал о ребенке. Она закрыла глаза, чтобы остановить слезы, но они потекли по ее щекам.

Она почувствовала, как его теплые губы коснулись ее губ, ее щеки, уха.

– Ответь мне, Элис.

Она открыла глаза.

– Конечно, я люблю тебя, Рэйзеби. И всегда любила. Почему же еще я отказалась выйти за тебя замуж?

– Ты пыталась спасти меня от самого себя. Интуиция подсказывала мне это, нужно было прислушаться к ней.

– Я не могла позволить тебе оставить все, чем ты дорожишь и что принадлежит тебе по праву, – семью, поместье, титул, все, ради чего ты жил. Это твой долг, твоя судьба. Ты до конца жизни сожалел бы о том, что сделал.

– Конец моей жизни ближе, чем ты думаешь, – чуть слышно пробормотал он. – Ты была права, Элис. Было бы ошибкой пренебречь своим долгом. Мужчина, презревший долг и честь, – не мужчина. Я не опозорю имя Рэйзеби.

Элис кивнула и улыбнулась, хотя сердце ее готово было разорваться на части.

– Стало быть, я должен поблагодарить тебя за то, что ты разбила мне сердце и ввергла меня в ад.

– Если тебя это утешит, я чувствовала то же самое.

– Не сомневаюсь.

Они посмотрели друг на друга.

– Нам о многом нужно поговорить, Элис, но не здесь. Поехали на Харт-стрит.

– Мы не можем!

Он взглянул на нее, и угроза в его глазах заставила Элис поежиться.

– Я не приму отказа.

– Но как же Хоуик?

– Ты хочешь, чтобы я убил его? – мягко спросил он.

– Нет! – крикнула Элис, не зная, шутит он или говорит серьезно. – Он подаст на тебя в суд, а скандал – последнее, что тебе нужно.

– Не беспокойся, я разберусь с Хоуиком, – сказал он и поцеловал ее, словно скрепляя свое обещание печатью.

Укутав Элис в свой черный плащ, он подхватил ее на руки, спустился по лестнице и вышел из дома.

В доме на Харт-стрит все было по-прежнему. Все слуги были на своих местах. В холле стояли цветы, везде горели свечи.

Здесь Элис было тепло и уютно, она чувствовала себя в безопасности, словно и не уезжала никогда.

Он понес ее по лестнице наверх, в спальню, закрыл ногой дверь и только потом поставил на ноги.

В камине горел огонь, отбрасывая на стены пляшущие блики.

Тот последний разговор в этой комнате канул в прошлое.

– Сними это платье.

Его лицо помрачнело, когда он взглянул на ее порванный наряд.

Элис повела плечами, и платье, соскользнув с нее, опустилось на пол, словно алое пятно крови.

– Я не могла рассказать ему о мисс Руж. Он не понял, когда я сказала, что не люблю красный цвет.

Она опустила глаза на платье, вспоминая все то, что ей пришлось пережить в публичном доме. Смогла бы она лечь в постель с Хоуиком, если бы Рэйзеби не спас ее?

Она отбросила алый шелк и стояла посреди комнаты совершенно обнаженная. Несколько мгновений он смотрел на нее, потом поднял платье, взял Элис за руку и подвел к камину.

Он отдал ей обрывки платья, и она швырнула их в огонь. Рука об руку они стояли у камина, глядя, как сгорает ее прошлое. Наконец от платья осталась одна зола.

Повернувшись, Элис посмотрела в лицо Рэйзеби. По ее щекам катились слезы, но это были слезы любви и облегчения.

– Не знаю, почему я плачу. Я редко плакала в своей жизни, а теперь не могу остановиться. Я превратилась в дырявый чайник.

Он улыбнулся и поцелуями осушил ее слезы. Потом молча разделся. Перед ней стоял ее мужчина. Ее любовник. Отец ее ребенка, зачатого в любви. Он был таким высоким, сильным, красивым и… любимым.

