Клаудиа Кроуфорд - Любовный квадрат

ДЖОРДЖИНА

В эротической жизни Лондона Бонд-стрит не заслуживает особого внимания, несмотря на романтические ассоциации, возникающие в вашем мозгу. Свое, всемирно известное, название улица получила не благодаря особе королевской крови, и не в честь Агента «007», Джеймса Бонда, как предполагают некоторые американские туристы. На самом деле все гораздо прозаичнее: в семнадцатом веке жил некий сэр Томас Бонд, чье имя и носит сейчас эта улица.

В любом случае, узкая улочка с рядами магазинов, протянувшаяся от Пикадилли до Оксфорд-стрит, для Джорджины Крейн была синонимом слова «счастье».

Именно на Бонд-стрит, у магазина Эспри более двадцати лет назад она впервые увидела Ника Элбета. В памяти сохранилась каждая деталь той случайной встречи, и сегодня это кружило ей голову. Трудно поверить, что пролетело столько лет, почти половина ее жизни. Многое случилось с ней и Ником, а из-за этого и с Моной и Эми, которые были так тесно связаны с ними в те далекие дни. Сейчас она снова на Бонд-стрит. Это невероятно, восхитительно, может быть, даже, триумфально. Она улыбается своему отражению в витрине магазина Эспри, направляясь к Смитсону, чтобы забрать приглашения на свадьбу.

Она добилась этого. Она ждала, предпринимала различные ходы. Прятала злость, гордость и помалкивала, не доверяясь никому. За эти двадцать лет она стала очень удачливой деловой женщиной, «финансовым магнатом», как писали экономические газеты, патронессой искусств, законодательницей правил и хозяйкой. Абсолютно не реагируя на все предположения, почему она не замужем, терпеливо плела свою паучью сеть и поймала-таки добычу в западню. Ник Элбет, наконец-то, будет ее. Даже сейчас, в роскошном и комфортабельном зале магазина Смитсона слезы пробили броню холодности и самообладания, когда она изучала плотную карточку кремового цвета и водила дрожащими пальцами по тисненым буквам.

Леди Джорджина Крейн и достопочтенный Николас Элбет имеют честь пригласить на их бракосочетание, которое состоится в полдень, 10 июня в церкви Святого Коломба на Понт-стрит в Лондоне.

Пожалуйста, ответьте: Челси Мьюз, Кингз Роуд, Лондон – СВ-3.

– Все удовлетворительно, мадам?

«Удовлетворительно». Ее восторг невозможно описать. «Удовлетворительно» – не то слово для ее триумфа, но оно очень подойдет при отсутствии другого, оно – как молчаливый вопль ликования. Помни, Джорджина, дорогая, всегда предостерегала мама, настоящая леди не выказывает торжество. Но, она может ликовать, правда, только в душе. Объявить всенародный праздник, поднять все флаги – Джорджина и Ник собираются пожениться!

– Достаточно удовлетворительно, благодарю вас.

– Отослать их с рассыльным?

– Нет, спасибо. Меня ожидает машина.

Каллиграф приедет вписать на карточках имена гостей и надписать конверты. Ни у Ника, ни у нее нет родителей и других родственников. Гостями на свадьбе будут друзья, представители финансовой прессы, редакторы журналов, ведущие теленовостей, избранные клиенты и полный состав служащих ее компании, включая всех из штаб-квартиры на Челси Мьюз и продавцов шести лондонских магазинов. Ну, и конечно же, не получится настоящей свадьбы без Моны Девидсон и Эми Хамфриз. Эти две американки в старые времена были без ума от Ника Элбета. Кто бы мог их упрекнуть? Несмышленые девчонки, впервые в Лондоне, и первый англичанин, повстречавшийся им. Сейчас для них он просто юношеское воспоминание, она совершенно уверена. После того хаотического лета обе вернулись в Америку, вышли замуж, обзавелись детьми. Мона развелась, но к нынешнему времени регулярно присылала сообщения о новом персонаже, называемом «Сидней», что звучало довольно забавно.

Предполагалось, Ник будет ждать ее на Бонд-стрит. Его не было и в помине. Этот мужчина абсолютно безнадежен, когда требуется точность. Супердорогие часы не помогли, их у него больше нет.

«Кто-то стащил их», – объяснил Ник. По-видимому, он снял часы в одном из карточных клубов на Фулхем Роуд, они мешали ему. Он, действительно, не мог вспомнить, в каком, именно, но был уверен, что страховка покроет потерю.

