И затем он тотчас же отправился к москательщику и сказал ему: «Мир с тобою, о дядюшка!» И москательщик ответил на его приветствие и спросил: «О дитя мое, что ты сегодня купил на твою тысячу динаров?» — «Я купил на нее невольницу», — ответил Нур-ад-дин. «О дитя мое, — воскликнул москательщик, — разве ты бесноватый, что покупаешь одну невольницу за тысячу динаров? О, если бы мне знать, какой породы эта невольница!» — «О дядюшка, эта невольница из дочерей франков», — ответил молодой человек. И старец молвил: «Знай, о дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена в нашем городе сто динаров. Клянусь Аллахом, тебя одурачили. Если ты полюбил невольницу, проспи подле нее сегодняшнюю ночь и удовлетвори свое желание, а утром отведи на рынок и продай, хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров. Считай, что ты потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге». — «Ты прав, — ответил Нур-ад-дин. — Но ты знаешь, дядюшка, что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я хочу от тебя милости и благодеяния, — одолжи мне пятьдесят дирхемов. Завтра я продам невольницу и верну тебе долг из этих денег». — «Я дам их тебе, о дитя мое!» — ответил старик.

И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал: «О дитя мое, ты — юноша молодой годами, а эта невольница — красивая, и, может быть, твое сердце привязалось к ней, и тебе нелегко ее продать. У тебя ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и ты придешь ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз, и в третий раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого, я не отвечу тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим отцом». И затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нур-ад-дин взял их и принес невольнице, и та сказала: «Господин мой, пойди сейчас же на рынок и принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов, а на остальные тридцать дирхемов принеси мяса, плодов, вина и цветов».

Юноша отправился на рынок, купил и принес все, что потребовала невольница. Девушка тотчас поднялась и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его наилучшим образом, а потом подала Нур-ад-дину. После трапезы невольница подала вино и развлекала своего господина, пока он не заснул.

Тогда девушка, вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его и вынула два гвоздя, потом села и принялась за работу и работала, пока не закончила. Шелк превратился в красивый зуннар[5]. Невольница почистила зуннар, придала ему блеска и, завернув в тряпицу, положила под подушку.

Потом она разделась и легла рядом с Нур-ад-дином. Девушка начала его растирать, молодой человек проснулся и увидел подле себя красавицу, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была заметнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов — в пять пядей ростом, с высокой грудью, бровями, точно луки для стрел, и глазами, как глаза газелей. Щеки ее, точно анемоны, живот втянутый и со складками, пупок вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки, набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен описать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто ее имел в виду поэт, написавший такие стихи:

И ночь — из ее волос, заря — из ее чела,

И роза — с ее щеки, вино — из ее слюны.

Сближение с ней — приют,

разлука же с ней — огонь.

В устах ее — жемчуга, на лике ее — луна.

А как прекрасны слова кого-то из поэтов:

Являет луну и гнется она, как ива,

И пахнет амброй и глядит газелью.

И мнится, грусть влюбилась в мое сердце

И в час разлуки с ней вкушает близость.

Ее лицо Плеяды затмевает,

И лба сиянье затмевает месяц.

А кто-то из поэтов сказал:

Открылись они луной, явились нам месяцем,

Как ветви качаются, как лани глядят на нас.

И есть насурьмленные средь них,

столь прекрасные,

Что прахом под ними быть Плеяды хотели бы.

Нур-ад-дин повернулся к девушке, прижал ее к груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней. Он нашел, что эта девушка — жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. Он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж ними любовь неразрывная и бесконечная. Юноша осыпал щеки возлюбленной поцелуями, точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее, словно разя копьем при набеге врассыпную, ибо Нур-ад-дин любил обнимать черноглазых, сосать уста, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенскими, стонами дамиеттскими, жаром саидийским и томностью александрийской. А девушка соединяла в себе все эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о ней поэт:

Вот та, кого целый век забыть я стремился,

Но все ж не склонялся к тем,

кто не был к ней близок.

Подобна она луне во всем своем облике,

Прославлен ее творец, прославлен создатель!

И если свершил я грех великий, любя ее,

То нет на раскаянье мне больше надежды.

Бессонным из-за нее, печальным,

больным я стал,

И сердце смущенное о ней размышляет.

Сказала она мне стих (а знает его лишь тот,

Кто рифмы передает и доблестен в этом):

«Известна ведь страсть лишь тем,

кто сам испытал ее,

И знает любовь лишь тот,

кто сам с ней боролся».

Влюбленные провели ночь в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт:

Посещай любимых,

и пусть бранят завистники —

Ведь против страсти

помочь не может завистливый.

И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,

Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.

Обнялись они, и покров согласья объемлет их,

А подушку им заменяют плечи и кисти рук.

