В детстве Елизавета болела туберкулезом легких и костей, поэтому на всю жизнь осталась хромой. Говорят, что туберкулез способствует обострению чувственности, и действительно, все события в своей жизни она воспринимала с необычайной остротой. Так и Волошин стал для нее не просто учителем, а богом, словам которого она внимала беспрекословно и тщательно исполняла все его советы.

Волошин говорил ей: «Чтобы стать настоящим поэтом, надо прежде всего выдумать себя». Эта фраза вдохновила поэтессу на создание стихов о прекрасной недоступной инфанте. В конце лета Макс и Лиля приехали в Петербург с твердым намерением опубликовать ее стихи в «Аполлоне».

Хотя все считали поэтический вкус Маковского поверхностным, сам он был человеком возвышенным и аристократичным. В своем кабинете он желал видеть лишь элегантных барышень, а однажды попросил у Волошина совета на тот счет, не потребовать ли от сотрудников журнала приходить на работу в смокингах. Вряд ли хромая учительница смогла бы привлечь внимание Маковского, даже если бы ее стихи были по-настоящему гениальными. Просить протекции у Гумилёва Елизавета Ивановна не решилась, к тому же ей было известно, что он пытается настроить редакцию «Аполлона» против Максимилиана Волошина.

Воспользовавшись советом Макса, который считал главным на пути к признанию необычность формы и стиля, Дмитриева решила послать стихи под псевдонимом, для которого было взято имя одного из персонажей Брета Гарта – черного ангела, херувима. Макс с Лилей придумали необычный эксперимент: они создали идеальную женщину, воплощение совершенства, которая не могла разочаровать ни одного мужчину, потому что была всего лишь призраком.

Алексей Толстой догадывался о затеянной Максом и Лилей игре и советовал ее прекратить, не разглашая тайны. Сами они не один раз пытались прекратить мистификацию, но Лиля в самый последний момент не могла заставить себя отказаться от этой игры, которая льстила ее женскому самолюбию, ведь впервые в жизни она чувствовала себя любимой и желанной и признавалась, что вряд ли сможет обойтись без ежедневных телефонных разговоров с Маковским, который начинал ее боготворить.

Тем временем Волошин сделал Елизавете Ивановне предложение, но она нарочно тянула с ответом и при этом твердила, что он любит не ее, а созданную им Черубину. Гумилёв, который в душе был завоевателем, не мог отступить, не достигнув цели, поэтому снова и снова делал Дмитриевой предложение…

Гюнтеру Елизавета Ивановна показалась чудовищем. Ее признание он воспринял как стремление удержаться сразу на двух стульях. Ганс не собирался долго хранить тайну этой женщины, которую тщетно пытался разгадать весь Петербург. Недолго думая, Гюнтер отправился просить совета на этот счет у Михаила Кузмина, не одобрявшего не только культа Черубины, но и с величайшей подозрительностью относившийся ко всем представительницам женского пола. Алексей Толстой подтвердил истинность слов Дмитриевой, так что вскоре фантастическая история об идеальной женщине превратилась в банальную драму.

Известие о том, что Черубина – не заоблачная красавица, а всего лишь простая русская девушка, которая выдумала себя, чтобы получить признание, чрезвычайно встревожила Маковского. За то время, на протяжении которого им приходилось общаться по телефону, она стала близка ему своим талантом и умом, поэтому он решил, что ее внешность уже не имеет особого значения. Главное, чтобы она хотя бы отдаленно напоминала ему ту, другую, созданную его воображением. Однако эта надежда лишь усилила ожидавшее Маковского разочарование. Когда Дмитриева вошла в его кабинет, она показалась ему чрезвычайно уродливой. И в то же время ему стало бесконечно жаль Черубину. Как Елизавета Ивановна пережила этот миг встречи с ним, Маковский никогда не узнал. Да и нуждался ли он в этом?

Дмитриеву же ожидал еще один удар судьбы. От Гюнтера ей стало известно, что Гумилёв распространяет ужасные слухи о том, что якобы был с ней близок, а жениться на ней не собирается. Для того чтобы опровергнуть эту гнусную клевету, Елизавета Ивановна решилась на очную ставку с ним, но Гумилёв, всем своим видом показывая, что взбешен подобными обвинениями, хранил гордое молчание.

На следующий день в мастерской художника Головина, где собрались все сотрудники «Аполлона», которые должны были позировать для совместного портрета, между Гумилёвым и Волошиным завязалась драка, ставшая поводом к дуэли. Одним из секундантов Гумилёва стал Кузмин, а Волошина – Толстой. Они раздобыли где-то дуэльные пистолеты, на которых дрались дуэлянты начиная с пушкинских времен. Их фамилии были выгравированы на рукоятях. Гумилёв требовал стреляться с расстояния в пять шагов до смерти одного из дуэлянтов. Секунданты с большим трудом все же сумели уговорить дерущихся совершить по одному выстрелу с 15 шагов.

