Владимир Мухин - Любовное море

Он думал обо всем этом, смакуя и перемалывая все снова и снова. Но ни малейшей зацепки не было и в помине. Что? Как? Зачем? Почему? Какого черта! На все на это могла ответить только она — Лена. Но она «окопалась по всем фронтам», отгородив от себя Макса. И достучаться до нее было попросту нереально.

Такая неизвестность угнетала гораздо больше, чем сам факт проблемы на личном фронте. Ему не оставалось ничего, как просто ждать. Ждать следующего дня, прихода врача или собственной смерти.

Несмотря на все это, день всё-таки закончился. Солнце перевалилось за линию горизонта, орошая все вокруг прощальной болью. Максим даже и не планировал спать. Он спокойно смотрел в окно, надеясь пребывать в таком состоянии до тех пор, пока светило не вылезет из своего логова снова.

Время летело быстро. Все шорохи в Центре стихли. Казалось, что даже само здание заснуло, сжавшись в клубок, чтобы не замерзнуть ночью.

Большое, казенное окно превратилось в светлое полотенце, на фоне черного квадрата. И на этом странном полотенце, также как и в прошлую ночь, появилась непонятная тень.

Максим уже начинал дремать, но его сон тут же само ликвидировался.

— Боже мой! Неужели я это вижу! — Подумал он и замер в непомерном, животном страхе, сохраняя каплю надежды на то, что это всего лишь глупый обман зрения, вызванный недостаточной освещённостью.

На этот раз тень не смотрела в окно. Она смотрела на Макса. На черном, прозрачном лице отчетливо были видны впадины глаз, которые, не мигая изучали до смерти напуганного человека.

Казалось, что тьма вокруг сгущается все больше. А эта палата отделяется от всего здания, направляясь прямиком в ад.

Максим жутко захотел вскочить и убежать куда подальше. Но его тело стало полностью каменным. Таким же каменным, как и несчастная, сломанная нога.

Парню оставалось только молиться. Молиться, что тень уйдет так же, как вчера, не причинив ему никакого вреда.

Но надежда на это была слабой. Ночной гость медленно, но верно приближался к кровати человека. Все ближе, ближе, ближе и ближе.

Максим вопил как сумасшедший, но его крик полностью поглощала до боли тяжелая ночь.

И вот когда тень приблизилась к его кровати вплотную, то парень отчетливо разглядел человека в старомодном костюме и галстуке, который можно было увидеть только в старых фильмах про дореволюционную Россию.

Это был молодой мужчина лет тридцати. Он был высоким и худым с черными впавшими глазами.

— Не бойся, я Август, — сказала тень и попыталась улыбнуться. От этой улыбки стало еще холоднее и ужаснее.

— Не надо…. Не надо! Я прошу вас! — Мямлил Макс, наивно надеясь на то, что его сердце само остановится от страха, и он большое не будет испытывать всего этого. Но никакой остановки сердца так и не случилось.

— Не надо, значит, не буду…

— Вы же меня не убьете… Правда… Вы же со мной ничего не сделаете? — Макс чувствовал себя малым щенком, которого подхватил на руки здоровяк-хозяин. Он понимал, что этот сгусток темноты может легко прикончить его, даже не поморщившись своими глазами-впадинами.

— С тобой ничего. А с собой, да, — загадочно произнесла тень и достала откуда-то из глубины себя опасную бритву.

Максим вжался в кровать так, что чуть не соединился на молекулярном уровне с простыней. Но дальше произошло кое-что весьма неожиданное.

Мертвая тень принялась старательно водить бритвой себе по лицу. И вполне себе живая кровь заструилась повсюду. Пол, кусок простыни, тумбочка и все вокруг стало по-настоящему кровавым.

Несмотря на темноту, Максим видел это все весьма отчетливо. При этом его полночный гость только улыбался. Ему было приятно наблюдать за реакцией жалкого, напуганного человека.

И ему нисколько не жалко было своего лица, которое постепенно превращалось в кожаные лохмотья.

Вскоре Макс почувствовал вкус крови на своих губах. Сама мысль о том, что эта кровь мертвеца, который представился, как Август, подняла в нем новую волну отвращения и страха.

Он дернулся всем телом и проснулся в холодном поту.

За окном зарождался новый день. Никаких теней и крови нигде не было. Санитарка мыла коридор, отчаянно двигая по скользкому полу мокрой шваброй.

