Он любил Франсуазу безумно. Она же вряд ли могла ответить ему тем же: конечно, она испытывала к нему очень теплые чувства, но все же это было не то, чего он жаждал!

Поль снял для Франсуазы дом и все имеющиеся у него в наличии деньги вложил в обустройство интерьера. Он изо всех сил старался обеспечить жене достойную жизнь и не мог не предполагать, что она тоскует. Ему так хотелось угодить ей, и он постоянно робко спрашивал свою жену: «А это нравится тебе, душенька?».

Поль считал, что у Франсуазы обязательно должны быть служанки. Он нанял горничную, кухарку, белошвейку. Не дай бог, его жена исколола бы себе пальцы при шитье белья! И все это при том, что Поль постоянно нуждался и даже в шутку прозвал свой новый особняк «Дом безденежья».

Однако следует принять во внимание реалии того времени, чтобы понять, что Скаррон делал все самое необходимое, насущное. Без прислуги прожить было практически невозможно. Каждый день требовалось носить большое количество воды, причем издалека. Необходим был постоянный присмотр за масляными лампами и сальными свечами. Платья и белье шились исключительно в доме. При этом традиционно еда в те времена отличалась изобилием, но способы ее приготовления и продукты были крайне примитивны, а потому завтраки, обеды и ужины готовили практически непрерывно, начиная с самого раннего утра.

Поль рассуждал: на самом деле есть ли у него причины для жалоб? Ведь он имеет все, о чем только может мечтать человек. У него любимая жена, дом, всегда полный друзей. Хотя… – говорил время от времени внутренний голос – эта жена – только по названию, дом отнимает все деньги, а друзья проедают все, что удается с таким трудом заработать…

Весть о том, что знаменитый Поль Скаррон женился на юной хорошенькой женщине, стремительно облетела весь Париж. К нему постоянно приходили не только друзья, но и те, кто раньше не испытывал желания общаться с ним. Впрочем, к Скаррону попасть было довольно просто. Для этого требовалось принадлежать к кругу аристократов, быть готовым выслушивать смелые шутки хозяина дома и самому проявить себя в качестве хорошего рассказчика. Поль не терпел только откровенно глупых людей.

Гости восхищались Франсуазой. Она была неизменно очаровательна, умна и весела. Естественно, практически каждый мужчина, увидев ее, предполагал, что ее нетрудно будет соблазнить. Она хороша, и вряд ли такое чудище, как Скаррон, может действительно ее удовлетворить. К тому же в то время добродетель отнюдь не считалась чертой, достойной уважения. Верность супругу расценивалась как предрассудок, граничащий с ханжеством и занудством. Тем не менее молодая хозяйка дома всегда была предельно сдержанна. Гости слегка удивлялись, но подобное обстоятельство поначалу их не обескураживало. Они предположили, что Франсуаза желает пройти все положенные условности и изгибы, принятые в области, касающейся нежных чувств. Поэтому мужчины не теряли надежды и проявляли невероятное усердие, чтобы заслужить хотя бы улыбку или нежный взгляд Франсуазы. Иные даже заключали пари: тот, кому удастся добиться благосклонности неподкупной Франсуазы, получил бы приз в 20 тыс. ливров. Ставки все увеличивались, а победителя так и не было.

Наконец Франсуаза ясно дала понять гостям, что она не продается даже за все золото мира. Известно ее признание одной из ближайших подруг: «Связав свою жизнь с этим несчастным калекой, я оказалась в высшем обществе, где меня ценили и почитали. Я не гонюсь за богатством, я на десять голов выше всякой корысти, но я хочу, чтобы меня уважали».

Итак, гости Скаррона разочаровались в надежде покорить его жену, и они посещали его знаменитую Желтую гостиную ради него самого. Эта Желтая комната пользовалась такой же славой, как и Голубая гостиная упоительной маркизы де Рамбуйе. Разница состояла в том, что беседы в салоне маркизы отличались рафинированной изысканностью и деликатностью, тогда как у Скаррона обычно смеялись над почти непристойными мадригалами и резкими эпиграммами.

Скаррон вошел в моду. Его посещали самые знатные господа. За весело проведенное в Желтой комнате время они платили деньгами и подарками. Однако деньги как приходили, так и уходили, и вряд ли кто-либо мог определенно сказать, куда они девались. Они исчезали как песок сквозь пальцы. Франсуаза поначалу надеялась изменить мужа, но вскоре поняла, что это невозможно. Она смирилась, приняв данный ритм жизни, и попыталась приспособиться к нему, четко усвоив: профессия писателя никогда не предусматривает четкости в финансовых поступлениях в семейный бюджет.