На рассвете назначенного для дуэли дня две машины выехали за город в направлении к Новой деревне. Дул обжигающий морской ветер. Автомобиль Гумилёва застрял в снегу. Пока машину вытаскивали на дорогу, он стоял в стороне. Волошин потерял калошу, которую долго искали в рыхлом снегу. Наконец добрались до места.

Когда Толстой, назначенный распорядителем дуэли, начал отсчитывать шаги, Гумилёв вдруг остановил его, заявив, что он «слишком широко шагает». Противников развели. Гумилёв сбросил шубу на снег и остался в сюртуке и цилиндре. Волошин стоял, широко расставив ноги, в пальто и без шапки.

При счете «три» Кузмин, не желая смотреть на убийство, сел в снег и прикрыл голову цинковым хирургическим ящиком. Тишину нарушил только один выстрел, который произвел Гумилёв, но он промахнулся. Пистолет Волошина дал осечку. Гумилёв потребовал, чтобы противник стрелял во второй раз. Опасаясь, что, не умея стрелять, он нечаянно убьет Гумилёва, Волошин не решался. Когда же он снова поднял пистолет, выстрела, как и в первый раз, не последовало. Лишь щелкнул курок. Для того чтобы остановить это бессмысленное действо, Толстой вырвал из руки Волошина пистолет и выстрелил в снег. Но Гумилёва и это не остановило, и он требовал третьего выстрела. Секунданты, посоветовавшись, это требование отклонили. На этом дуэль закончилась.

На следующий день желтая пресса на все голоса высмеивала безрезультатную дуэль двух «аполлончиков». Сразу же после дуэли Гумилёв уехал в Абиссинию, а спустя год женился на Анне Андреевне Горенко. Маковский вскоре тоже связал себя священными узами брака с бывшей супругой поэта Ходасевича. Волошин вынужден был покинуть Петербург, поскольку в обществе его не принимали, а поэт Саша Черный в одном из своих стихотворений назвал его Ваксом Калошиным. Елизавета Ивановна так и не стала его женой. Более того, навсегда с ним расставшись, она перестала сочинять стихи, очень долго даже не могла их читать. Поэтом ей стать было не суждено. Взамен двух вещей – любви и стихов, которые Черубина де Габриак считала святыми, у нее остались лишь их призраки.

Коко Шанель

Коко Шанель, известная во всем мире как Великая Мадемуазель, диктующая высокую парижскую моду, никого и никогда не допускала в святая святых – свою личную жизнь. Практически никому ничего о ней не было известно: ни вездесущим репортерам и журналистам, ни ближайшим друзьям и подругам. Порой начинало казаться, что эта женщина является загадкой даже для самой себя. А причина тайны была проста: боль, причиненная огромной и такой жестокой любовью. Из года в год королева моды старалась забыть все, что напоминало ей о причиненной когда-то невыносимой боли. Коко жила надеждой, что, забыв прошлое, она сможет продолжать жить как прежде, то есть свободно и независимо, а значит, счастливо. Время показало, как она жестоко ошибалась.

Коко Шанель приложила множество усилий к тому, чтобы запутать любопытных журналистов и многочисленных биографов. Пусть ее жизнь будет мифом, решила она, пусть никто не узнает, где и когда она родилась или кем были ее родители. А уж дату рождения Великой Мадемуазель не знает до сих пор никто на свете. Иногда она так увлекалась придумыванием ложных обстоятельств собственной жизни, что сама едва не начинала верить в это.

Сейчас можно утверждать достоверно только то, что величайшего модельера всех времен и народов звали Габриэль Бонэр Шанель. Коко – это ее прозвище, что в переводе с французского означает «цыпленок». По свидетельствам Шанель, она рано потеряла родителей. Мать умерла от туберкулеза, отец бросил дочку, отправившись в Америку на поиски счастья. Коко не осуждала его.

Она говорила: «Я никогда с тех пор не видела его. Впрочем, время от времени он давал о себе знать, показывая, что жив и не забыл меня. Он присылал мне деньги, правда, немного. Потом я перестала получать его посылки и больше ничего о нем не слышала. Думаю, что в Америке он начал новую жизнь. А что еще нужно человеку, когда он молод? Ведь отцу не было даже тридцати. Он завел новую семью и был счастлив. Я никогда не осуждала его. Он все сделал правильно. Наверное, на его месте я поступила бы точно так же. О какой верности может идти речь, когда ты так молод? Меня же он очень любил. У нас когда-то была замечательная жизнь – веселая, счастливая, безоблачная».

После бегства отца в Америку Коко воспитывалась в приюте. Из родственников у нее оставались две тетки, весьма благочестивые и желавшие привить своей племяннице понятия о целомудрии и правильном поведении. С этой целью маленькую Коко иногда забирали из приюта. Однако, судя по дальнейшей жизни Шанель, тетки в своем благочестивом рвении явно не преуспели: целомудрие никогда не было отличительной чертой Коко.

Девочка очень рано поняла, что в этой жизни единственной и главной ценностью являются деньги, ибо только они способны дать свободу и независимость. Но как может получить большие деньги девочка из провинции без гроша за душой? Ответ напрашивается сам собой: нужно продавать себя, и притом продавать дорого.