И когда сердца заключат с любовью союз навек,

По холодному люди бьют железу, узнай тогда.

О хулящие за любовь влюбленных,

возможно ли

Исправление тех, у кого душа испорчена?

И когда дружит хоть один с тобой —

он прекрасный друг.

Проводи же жизнь ты с подобным другом

и счастлив будь!

А когда наступило утро, засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин пробудился ото сна и увидел, что девушка уже принесла воду. Они умылись, и юноша помолился своему господу, затем невольница принесла ему то, что было из съестного и напитков, а после трапезы сунула руку под подушку и вытащила зуннар, который сделала ночью. Она подала его Нур-ад-дину и сказала: «О господин, возьми этот зуннар». — «Откуда этот зуннар? — спросил юноша. «Господин, это тот шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не продавай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки», — ответила девушка.

«О владычица красавиц, — сказал Нур-ад-дин, — разве вещь в двадцать дирхемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?» — «Господин, — ответила невольница, — ты не знаешь цены этого зуннара. Но пойди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем, его цена станет тебе ясной».

Нур-ад-дин взял зуннар и понес на рынок персиян. Он отдал товар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам присел на скамью перед одной из лавок. Посредник скрылся на некоторое время, а потом пришел к нему и сказал: «О господин, вставай, получи цену твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки». Купеческого сына крайне удивили слова посредника, он затрясся от восторга и, не веря счастью, поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров. На эти деньги юноша купил разноцветного шелку, чтобы невольница сделала зуннары. Вернувшись домой, Нур-ад-дин отдал шелк девушке и сказал: «Сделай из всего зуннары и научи меня, чтобы я работал вместе с тобой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по заработку, чем это. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу раз!»

Невольница засмеялась и ответила: «Господин мой Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него тридцать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюдесятью дирхемами, которые ты занял у него раньше».

Нур-ад-дин отправился к москательщику и сказал ему: «Дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если захочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом». Старик отвесил ему тридцать дирхемов. Нур-ад-дин, как накануне, купил на эти деньги на рынке мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов и принес все девушке, а звали ее Мариам-кушачница. Невольница быстро приготовила роскошное кушанье и поставила его перед своим господином, потом приготовила скатерть с вином, и молодые люди вместе принялись трапезничать, ухаживая друг за другом. Когда вино зашумело в головах, Мариам прочла такие строки:

«Спросила стройного, как поднял чашу,

Что пахнет мускусом его дыханья:

“Из щек ли выжали твоих ту влагу”

Ответил: “Нет, вино из розы жмут ли”».

Юноша и девушка беседовали, Мариам подавала Нур-ад-дину кубок и чашу и требовала, чтобы он налил и напоил ее тем, от чего приятно дыхание, а когда он касался ее рукой, не давалась из кокетства. Опьянение увеличило ее красоту и прелесть, и Нур-ад-дин произнес такие слова:

«Вот стройная — любит нить и милому говорит

В покоях веселья — он страшится наскучить ей:

“Не пустишь коль чашу вкруг

и не напоишь меня,

Один будешь ночью спать”.

И в страхе он налил ей».

И они продолжали пить, пока Нур-ад-дин не захмелел и не заснул. Тогда Мариам поднялась и начала работать над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар, завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было.

Потом Нур-ад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и сказала: «Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал такой же вчера». Юноша взял зуннар, отнес на рынок и продал за двадцать динаров, а потом зашел к москательщику, отдал восемьдесят дирхемов, поблагодарил за милость и пожелал ему блага.

«Дитя мое, продал ты невольницу?» — спросил москательщик. И Нур-ад-дин воскликнул: «Ты призываешь на меня зло! Как могу я продать дух из моего тела?»

Юноша рассказал старику всю историю, с начала до конца. Москательщик обрадовался и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хотел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним сохранилась!». Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необходимое, принес покупки Мариам.

Так Нур-ад-дин и Мариам прожили целый год. Каждую ночь девушка делала зуннар, а утром Нур-ад-дин продавал его за двадцать динаров, расходовал часть денег на необходимое, а остальные отдавал своей мастерице, которая прятала деньги у себя до времени нужды.

Через год девушка сказала: «Господин мой Нур-ад-дин, когда ты завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шелку шести цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья царей». Юноша сделал все, как велела Мариам. Кушачница целую неделю каждую ночь, после того как делала очередной зуннар, работала над платком. Нур-ад-дин положил подарок любимой на плечо и стал ходить по рынку. Купцы, вельможи города и простые люди останавливались возле него рядами и смотрели на его красоту и на хорошо сделанный платок.

Однажды ночью Нур-ад-дин пробудился от сна и увидел, что невольница плачет горючими слезами, тихо причитая:

«Близка уж разлука с милым, близко она!

Увы, мне придет разлука скоро, увы!

Растерзано мое сердце, горестно мне