После этой страшной ночи Максим закрылся в себе. Он стал таким же Максимом, которым был до знакомства с Леной. Хотя нет, на этот раз все обстояло хуже. Ведь тогда он еще не знал того, чего хотел. А теперь он познал все и всего лишился.

Это было куда больнее и жёстче. Ведь гораздо лучше всю жизнь находиться в тюрьме, чем один раз увидеть свободу и на всю жизнь попасть в тюрьму.

Бесконечные процедуры угнетали парня, убивая в нем все живое. Беседы с разными врачами, от невролога, до проктолога. Какая-то лечебная физкультура и физиопроцедуры, которые ему вскоре прописали.

Вечные рентгены, УЗИ и анализы, уколы и таблетки. Экспериментальные методы лечения, вроде процедур с использованием лазерной установки.

Все это убивало в нем личность. Если вначале, ему хотелось выбраться отсюда любой ценой, то теперь он мог остаться здесь жить. И его бы это нисколько не смущало.

Главное, чтобы престарелая медсестра давала побольше снотворного. Ведь оно так хорошо отгоняло чертова Августа, который вечно норовил придти к несчастному пациенту.

Кстати говоря, о последнем. Август оказался не таким уж и плохим, каким казался сначала. Макс чувствовал в нем ту же боль, что и в себе. Только сам Максим истязал себя морально. А его «ночной друг» физически, заливая кровью все вокруг каждую ночь.

По законам жанра, парень должен был начать немедленно выяснять, кем является эта мертвая тень, пугающая его. Может это призрак больницы? А может это символ проклятия?

Но нет. Парню было точно не до этого. Главное, чтобы медсестра не забывала выдавать снотворное. А все остальное пусть катится к черту, вместе с призраками, полтергейстами и недоделанными экстрасенсами.

* * *

Ровно и спокойно дни дотекли до начала ноября. К Максиму периодически приходили родители, представителями которых часто являлась непосредственно тетя Люда.

Парень чувствовал, что уже может наступать на свою сломанную ногу. Да и доктор-травматолог заявлял, что все срастается хорошо. Только вот гипс почему-то все не снимали.

Теперь он не ходил на костылях, а немного припрыгивал всего с одним костылем, как будто танцевал некий танец.

Иногда ему удавалось поговорить с «собратьями по несчастью». Но они были весьма мрачными личностями, с которыми не складывалось хорошего общения. Хотя, у Макса не складывалось и со своими одноклассниками, не говоря уже о чем-то еще.

Что касается Лены, то он предпринимал некоторые попытки выйти на нее через друзей. Но это не дало результата. Все разговоры с матерью о том, чтобы достучаться до девушки, также кончались ничем.

«Левые» аккаунты, попытки обойти блокировку и все проч. Все это было бессмысленно и бесполезно. И самое интересное, что Максим с каждым днем меньше и меньше горел желанием что-либо доказывать и как-то пытаться вернуть свою девушку.

Возможно, он начинал думать своим умом и отрешаться от тщетной для него любви. А возможно, что так просто действовала больничная атмосфера. Сонная, тяжелая и депрессивная атмосфера.

* * *

Однажды после полуденных процедур и вполне нормального (на редкость) обеда, Максим вообще почувствовал себя как дома. Ему больше чем обычно захотелось остаться и жить здесь. В этом до боли родном, хоть и таком казенном, реабилитационном центре.

Он зашел в свою палату и упал на кровать, которая имела обновлённое постельное белье, и тем была вдвойне привлекательна.

Макс свернулся калачиком и провалился куда-то в непомерную пустоту. Сон пришёл настолько быстро, что парень не успел опомниться.

Вдруг он увидел, что стоит посреди палаты, в которой он все это время лежал. На нем не было никакого гипса. Нога была в полном порядке. А из окна лился какой-то белесый цвет, который заполнял помещение странной туманностью.

Внутри этого света зародилась тень, которая постепенно устремилась к парню.

— Господи, сейчас же день! Что тебе от меня надо? Не подходи, ты, чертов ублюдок! — Выкрикнул Макс.

Но ему пришлось замолчать, как будто бы перекрыли кислород. Ведь эта тень оказалась не кем иным, как Леной, которая в простеньких джинсах и легкой блузке смотрела на него с ее простой, белокурой улыбкой.

Максим немедленно пошел к ней, улыбаясь, как сумасшедший. Ему было так легко идти, будто он находился в лунной атмосфере.