У Скаррона бывал весь Париж: академики и военные, красавицы и аббаты, танцовщики и музыканты, живописцы и поэты. Представители богемы собирались у кровати больного, поскольку тот уставал в своем инвалидном кресле. Поль чувствовал себя в эти минуты почти счастливым. Он знал, что это делается только ради Франсуазы: ведь она так любит высшее общество, так хочет регулярно бывать в нем. Он же лишен возможности выводить ее в свет, а если это так, то пусть тогда высший свет сам приходит к нему.

Однако абсолютной гармонии в природе и в жизни не существует, и вскоре в дом Поля начали проникать также проходимцы всех мастей и девицы, не отличающиеся строгостью нравов. Этих паразитов Скаррон то ли не замечал, то ли просто не хотел замечать. Ему была интересна реакция на его сочинения любой публики, и не только принадлежащей к высшему свету. Его развлекали все, будь они хоть немного интересны. Он и в самом деле любил людей и просто не смог бы бесцеремонно выставить за дверь человека. Едва наступало время приема пищи, все гости собирались за столом вне зависимости от их численности. При этом чаще всего они сами же себя и приглашали.

Следует отметить, что большинство гостей знали, в каком тяжелом материальном положении находится Скаррон, и они приносили с собой что-либо из еды. В результате обеды у Поля больше напоминали веселые пикники. Если ему удавалось подзаработать денег, то немедленно устраивался роскошный пир. В такие дни Скаррон был очень счастлив, и его шутки становились особенно вольными и даже смущали видавших виды гостей; однако такова уж была его манера показать, как он доволен.

Но Франсуаза была воспитана в ином духе, и часто подобная атмосфера претила ей. Когда обстановка в комнате становилась, мягко говоря, раскованной, особенно когда звучали чрезмерно фривольные шутки и делались нападки на церковь, она, не говоря ни слова, поднималась со своего места и удалялась. Почти никогда ее отсутствие не замечали: она все делала тихо и незаметно. При этом, однако, никто не смог бы пожаловаться, что Франсуаза бросила неодобрительный взор, не говоря уж о словах.

Удалившись на свою половину, она непременно оставляла дверь приоткрытой. Сидя у окна за шитьем, Франсуаза ждала, когда хохот в Желтой комнате начнет стихать. Едва вновь гости начинали говорить о литературе или других искусствах, она возвращалась и охотно присоединялась к беседе, которая не могла оскорбить ее чувств.

Поль же часто менялся в лице, стоило жене вступить в разговор. Он начал грубить ей, не стесняясь посторонних, попрекать. При этом он не боялся, что жена скажет что-то не то. Он безумно ревновал ее… Когда она говорила, на нее смотрели, ее не могли не видеть, не могли не желать ее цветущей красоты. Он не мог помешать смотреть на нее. Он постоянно сравнивал в эти мгновения свое тело, изуродованное болезнью, со стройными фигурами гостей, и тогда ненавидел и весь свет, и самого себя, и своих даже самых лучших друзей. Поль надеялся своей грубостью выгнать из комнаты Франсуазу, чтобы она наконец сделалась недоступной для взглядов мужчин.

Франсуаза все терпеливо сносила и предпочитала закрывать глаза на поведение мужа. Во многом это происходило из-за ее любимого брата Шарля, типичного паразита по натуре. Шарль быстро понял, что может здесь постоянно получать легкие деньги, и пользовался этой возможностью. При этом он обращался с просьбами об одолжении не к сестре, а к ее мужу, нисколько не стесняясь того обстоятельства, что у самого-то Шарля положение было гораздо более стабильным (в это время он находился на службе при инфантерии кардинала Мазарини). Поль всегда находил оправдания откровенно безответственному поведению Шарля, говоря, что тот – самый бедный из французских дворян и, кроме него, Поля, ему некому помочь.

Когда гости расходились, Франсуаза шла в комнату мужа. Обычно в это позднее время Поль тихонько наигрывал на лютне, беседовал с женой, показывал ей то, что успел написать. Ему было интересно выслушать ее мнение, внести поправки, которые та считала необходимыми. Он обучал ее языкам – латыни, испанскому и итальянскому. Он учил ее писать, притом не просто писать (этим искусством она владела от природы), а так, чтобы написанное нравилось читателю. Это были минуты наибольшей близости: ведь физическая близость обоих заставляла невероятно мучиться, после чего они делались противны сами себе. Подобная жизнь продолжалась 7 лет.

