Борясь за то, чтобы удержаться стоя, София выждала, пока колесница побежала свободно, и потащила на себя один повод. Ближайшая лошадь повернула налево, увлекая за собой и другую, затем мотнула головой и яростно дернула вожжи, сбивая свой шаг, так что экипаж опасно накренился в одну сторону. София упала на одно колено, палантин запутался вокруг нее, одна рука окорябалась в кровь о грубую оглоблю, а другой она по-прежнему удерживала поводья. Обе лошади споткнулись, а затем снова сорвались с места. В следующую секунду произошел болезненный толчок, искры разлетелись в стороны от колеса рядом с ней, и один из больших камней упал и изо всех сил ударился о стену.

София успела сорвать с себя парчовую накидку свободной рукой и попыталась встать на ноги. Рядом с ней взметнулся град щепок — это поднялся на воздух помост для музыкантов. Она укрыла руками голову, пока все не закончилось, потом снова взяла повод и посмотрела вперед, между рвущимися лошадьми. И похолодела: впереди стоял ребенок, сжимавший в маленьком кулачке пучок зелени, глаза его были расширены от испуга. Он крутил головой в разные стороны; кто-то звал его, но малыш не понимал, куда ему нужно идти.

Дрожа от ужасного предчувствия, София закричала и с силой натянула поводья. Ее вопль отчаяния потонул в последнем оглушительном грохоте фейерверка наверху. Лошадь, стоявшая ближе к ней, откликнулась, качнулась в сторону и направилась к пагоде в центре. Взрывы прекратились. В зловещем временном затишье вонючий, пропахший серой воздух хлестал Софии в лицо, высасывая дыхание из ее легких. Тем временем все, казалось, происходило очень медленно. Ребенок все еще стоял впереди. Еще одним рывком поводьев она попыталась заставить лошадей бегать в карьер, и они пропустили пагоду всего на дюйм.

Затем лошади побежали по гладкой площадке, и София смогла разглядеть, что было впереди. Там наблюдалось скопление других колесниц, которые вынуждены были остановиться и разворачивались, когда возничие пытались направить их обратно в помещение для верховой езды. Если бы это были скачки, София обогнала бы их, но в этом кошмаре не было места, чтобы сделать это — колесницы стояли непреодолимой стеной. Через несколько секунд она столкнется с ними, ударившись о груду досок, и разобьется насмерть.

Использовать поводья в третий раз было рискованным предприятием: если лошадь отреагирует яростно, колесница перевернется, но, по крайней мере, это произойдет до того, как она врежется в остальных. Затем София вспомнила, как этой парой управлял прежний возница: не при помощи поводьев, а издавая пронзительные крики. Его команды, хоть и достаточно эффективные, тогда наполовину тонули в шуме процессии, но если она крикнет сейчас, пара не сможет ее не услышать.

София схватила повод и оглоблю обеими руками, наклонилась вперед и закричала на лошадей что есть силы, так чтобы ее крик попал прямо в их вздрагивающие уши.

— Тпру! Эй вы, пара робких пони с капризными задницами! Остановитесь, пусть будут прокляты и поруганы ваши разгоряченные шкуры! Остановитесь!

Лошади прислушались, и их уши прянули назад. Они поняли ее и начали сбавлять темп. К удивлению Софии, то же самое сделали и все остальные лошади в конюшнях. Конюхи, выбежавшие к другим упряжкам ошеломленно остановились на своем пути. Блуждавшие во тьме группы партии римлян и древних бриттов отступили назад, к стенам. В искривленной линии экипажей головы повернулись, когда отборные сассекские ругательства разнеслись по величественному зданию.

Она снова закричала, ее слова звонким эхом отскакивали от стен, продолжая приводить в изумление окружающих.

— Дьявольское отродье, остановитесь, вы, бессловесные проклятые мулы!

И они остановились, так резко, что она чуть не упала через главную оглоблю прямо под копыта. Шеи ее лошадей были натянуты, бока вздымались, они остановились как раз на расстоянии нескольких шагов от другой колесницы, запряженной черными лошадьми. Потерявшая дар речи теперь, София обнаружила, что смотрит в выпученные глаза лорда Горли.

Позади нее со стороны пагоды послышался рев голосов. Ближайший грум прыгнул на спину одной из ее дрожащих серых лошадей. Справа к ней подошел ее возничий, хромающий между экипажами, одна сторона его лица была залита кровью. В мгновенье ока лорд Горли оказался на земле в припадке ярости:

— Прочь с моих глаз! — завопил он и бросился на него с проворством, которое не соответствовало его возрасту. Раненый грум колебался только мгновение, прежде чем отступить и убежать в нишу.