Она протянула руку и положила на его грудь, там, где билось сердце. Он сжал ее пальцы, склонился и поцеловал ее ладонь. Слова были не нужны.

Он отнес ее в постель и занимался с ней любовью, а она любила его. Это был самый счастливый момент в ее жизни. Абсолютное слияние сердец и душ. Торжество всепобеждающей любви. Потом он обнял ее и посмотрел в глаза. Он ничего не говорил, просто смотрел на нее.

В отблесках пламени в камине его глаза казались совсем темными.

– Ты понимаешь, что я никуда тебя не отпущу, Элис?

Она печально улыбнулась.

– Во вторник ты женишься на мисс Даррингтон.

– Как я могу жениться на мисс Даррингтон, если люблю тебя, а ты любишь меня и… – он посмотрел на ее живот, – ты носишь моего ребенка?

– Ты просишь меня снова стать твоей любовницей?

– Не любовницей. И это не просьба.

Ее глаза изумленно расширились.

– Но мы не можем пожениться, Рэйзеби!

– Мы не можем не пожениться, Элис.

Она уставилась на него, не зная, смеяться ей или плакать.

– Разве ты не сделала бы все, чтобы защитить своего ребенка от трудностей и опасностей? Разве ты не хотела бы облегчить его жизнь в этом мире?

– Да, – сказала она, – я бы отдала за него жизнь.

– Я тоже готов отдать за него жизнь, Элис.

Она чувствовала, как бьются в унисон их сердца, слышала его тихое дыхание.

– Неужели ты хочешь, чтобы нашего ребенка заклеймили как ублюдка? Неужели ты откажешь ему в защите, которую может дать мое имя, состояние, титул? Наш сын по праву своего рождения должен стать моим наследником.

Элис не верила своим ушам. То, что он предлагал…

– Ты прав, – согласилась она.

– Ребенок все меняет, Элис, – сказал он.

– Да, – прошептала она, – да.

Он улыбнулся:

– Значит, ты понимаешь, что тебе придется выйти за меня замуж?

Она улыбнулась в ответ:

– Полагаю, что у меня нет выбора.

По ее щекам покатились слезы радости. Он нежно вытер их.

– Не плачь, любовь моя. – В его глазах вспыхнул озорной огонек. – Я – маркиз, состоятелен, хорош собой и, как говорила одна хорошенькая женщина, великолепный любовник.

Он улыбнулся и подмигнул ей.

– Прекрати, ты такой испорченный!

Очень нежно он коснулся своими губами ее губ.

– Ты – моя любовь. Ты станешь моей женой и матерью моего ребенка. А значит, ты должна кое-что знать. Наверное, я давно должен был тебе это сказать.

В его глазах промелькнула тень, и сердце Элис испуганно замерло. Она знала, сейчас он скажет ей что-то ужасное. Он погладил ее щеку, отвернулся и сел на край постели.

Как мужчина может сказать такое любящей женщине? Он не мог подобрать слова. Он никогда никому не говорил об этом. В нем зашевелился страх. Он глубоко вздохнул.

Элис, казалось, поняла. Она села рядом с ним и взяла его руку в свою.

– Начни сначала, Рэйзеби, – сказала она.

Он кивнул.

– Мне было семь, когда болезнь унесла моего отца в могилу. Он знал, что умирает. В свой последний день он отослал мою мать и попросил меня посидеть с ним. Доктора ввели ему лошадиную дозу лауданума, но он все равно страдал от боли.

Элис слушала его, не прерывая. Она просто сидела рядом, и этого было достаточно.

– Отец рассказал, что мой дед умер в тридцать лет. Теперь умирал и он, и ему тоже было тридцать. Он сказал, что причиной тому болезнь легких, которая передается в нашей семье по мужской линии. Словно проклятие висело над нашей семьей.

Рэйзеби закрыл глаза. Он снова видел перед собой отца, слабого и изможденного, в полутемной комнате, слышал его задыхающийся голос: «Женись и обзаведись наследником прежде, чем тебе исполнится тридцать. Женись и роди наследника прежде, чем станет слишком поздно».