Расхаживая взад и вперед, стараясь сдержать раздражение и нетерпение, Джорджина поняла, что просить fiancé[1] отвезти ее домой было романтической и сентиментальной глупостью. Пачка приглашений на их свадьбу лежит у нее на коленях, а они нежно держатся за руки. Сущий вздор, идилия для молоденьких продавщиц. Она никогда не должна просить его заезжать за ней. Она никогда не должна ждать, что он появится вовремя. Если вообще появится. Если ей нужна подобная пунктуальность, надо было выходить замуж за Саймона Лонга. А если хочет быть уверенной, что машина ждет в условленном месте в назначенный час, следует отдать приказ личному шоферу.

Спустя полчаса, под любопытными взглядами управляющего магазина Смитсона, она направилась в сторону Пикадилли, замедлив шаг перед витринами Эспри, священным местом, где впервые положила глаз на Ника Элбета. Свинья! Она пыталась разозлиться, но была слишком счастлива. Обычно в это время такси днем с огнем не сыщешь. Свернув на Пикадилли и яростно протискиваясь сквозь толпу, она, наконец-то, добралась до Грин Парк Отеля. Пятифунтовая банкнота, сунутая расторопному швейцару, позволила получить такси в обход длинной очереди.

Вот и Челси Мьюз, каллиграф уже прибыла, Ник Элбет – нет. Естественно, он должен позвонить и извиниться, что не встретил ее у Смитсона. Он не позвонил. Но, конечно, он помнит о коктейле в испанском посольстве, вернисаже у Хейварда и ужине в компании Шейлы и Фила? Это их первый вечер в городе в качестве жениха и невесты. Где же, черт побери, он может быть?

Каллиграф спросила:

– В Америку только два приглашения? Любопытная корова! Какое ее дело? Почему бы ей не заткнуться и не делать то, за что уплачено, а не задавать идиотские вопросы?

– Почему вы спрашиваете? – она потребовала объяснения.

– Из-за марок. Я надписала адреса миссис Девидсон и миссис Хамфриз и отложила эти конверты для авиапочты. Смогу отправить их по дороге домой.

Устыдившись собственной грубости, Джорджина тепло улыбнулась женщине.

– Очень любезно с вашей стороны позаботиться об этом.

Мона и Эми. Внезапно присутствие старых подруг на их свадьбе с Ником Элбетом показалось ей даже более важным, чем в то время, когда она впервые обдумывала эту идею. Они могут остановиться в ее доме, уже приютившем их однажды, но теперь с комфортом и роскошью, не сравнимыми с ушедшими студенческими деньками. Три подружки будут смеяться, плакать, предаваться воспоминаниям, пить шампанское, посылать за жареной рыбой и чипсами, говорить друг другу, что сейчас они выглядят лучше, чем тогда, болтать о мужчинах вообще и Нике Элбете в частности.

Прежде, чем заклеить конверты, она каждой набросала несколько строчек, приглашая в Лондон в качестве личной гостьи, с оплатой всех расходов, включая перелет первым классом.

«Пожалуйста, скажи «да». Будет ужасно весело, обещаю! Ты нужна мне».

К тому времени, когда появился, напевая, взъерошенный Ник, они уже опоздали на коктейль в испанское посольство и к Хейварду на вернисаж.

– Нужно извиняться перед Шейлой и Филом за отмену ужина? – спросила она.

– Ты хочешь сказать, что не собираешься пилить меня?

Она улыбнулась ему с нежностью, удивившей обоих.

– А почему я должна делать это?

– Я опоздал и надрался.

– Главное, ты здесь. Слезы наполнили его глаза.

– Ты единственная женщина, которая, действительно, когда-либо любила меня. Я обещаю любить тебя всем сердцем всегда, вечно.

Она верила, что он искренен в каждом слове, и в эти мгновения была довольна своей жизнью. Вот только бы исчезло тоскливое предчувствие. В кошмарных снах о приближающейся свадьбе она видела себя Джен Эйр, венчающейся с мистером Рочестером, когда Ричард Мейсон[2] останавливает церемонию. Если что-нибудь непредвиденное помешает ей выйти замуж за Ника Элбета, она хочет, чтобы Мона и Эми были с ней и помогли смягчить этот удар.

Вот для чего нужны друзья.

МОНА

«Трамвай «Желание»,[3] сцена одиннадцатая.

Бланш: Кто бы ты ни был, я всегда зависела от доброты незнакомцев.

Ударение на «незнакомцев»? Мона так много раз повторяла эту строчку, что фраза стала звучать, как тарабарщина. Финальный монолог Бланш так же трудно читать, как и гамлетовское «Быть или не быть». Публика знала его наизусть, встречала как последний вздох поруганной невинности, и повторяла вместе с актрисой.

На вечерней репетиции Билл Нел подбадривал: «Попробуй по-иному, киска. Прибавь выразительности. Еще куча времени для экспериментов». Это его дебют в Нью-Йорке в качестве режиссера и продюссера. С ним она чувствовала себя совершенно раскованно и была благодарна за дружбу, которая возвращала их, спустя двадцать лет, к студенческим дням в Лондоне. Австралиец гордился, что открыл ее вокальные способности на драматических занятиях. Как агент, менеджер, а сейчас и продюсер, он занимался ее карьерой и поддерживал во время личных и профессиональных взлетов и падений.

