Когда Себастьян предложил прогуляться по парку Бирлингдина ближе к вечеру, Делия отказалась и оставила его в обществе Румбольдов, что его не очень обрадовало. И когда они все ушли из дому, она сняла ключ с цепочки и совершила свою собственную небольшую экскурсию, выбирая привлекающие ее внимание комнаты, в которых не было слуг, и проводя расследование, которое имело ностальгическую пикантность, ведь прошло много времени с тех пор, когда она могла проникать в самые потаенные уголки его жизни.

Она попыталась открыть каждый закрытый ящик и отделение. Ключ открывал многие из них: фактически это был маленький ключ-оригинал, сделанный для семьи, возможно, веком ранее, если судить по возрасту некоторых предметов мебели. Однако все вместилища, которые он открывал, оказались пусты. За исключением одного. Делия обнаружила его в комнате, находящейся в трех дверях от ее собственной в главном крыле, которая явно принадлежала хозяйке дома. Она освещалась светом из высокого окна со средником, выходящего в парк, где Делия разглядела три фигуры, гуляющие у декоративного озера ниже террас. Стены комнаты была обиты голубым штофом с узорами, на окнах — большие шторы с серебряными кисточками. Туалетный столик, увенчанный трельяжем, был сделан в стиле французского рококо, с позолоченной отделкой и тонкими витыми ножками. В центре его разрисованной столешницы, по обе стороны от которой располагались щетки с серебряными ручками, стояла позолоченная коробочка, раскрашенная темно-красными, покрытыми мхом розами.

Хоть в ней и не было замочной скважины, она была похожа на шкатулку для драгоценностей. Однако сейчас там, конечно же, не было драгоценностей; леди София носила фамильные ценности Гамильтонов и будет продолжать делать это, пока Гарри не женится. Делия задавалась вопросом, спала ли леди София когда-либо в этой комнате, или сэр Эндрю переехал в Клифтон сразу же после их женитьбы — Себастьян не рассказывал ей об этом. Воспользуется ли леди София когда-нибудь этой коробочкой, узнает ли она ее когда-либо? Сомнения оставили Делию, когда она открыла крышку. Внутренности из палисандрового дерева, выстланные красным шелком, были пусты. Тем не менее это была приятная вещица, и она взяла ее с собой на кровать, чтобы рассмотреть ее, сидя на краю атласного стеганого покрывала. В коробочке был центральный поддон, который она удалила. Затем она подняла вторую покрытую шелком панель со дна, и тогда открылось еще одно неглубокое отделение в основании, снабженное замочной скважиной.

Это был прекрасный тайник, если вы собирались оставить что-либо секретное для леди Бирлингдина. Она понятия не имела, что Себастьян собирался найти в доме, но если кто-нибудь еще должен был наткнуться на эту коробочку, было гораздо лучше, конечно же, чтобы другая женщина увидела ее первой.

Инстинкт подсказал ей, прежде чем она повернула ключ, что внутри должно быть что-нибудь.

Там был листок свернутой бумаги с единственным именем, наспех написанным снаружи. Делия развернула его и прочитала сообщение, затем посидела, глядя на небо через высокие окна в течение некоторого времени, и прочитала еще раз.

Она закрыла отделение, вернула на место перегородки и поставила коробочку обратно на стол.

Гораздо позже она дала Себастьяну ключ и получила взамен одну из его особенных улыбок. Пусть он посмотрит.


Жак чуть не опоздал. Сначала он пошел к конюшням, думая, что София, скорее всего, будет там до последней минуты, но обнаружил только Митчелла и нескольких конюхов из Клифтона, а затем, после угроз и подкупа официального лица, ему позволили войти. Конюшни были переполненными и шумными, в стойлах и в загонах повсюду он уловил беспокойство лошадей. Некоторые из них просто боялись, и он сочувствовал им: он всегда питал отвращение к скачкам.

Оттуда он пошел мимо огороженной площадки по направлению к большому шатру, на который указал Митчелл. Его голова гудела. С каждым шагом его решимость колебалась между двумя полюсами: он правильно сделал, что пришел, или он не должен быть здесь. Принимая во внимание тот факт, что его самые глубокие желания касались Софии, его присутствие здесь было неминуемым. Но в один момент он заколебался и чуть не остановился. Его путь был суровым, он полностью посвятил себя ему, неважно, каким ужасным должен был оказаться результат. Идти к ней сейчас, смотреть в ее красивое лицо и тем не менее снова лгать ей казалось ему жестокой насмешкой. Но он должен был увидеть ее еще раз.