— Что ты тут делаешь? Я даже уже не ожидал, — заявил он первое, что пришло ему в голову.

— Я пришла тебя навестить, ты же сам этого хотел. Ожидать надо всегда. Даже тогда, когда это бессмысленно и сюрреалистично.

Максим обнял девушку и крепко поцеловал ее в губы.

— Господи, я не верю. Я не верю, что мы снова с тобой. Почему ты меня заблокировала? Я сделал что-то не так? Тебя что-то обидело?

— Нет. На то были свои причины. Но теперь я с тобой!

— Я тоже! Я тоже с тобой, моя родная! И мы вместе будем с тобой! Учиться, жениться, воспитывать детей. Ты одна только для меня есть, и никто никогда не будет мне нужен больше.

Макс гладил Лену по щекам. Она нежно улыбалась, смотря в его раскрытые до предела глаза.

— А ты помнишь наше лето, Максим, помнишь Любовное море? Или ты уже все забыл? Вы парни все так быстро забываете…

— Нет! Ты что, нет! Я ничего не забыл. Я помню твой стих, я помню все, что было между нами. И у нас еще будет, еще будет ни одно, ни два и даже ни…

Максим оборвался на полуслове. Он посмотрел поверх Лены в окно. За окном стояли зеленые, изумрудные деревья и текла река. Около реки был самодельный пирс для рыбной ловли, который в народе называется сижей. А около этой сижи неистово целовались двое влюбленных.

— Господи, да это сон! Это все чертов сон…. Почему же он такой реальный… — На глазах парня выступили слезы.

— Не бойся. Ты можешь сделать этот сон явью. Все в твоих руках, Максим. Просто не бойся, — говорила Лена, улыбаясь своей «фирменной» улыбкой.

— Уйди! Уйди, пошла вон! Я не хочу это видеть! Убирайся.

— Просто не бойся…. Не бойся…. Все хорошо.

Голос Лены и гневные выкрики Максима смешались, как в скоростном миксере.

Но эта сумбурная вакханалия продолжалась не долго. Реальность сонного мира начала постепенно стираться. Лена ушла куда-то в другое измерение, комната растворилась и он проснулся.

Максим лежал на животе. Здоровая нога его висела за пределами кровати. Казалось, что он бегал во сне по своей постели. И в самый разгар такого бега его разбудили.

— Вот блин, блин, твою мать. Еще ее мне не хватало…. Приснится же такое… Такое реальное… — Ворчал парень, выпутываясь из одеяла и пытаясь встать. Он почувствовал желание отправиться в туалет, которое его в принципе и разбудило.

Как обычно, опершись на один костыль, он начал полу прыгать в направлении уборной. Но тут его привлекло окно, около которого он только что целовался с Леной в своем странном сне.

Парень подошел к застекленной глади в пластиковых рамах. На улице уже был вечер. Солнце медленно скрывалось где-то за дальней полоской деревьев.

Весь пейзаж, насколько хватало глаз, был мрачно багровым и наполовину лысым. Ноябрь. Ноябрь входил в силу, уничтожая последнюю листву, которая решила взбунтоваться, и не облетать в октябре.

Никаких тебе изумрудных деревьев, рек, целующихся пар и что самое главное, никакой Лены.

Смотря в окно на дорожку, обрамленную мрачными клумбами, парень вдруг почувствовал резкую боль. Эту боль мы чувствуем в том момент, когда осознаем насколько сурова наша реальность. И насколько сложно вновь вернуться туда, где никакой суровости еще не было.

Максим посмотрел вниз. Краски померкшего дня сливались воедино. Внизу бушевало какое-то мрачное море. Не то море любви, в котором они купались с Леной. А скорее море осени и смерти, в котором он теперь с удовольствием бы искупался. Нырнул бы туда с головой и ощутил тот покой, который так ему был нужен, и который он не мог получить, даже находясь в забытье.

— Не советую так делать. Здесь третий этаж. Максимум, сломаешь вторую ногу. А с учетом того, что у тебя их всего две, это будет не слишком хорошо.

Максим резко обернулся, услышав холодный голос. У его кровати находился Август. Этот странный призрак в свете ноябрьского вечера выглядел еще более зловеще, чем ночью. Он спокойно вытирал простыней Макса окровавленное лицо. А его рот расплывался в необычной, белозубой улыбке.

— Ты теперь и в реальности? Нет…. Нет… — Максим невольно сел на подоконник.