Лорд Горли повернулся, чтобы подойти к колеснице Софии, но принц-регент оказался там раньше. Его лицо было бледным, и он настолько тяжело дышал, что его высокий воротник врезался ему во второй подбородок, раздувая толстые щеки. Кругом царила жуткая паника.

— Моя дорогая леди, — он почти рыдал. — Моя дорогая леди. Как мог я позволить случиться этому с вами? — Он вытянул свои руки в мольбе, чтобы помочь ей спуститься.

Каким-то образом София смогла взять себя в руки. Она немного помедлила, глядя на него сверху вниз. Ее взгляд, несмотря на перенесенные потрясения, был полон чувства собственного достоинства и даже какого-то величественного спокойствия, что вызвало у принца восхищение.

— Скажите мне, что вы не ранены, — умолял он. — Ужас! Я едва могу говорить. Позвольте мне возместить ущерб. Просите все, что угодно, все, что угодно.

Неожиданно ей в голову пришла одна мысль. Она пришла на это страшное мероприятие с определенной целью, и теперь, пока принц был в ее власти, пришло время осуществить ее.

София выдержала его взгляд.

— Я хочу знать имя главы английской разведки.

Принц перестал дышать, и гримаса неверия исказила его черты. Затем, преодолев себя, он выговорил со стоном:

— Полковник сэр Генри Хардинг. Но зачем вам это, скажите ради всего святого?

— И где его можно найти?

Он посмотрел на нее сумасшедшими глазами и выдохнул:

— Брюссель. — И затем: — Леди Гамильтон, я умоляю вас спуститься.

София сошла с колесницы, ноги ее дрожали, но она старалась быть сильной, чтобы терпеть его раскаивающуюся помощь, справиться с реакцией лорда и леди Горли и противостоять потрясенным и алчным лицам всех тех, кто только что стал свидетелем самой скандальной и катастрофической фантасмагории, которая когда-либо была инсценирована.


Себастьян решил, что он должен навестить миссис Гоулдинг. Ему показалось, что, несмотря на ее холодность, когда они встретились, она захочет вновь увидеть его. Проблема заключалась в том, что он намеревался уехать из Брайтона рано утром следующего дня с Софией Гамильтон, поэтому, теоретически, его не будет в городе до начала времени нанесения визитов. Себастьян мог передать свою карточку в ее апартаменты на следующий день, но если он сам не появится, это будет воспринято как неуважение. Лучшим вариантом было нанести вечерний визит. Его не смогут принять, если у нее не будет компании, — Румбольдов, например, — но он мог, по крайней мере, оставить записку, объясняющую его скорый отъезд.

Себастьян провел основную часть вечера за ужином с хозяином дома, где он остановился, и ждал, пока все не отправятся спать, прежде чем смог выскользнуть на улицу. Когда он приехал к строениям церкви Благоволения, он вдруг засомневался: нужно ли ему увидеться с Делией или нет? Несколько недель назад он был уверен в этом, но не теперь, когда София Гамильтон значила для него гораздо больше. Себастьян ждал в неопределенности внизу, пока его карточку относили наверх; вскоре ему принесли записку: миссис Гоулдинг дома и готова принять его.

Когда его провели через здание, которое, несмотря на обветшалый вил, еще сохранило признаки респектабельности, он вообразил, что с ней должны быть ее друзья, но, войдя в маленькую гостиную, застал ее одну. Делия подошла к нему быстрым шагом, затем остановилась и сделала изящный реверанс, не сводя с него глаз. Она была дамой не робкого десятка, и поэтому, была ли она раздражена или обрадована, она всегда имела склонность демонстрировать это.

Как раз сегодня Делия находилась в приподнятом настроении.

— Полковник Кул. Какая неожиданность видеть вас здесь!

— Я должен извиниться за столь поздний визит, но я уезжаю из Брайтона завтра рано утром. Я не мог уехать, не справившись о вас.

— Справившись? Нет ничего, что друг не мог бы предложить прямо. Мой муж мертв, и я вернулась обратно, чтобы позаботиться о себе самой в Англии. — Она помолчала, затем сказала с меньшей горячностью: — Вы действительно не знали, что Гоулдинг был убит?

Он покачал головой:

— Я соболезную вам.

Ее улыбка была насмешливой и загадочной:

— В самом деле?

Себастьян пристально посмотрел на нее. Неужели она ожидала, что он обрадуется смерти храброго человека? Делия уловила взгляд, сжала губы и отвернулась.