Скаррон все более страдал от своей болезни. Он практически не мог спать, а потому накачивался снотворными и опиумом, но это все равно не помогало. С ним становилось все труднее общаться, и только к вечеру Полю удавалось взять себя в руки и снова стать прежним шутником, каким его привыкли видеть.

Он все больше беспокоился о том, что ждет Франсуазу в будущем. После его смерти она останется нищей и будет вынуждена пресмыкаться перед сильными мира сего. Скаррон занялся алхимией, надеясь с ее помощью сделать жену богатой и независимой, а следовательно, свободной. Естественно, поиски философского камня не увенчались успехом.

Скаррон занялся написанием пьес. Все они ставились и приносили неплохой доход, но деньги по-прежнему не держались в этой семье. Поль буквально увяз в долгах, и, кроме того, его постоянно обирали (в частности, брат Франсуазы Шарль). Поль давал ему деньги, скрываясь от жены, прекрасно зная, что непутевый родственник либо пропьет их, либо прогуляет. Но как он мог отказать, если это был брат его любимой Франсуазы? Шарль никогда не отдавал долгов, и Скаррон постепенно расставался со своим недвижимым имуществом – фермами и землями. Кредиторы одолевали его со всех сторон, причем худшим из них являлся домовладелец, которому были абсолютно безразличны литературные таланты Скаррона. Он понимал только одно слово – «деньги» и мог запросто выбросить на улицу Поля, но самое страшное – Франсуазу. Этого Поль не мог стерпеть. Он писал униженные прошения, лгал и льстил кредиторам. Он был готов на все ради любимой: только бы на ее долю не выпали унижения.

К этому времени друзья практически перестали навещать несчастного калеку, потому что при их визите он непременно просил денег. У Скаррона практически не осталось одежды, а денег не хватало ни на еду, ни на дрова. Однако было и гораздо более худшее обстоятельство, нежели безденежье: Франсуаза начала вести самостоятельную, независимую от него жизнь.

Теперь она уходила на весь день, облаченная в свое единственное нарядное платье – шелковое, цветастое, в котором выглядела нестерпимо юной и прекрасной. Франсуаза направлялась в какой-нибудь светский салон или в Лувр (она была принята при дворе), а Скаррон провожал ее тоскливым взглядом из окна. На целый день он оставался один в насквозь промерзшей комнате. У него не было друзей; на его зов не приходили даже слуги: он давно уже не мог им платить, а те оставались в доме исключительно в надежде хоть когда-нибудь получить свой гонорар. Естественно, при таких условиях от прислуги нельзя было требовать служебного рвения.

Когда жена возвращалась домой под вечер, Поль много шутил, был весел и каламбурил. А Франсуаза аккуратно снимала свое нарядное платье и надевала простенькое серое платьице. Она садилась рядом с мужем и тихонько рассказывала, как провела этот день. Поль старался не подавать вида, насколько мучительно ему слышать о той, другой жизни. Он пытался найти подоплеку и тайный смысл в каждой оброненной ею фразе. С кем она виделась? Какие комплименты слушала? А вдруг есть нечто, что она от него скрывает? Вдруг ей кто-то понравился? Но в рассказах Франсуазы никогда не было тайного смысла. Она всегда была выше каких бы то ни было подозрений, и колкости несчастного Поля рассыпались в прах при встрече с этой непоколебимой и холодной красотой.

В глубине души Скаррон понимал, что его ревность необоснованна. Перед смертью он говорил: «Единственное, о чем мне приходится горько сожалеть, так это о том, что я не в силах оставить моей жене наследство, в то время как она, как никто другой, этого заслуживает. Только она радует меня постоянно».

В конце жизни Скаррон получил приличный пенсион от суперинтенданта финансов Фуке. Поль был безумно обрадован, но получаемые деньги, как и раньше, тратил направо и налево. Он все раздавал. Так уж он был устроен, и ничто на свете не могло его изменить.

Последние месяцы жизни поэта были мучительными. Самое страшное – его пальцы больше не могли держать перо. Он больше не писал, и это означало для него смерть. Он знал, что скоро умрет, и единственное, что заботило его в это время, как он оставит свою любимую совсем без денег. Эта мысль была гораздо мучительнее, чем болезнь: Поль понимал, что взял Франсуазу бедной, а оставляет нищей.