Рэйзеби повторил вслух эти слова.

«Ради семьи Рэйзеби и ее будущего. Ты понимаешь, Джеймс?»

Он как будто снова стал маленьким мальчиком. «Понимаю, отец».

– Я держал его за руку и смотрел, как он умирает.

– Рэйзеби, – прошептала она и сжала его руку, – тебе так много пришлось пережить…

Он посмотрел на нее:

– Мне исполнится тридцать через четыре месяца, Элис.

Смысл его слов не сразу дошел до нее.

– Ты жил всю жизнь, зная, что умрешь в тридцать, – медленно проговорила она.

– Сейчас, когда я произнес это вслух, мне кажется, что все это глупости.

– Тебе было семь лет, Рэйзеби. Неудивительно, что маленький мальчик поверил словам отца и принял их близко к сердцу. Пусть даже твой отец говорил это под действием наркотика.

Ее слова заставили его увидеть все в другом свете. Сейчас, оглядываясь назад, он понимал, что разум отца был затуманен лауданумом, его пугала перспектива скорой смерти.

– Эти слова всегда жили в моем сердце. Зная, что умру молодым, я предавался удовольствиям. У меня, видишь ли, был план, я собирался выполнить свой долг. – Он помолчал. – А потом я встретил тебя. И не хочу снова тебя потерять. Ты изменила мою жизнь. Я впервые в жизни полюбил.

Она улыбнулась, поднесла его руку к губам и поцеловала его пальцы.

– Вот почему я не просил тебя выйти за меня замуж. Я бы сделал это не задумываясь, но те, кто любит тебя как мисс Свитли, будут презирать тебя, если ты станешь маркизой Рэйзеби. Я не мог обречь тебя на такое, зная, что меня не будет рядом, чтобы защитить тебя. Но ребенок все изменил.

– О, Рэйзеби, – сказала Элис и печально улыбнулась.

Несколько мгновений они молчали, глядя в глаза друг другу.

– Твой отец был болен.

– Слабые легкие, сказал доктор. То же самое, что и у моего деда.

– Но не у тебя.

– Мы не можем знать наверняка.

– Ты забываешь, Рэйзеби, что я хорошо изучила твое дыхание, и могу тебя уверить: в нем нет никакой слабости.

Он улыбнулся.

– Отец Атолла, брат твоего отца, – он тоже умер в тридцать лет?

– Он скончался в прошлом году, в возрасте пятидесяти семи лет. В последние двадцать лет он ежедневно выпивал по бутылке портвейна.

– Значит, с легкими у него было все в порядке.

– Да.

Они улыбнулись.

– Мой дедушка говорил, что каждому отмерен свой срок и когда придет конец – неизвестно. Тридцать лет или трижды по тридцать, кто знает? К чему тревожиться, Рэйзеби? Просто живи, ведь каждый день – это маленькое чудо.

– Может быть, ты права. Ты – мое чудо, Элис.

Она осветила его жизнь своей любовью, заставила отступить мрачную тень.

– А ты – мое. Иди ко мне, глупенький. – Она обняла его за шею, прижалась к его губам. – Ты давно должен был рассказать мне об этом.

– Должен был, – согласился он.

– И что мне с тобой делать, Рэйзеби?

– Если позволишь, у меня есть несколько предложений, – улыбнулся он.

– Может быть, позже, – шаловливо сказала она, потом, вдруг посерьезнев, поцеловала его, вложив в этот поцелуй всю свою любовь и нежность.

Он крепко прижал ее к себе, и они снова занялись любовью. И Рэйзеби знал, что Элис права. Все должно было кончиться хорошо. Потому что у него были Элис и ее любовь.


Рэйзеби покинул Харт-стрит, и карета помчала его к дому Линвуда. Часы на колокольне уже пробили полночь, когда он постучал в дверь.