— Я имел это в виду, когда говорил, что ваши друзья сделают для вас все, что смогут. Если есть что-то, что в моей власти, вы должны сказать мне.

Возможно, опасно было так говорить, так как он понятия не имел, какие планы привели ее в Брайтон; родственники мужа были из Линкольншира, а герцог жил в Лондоне. С другой стороны, между ними всегда была довольно безрассудная откровенность. Ее чувства могли поставить его в неловкое положение, но он мог всегда надеяться на то, что узнает о них.

Делия посмотрела ему в глаза и вздернула подбородок.

— Будьте спокойны, я не жду от вас подобных предложений, сэр.

— Тем не менее я здесь. Ну же! — сказал он. — Вы вообразили, что я подведу вас?

— Почему бы и нет? Вы делали это и раньше. — Делия отвернулась и отошла от него. Она не собиралась предлагать ему сесть. Ее прямые красиво изогнутые брови нахмурились. — Вы оставили меня.

Себастьян почувствовал волну восхищения ее откровенностью, которая заслуживала такого же ответа.

— Именно так это выглядело с твоей стороны? Но подумай о ситуации. Ты, должно быть, понимала, что происходило у меня в голове. Ты была замужем, верная, уважаемая. Если бы нашу связь обнаружили, что я смог бы предложить тебе? Ничего, кроме испорченной репутации, дома в холмах, где ты едва бы видела меня или любую другую живую душу. Ни семьи, ни светской жизни. Я не мог содержать тебя должным образом — у меня никогда не было денег. И ты знала это.

Делия все еще была бледна.

— Ты не мог рассказать мне об этом?

— Если бы я сделал это, я никогда бы не набрался храбрости уйти.

Карие глаза изучающе смотрели на него.

— Тебе легко говорить это сейчас.

— Нет, нелегко. — Тем не менее, не дожидаясь приглашения, он сел, наклонился вперед и посмотрел на нее: изящная, стройная фигура, никоим образом не изменившаяся с тех пор, как он видел ее в последний раз. В ней чувствовалась некая вызывающая независимость, которую ни замужество, ни вдовство не могли изменить.

— Как Гоулдинг оставил тебя?

— Бедной. Не было ничего, кроме долгов. Родственники заплатили их и организовали мою отправку домой, но теперь, когда я оказалась в Англии, их долг выполнен, и они совершенно ясно дали мне понять, что я не должна в будущем рассчитывать на них. Если бы у нас были дети, то все было бы иначе, но меня пугала мысль иметь ребенка в Индии. Это тебе известно.

Себастьян почувствовал смятение, и она заметила это, выражение ее лица было суровым и трагичным одновременно. Она всегда предпринимала с ним определенные меры предосторожности, но он никогда не предполагал, что она делала то же самое и со своим мужем. Он невольно вздохнул:

— Бедная Делия.

Она подошла и села на тот же самый диван, не слишком близко, и повернулась к нему с иронической улыбкой.

— В Брайтоне ничего интересного для меня нет, поэтому я скоро поеду в Лондон.

Охота за мужьями — вот что ее интересовало. Себастьян почувствовал больше отвращения при этой мысли, чем когда он узнал о ее сочетании браком с Гоулдингом.

Неожиданно Делия изменила тему разговора и настроение.

— Но теперь у тебя все складывается удачно. Я слышала о тебе повсюду в городе.

— Думаю, мне не на что жаловаться.

— Жаловаться, — произнесла Делия почти в своей старой дружелюбной игривой манере. Она не стала подробно останавливаться на том факте, что теперь они оба свободны, она была слишком горда для этого. Вместо этого она любезно поинтересовалась:

— Был ли ты дома, виделся ли с семьей?

— Нет.

— Они знают, что ты вернулся из Индии?

— Да, я сообщил им, но не получил ответа.

— Странные люди, — сказала она и коснулась его запястья. Это казалось теплым, естественным движением. — Если бы я была твоей матерью, я не могла бы дождаться, когда увижу тебя. А что насчет твоих сестер?

Не думая, он положил свою ладонь на ее руку. Если бы кто-нибудь другой осмелился говорить с ним таким образом, он бы с ним быстро расправился, но Делия была единственная женщина, которой он мог доверять и позволить говорить даже то, чего он не хотел бы слышать. Как и он, она происходила из семьи обедневшей знати, у которой не было ничего, кроме доброго имени; как и он, она давно отправилась в путь по течению, чтобы в полной мере использовать то, что предложит ей жизнь.