Он мог предположить, что это будет ужасно. Когда Жак вошел в шатер, он сразу заметил, как сильно она побледнела. София была взволнованной, старалась найти оправдание, и даже дрожь радости, которую он различил в ее лице, не вызвала у нее улыбки. Жак знал — почему: скачки поглотили всю ее энергию. Но его ожидало худшее, потому что когда он поприветствовал ее, подмигнул Гарри и повернулся, чтобы выразить почтение адмиралу, то встретился с его ледяным пристальным взглядом. Он едва получил ответ на свой поклон. Человек, который написал письмо, спасшее ему жизнь, теперь не желал обменяться с ним даже несколькими холодными словами.

В прошлом эта реакция «дорогого папы» не получила бы ее сопротивления. Сегодня же он увидел, с болезненным напряжением его глубочайших чувств, какой непреклонной и твердой ее сделала любовь. Она улыбнулась своему отцу, попросила, чтобы он объяснил что-то Гарри, а затем с Жаком направилась к открытой части большого пустого шатра, оставляя позади стол с закусками и множество стульев, туда, где открывался хороший обзор на беговую дорожку неподалеку от финишной линии.

Он дал ей возможность заговорить первой.

— Спасибо тебе за то, что пришел повидать нас. — Она кокетливо улыбнулась ему, затем посмотрела вперед. — Мы не получили такого дружеского обращения от остальных наших знакомых.

— Что ты имеешь в виду?

— Я была слишком занята, чтобы заметить это вначале, мы провели некоторое время на огороженной площадке, и это было довольно долго. Мой отец подавлен. Прости ему холодный прием, он сегодня сам не свой.

Жак почувствовал, как похолодели его виски.

— Проблема во мне?

Она посмотрела на него встревоженно.

— Если честно, я действительно ничего не знаю. Но подозреваю, что это больше связано с тем, что случилось в Брайтоне.

Жак хотел обнять ее, но в этот момент одиноким пронзительным звуком издалека прозвучал рожок, и раздался громкий крик из тысяч глоток. Рядом с ним она начала дрожать. Он сразу подвинул стул и заставил ее сесть.

Гарри прибежал, подпрыгивая:

— Мама! Началось!

Она подняла глаза на Жака. Они были огромными от невысказанного страха.

Он улыбнулся ей:

— Успокойся. Шехерезада в добром здравии, не так ли?

Ее губы побелели.

— Мы сделали все, что было в наших силах. Но она такая нежная. Если что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.

— Я вижу их! — Гарри забрался на стул, прыгая вверх-вниз и качаясь из стороны в сторону.

Жак взял его за плечо, чтобы он стоял спокойно.

— Какие на ней цвета?

— Красный и белый. Видишь? В середине. Ты видишь, мама? Дедушка, Шерезада скачет!

София от волнения еле могла говорить:

— Да, дорогой.

Подошел ее отец, и она сделала попытку встать.

— Нет, — сказал Жак. Он подозвал официанта и дал ей в руку бокал вина. — Оставайся там и слушай комментарии своего сына.

Летящие лошади скрылись из виду, скрытые плотной толпой зрителей. Жак велел Гарри слезть со стула, отвел его к месту как раз за шатром и посадил себе на плечи. Он и сам теперь видел скачки, лошади растянулись вереницей, летя как ветер по беговой дорожке. Он разрешил мальчику рассказывать Софии обо всем, что происходит, в то время как сам, не обращая внимания на адмирала, смотрел на нее.

София была в белом платье, и напоминала нежную лилию. Обычно игра эмоций на ее лице придавала ему контрастный цвет, но сегодня она была почти так же бледна, как ее платье. Если бы только он мог стать перед ней на колени, как он делал это в конюшнях Клифтона и взять ее на руки. Больше никогда. Гарри прокомментировал:

— Они разделились на две группы. У кого пурпурный цвет, мама?

— У Персефоны.

— Она впереди. На корпус.

Жак улыбнулся точности мальчика, но София не улыбнулась в ответ. Она опустила взгляд на свои руки, зажатые между коленей.