Как самоназначенный лучший друг, брат, отец и палочка-выручалочка, он провел ее сквозь безумие с Ником Элбетом, брак с Брентом Вильсоном, жестокость Джона Саймона, почти смертельную пластическую операцию. И вот теперь добыл деньги на собственную постановку «Трамвая». Следуя в том же духе, он, возможно, создал для своей протеже нового любовника в лице главного американского «ангела», Сиднея Самуэльса, удалившегося от дел магната, страстного поклонника театра и, к тому же, по воле Провидения, вдовца.

– Я всегда зависела от доброты незнакомцев.

Так лучше? Или, возможно, слишком провинциально?

Роль Бланш Дюбуа была большим шансом для Моны Девидсон вырваться из «мыльных опер» и радио-постановок и, наконец-то, оказаться замеченной, как серьезная актриса.

«Я всегда зависела от доброты…»? Доброта, вот ключ. Внимательно рассматривая себя в зеркале спальни, она упала на пол, сражаясь с невидимой смирительной рубашкой в финальной сцене сумасшествия Бланш. Связанное тело беспомощно извивалось, волосы растрепались, в глазах застыли мольба и паника. Лицо Бланш, ужасающее видение, смотрело на нее из зеркала. Черные ручейки туши струились по белым, как мел, щекам, которые она напудрила, чтобы лучше вжиться в образ. Кроваво-красная дешевая помада умышленно намазана за естественные контуры рта, придавая губам форму лука Купидона.

Призывая все свои эмоциональные силы, Мона медленно изменяла выражение глаз: в них появлялась то животная паника, то благодарная покорность и, наконец, темный омут безумия. Слезы, жгучие и соленые, катились по лицу Моны. Рыдания сотрясали грудь. Она прорвалась сквозь преграды и проникла в самую душу Бланш Дюбуа. До премьеры оставалось всего два месяца репетиций. Все ее будущее зависело от этого спектакля. Она должна быть готова.

Случайный взгляд в зеркало застал ее врасплох. Отражение этой женщины сводило на нет актерскую работу. Кого она обманывает? У нее чертовски цветущий вид; слишком здоровый для Бланш Дюбуа. Та была хрупким листком, подхваченным порывом ветра. Мона же выглядит способной поднять Стенли и размазать его по стенке, если тот откроет рот.

Внезапная подавляющая неуверенность потребовала срочной калорийной поддержки. Она откусила три больших куска от огромной плитки шоколада и доела половину коробки ванильно-шоколадного мороженого, оставшегося после завтрака. В дверь позвонили, мелодичная трель известила о доставленной утренней почте.

Толстая резиновая лента, обмотанная вокруг увесистой связки, внезапно развязалась и, словно управляемая торпеда, выстрелила ей в голову, пролетев в миллиметре от левого глаза. Это Господь пытался привлечь ее внимание. Господь советовал ей стать лучше, пересмотреть приоритеты и решить, какое отношение имеет Бланш Дюбуа к ее детям и Сиднею, занимающему все большее место в жизни Моны. А главное, Бог напоминал, какая удача и счастье, что она жива, здорова, имеет успех, как прекрасно ее существование во вселенском мироздании. Пора прекратить хныкать, что она не Мерил Стрип. Пока.

Освободившись от резиновых пут, почта рассыпалась по столику в холле. «Ну вот, снова все то же», – подумала она, пробегая глазами по ежедневному вороху информационных изданий, их разнообразие и напористость поражали. Каталоги. Журналы. Свободный отдых во Флориде. Фильмы для взрослых. Образцовое питание для домашних любимцев. Предложения для тех, у кого мало времени? Никто не должен напоминать, что ее время ограничено. Ей уже тридцать девять, даже, если по фотографии дают двадцать девять, она все еще надеется добиться, чтобы ее воспринимали серьезно. Как женщину, актрису и, да поможет Господь Бог, мать. Время неумолимо убегает. Сорокалетие не за горами. С новой карьерой и новым мужем она должна совершить переход к солидной зрелости, к более практичному стилю жизни. Она должна подняться, возродиться, как птица-феникс, после страданий Бланш Дюбуа, окруженная продюсерами, нуждающимися в ее услугах. Она должна выйти замуж за Сиднея, хотя он и скучен, нечто вроде вентилятора, потому что… почему? Потому что он любит ее и считает звездой, обожает ее детей, богат, мил и, самое главное, живя скучной жизнью бизнесмена, он ослеплен ее миром и благодарен за возможность приблизиться к нему.