Персефона была фаворитом два к одному, потомком Годольфина Амаха, ее владельцем являлся лорд Горли. Жак надеялся, что лорда и леди Горли не было среди людей, которые оказали холодный прием Меткалфам на огороженной площадке. Вторым фаворитом, как сказал ему Митчелл, была Мисс Шанс. Жак знал, что она была другим потомком Годольфина, а ее владельцем считался лондонский синдикат, который, по слухам, сделал на нее огромную ставку. Жак мог питать отвращение к скачкам, но он имел подробную информацию о каждой кобыле, которая могла выиграть; его источниками были обученные эксперты из полков в брайтонском лагере.

Лошади заполнили начало поворота.

Гарри крикнул, что все поле еще было скрыто от лидеров, и Жак заметил, как лицо Софии немного оживилось. Большинство трехлеток, как Шехерезада, никогда раньше не участвовали в скачках, поэтому гораздо больше было известно об их родословных и тренировке, чем кто-либо мог знать об их потенциале. Шехерезада, исключительно на основании репутации Меткалфов, бежала пять к одному.

Было трудно разобрать, что происходит на повороте, поэтому Гарри от волнения подпрыгивал на плечах у Жака. Затем в конце поля произошло неожиданное замешательство: лошадь упала, а другая побежала в сторону от беговой дорожки и дальше в поля. Жокей, сидящий на ее спине, боролся, чтобы удержаться в седле.

— Падение! Они убегают!

— О небо! — София вскочила на ноги.

Жак удерживал взгляд на свалке лошадей.

— Все в порядке. Кобыла поднялась, и парень тоже. Желтый шелк. Та, что убежала с дорожки, — Персефона. Она уже снята со скачек.

— Шехерезада! — Она сжала его руку.

— Я не вижу ее.

— Я вижу! — прокричал Гарри. — Смотри!

Все трое поспешили вперед, оставляя адмирала неподвижно стоять в тени шатра. Теперь они видели беговую дорожку на расстоянии от групп людей. Шум вокруг них был оглушающим, но никто из них не слышал его. Они были поглощены одним из самых блистательных зрелищ на английских скачках. Когда кобылы протопали вокруг поворота, Шехерезада была впереди.

— Боже!

Жак почувствовал, что мальчик успокоился, затем быстро посмотрел на Софию.

— Это слишком быстро?

— Я не знаю. Но я думаю, у нее хватит запаса сил, иначе я не привезла бы ее сюда.

— Ну и кураж!

Это было мучительно. С этого угла лидерство Шехерезады в группе позади нее казалось не больше, чем на полкорпуса. Снаружи, немного отстав и выжидая свое время, шла Мисс Шанс. Жак поиграл со смешным именем в своей голове: Мисс Шанс от мезальянса и мэлидикшен — клеветы. Затем стук копыт отвлек его.

Шехерезада по-прежнему была впереди. Гарри становился необузданным, почти откручивая голову Жака.

София закрыла лицо руками.

— Я не могу смотреть на это.

— Ты должна. Это твои скачки.

Он положил свою руку ей на плечо, затем убрал, его сердце разрывалось.

Теперь он ясно видел кобылу, читал все ее тело. Лошадь тяжело скакала по направлению к ним, ноздри ее расширились от паники и возбуждения, ее глаза почти ослепли от усилия, тонкие ноги мелькали, будто разрезая воздух. Филипп распластался вдоль ее шеи, грива хлестала его по лицу. Он еще не взялся за кнут. Жак молился, чтобы парень не оглянулся назад и не увидел Мисс Шанс, догоняющую их с внешней стороны, в то время как другие отступили, и не решил хлестнуть Шехерезаду на последних ста ярдах. Потому что сердце Софии всецело принадлежало лошади, так что полосовать бока грациозного животного кнутом было бы оскорблением, которому нет прощения.

Затем с сокрушительной скоростью все закончилось. Неистовство толпы достигло апогея, две кобылы промчались мимо с минимальным разрывом, и над головами огромной массы людей, столпившихся вокруг ограждения, Жак увидел, как они пересекли финишную черту.

— Шехерезада! Шехерезада! — Гарри от восторга с корнем вырвал клок волос у Жака. Десерней опустил его на землю, и мальчик стоял, переводя взгляд с француза на маму, его карие глаза расширились от радости.

София наклонилась и обняла его, а он обхватил ее руками.

— Она цела.

Когда она подняла лицо, оно было залито слезами:

— Она сделала это!

Подошел адмирал, с него было достаточно того, что на него не обращали внимания. Решительно настроенный на то, чтобы положить конец вторжению Десернея, он взял Софию под руку.