Наталия Вронская - Любовный лабиринт

Руки Петра обвились вокруг ее талии, губы прижались к ее губам, и Полина, обняв его, с жаром ответила на поцелуй.

— Полина… — прошептал Петр, — Полина…

Губы его скользнули по завиткам волос, поцелуи покрыли плечи, руки, шею.

— Я тоже люблю вас, — прошептала она в ответ. — И я на все готова ради вас…

— Одна дивная ночь дарит больше наслаждения, чем тысяча обычных дней, — пробормотал он, вспомнив вдруг какие-то стихи. — Разве не так?

— Да, да…

— Любимая…

— Но… но ты не свободен. — Слабой рукой она попыталась оттолкнуть его, впрочем, без особого усердия и желания.

— Это не может быть препятствием для любви.

— Не может, но…

— Но я сделаю все, чтобы стать свободным. Поверь, это гораздо проще, чем кажется, — уверенно сказал Петр, глядя Полине прямо в глаза.

— Но она… Марина… Как же она?

— Тебя так волнует судьба Марины?

— Ты не можешь быть так жесток, чтобы не задумываться о ее судьбе.

— Верно, я не так жесток, — промолвил Петр. — Но поверь мне, все решится, все устроится само собой.

— Нет. — Она закрыла ладонью его губы. — Не говори ничего, я… Я, как и ты, согласна на любое безумство ради нашей любви.

— Что? Что? Повтори, что ты сказала? — Петр с волнением осознал ее слова.

Неужели она и впрямь способна ради их любви поступиться собственной честью? Раньше она и не смотрела в его сторону, считая ниже своего достоинства дарить свою благосклонность простому управляющему, теперь же… Теперь любовь сотворила чудо!

— Разве ты не сказал только что, будто «одна дивная ночь дарит больше наслаждения, чем тысяча обычных дней»? — меж тем говорила Полина.

— Да, — ответил Петр, любуясь прелестным лицом, в сумерках сделавшимся загадочным и еще более прекрасным.

Глаза ее блестели, выражение лица сделалось каким-то особенным… Вот он, первый миг любви! Как сладостно его ловить и как сладостно о нем после вспоминать…

— Любимая… — шепнул он и вновь прильнул губами к ее губам.

Они бы еще долго так стояли, обнявшись и наслаждаясь друг другом, если б не услышали близ себя какой-то шум.

— Что это? — тревожно прошептала Полина.

Петр обернулся. Неподалеку от них стоял Лугин собственной персоной. Лицо его не предвещало ничего хорошего. Глаза сверкали, руки скрещены на груди. Он напоминал ангела мщения, явившегося с Небес покарать нечестивцев.

— Как такое возможно? Какое бесчестье, какое… — начал было Лугин и замер, не в силах продолжить.

Полина вскрикнула:

— Вы?

— Да, я. Ах, Полина Платоновна, как я разочарован в вас. Вы, которая всегда отвергали честные ухаживания свободных мужчин, — голос Лугина становился все громче и громче, — теперь отдаете себя во власть бесчестному проходимцу! Который, помимо всего прочего, так спокойно говорит о том, что избавится от собственной жены! Может быть, он пойдет и на преступление? И вы одобрите это?

— Замолчите сейчас же! — Петр почувствовал, как гнев охватил его. — Прекратите! Вы не знаете того, о чем говорите. Не смейте оскорблять Полину…

— Вот как, она для вас уже просто Полина?

— Да.

— Александр Петрович, умоляю вас.

Слабый голос молодой женщины не был услышан, и ее призыв пропал втуне.

— Далеко же вы зашли, — прошипел Лугин.

— Полина, ступайте. — Петр обернулся к Полине и голос, которым он обращался к возлюбленной, был мягким, почти спокойным: — Негоже вам тут быть и выслушивать весь этот оскорбительный вздор.

— Но Петр… Петр, я боюсь… — Она испуганно прижалась к нему.

— Бойтесь! — Лугин и не думал уступать. — Подобное бесчестье можно смыть только кровью.

— Но разве бесчестье было нанесено вам? — беспомощно воскликнула она. — Для чего вы хотите ссоры?

Лугин помолчал.

— Ну, это уж мое дело, — пробормотал он и решительно прибавил: — Я никому не позволю оскорблять беспомощную женщину.

— Кого это вы имеете в виду? — прищурился Петр.

— Вашу несчастную жену, имевшую неосторожность доверить вам свою жизнь!

— Что же, — с расстановкой ответил Петр. — Полагаю, что не могу отказать вам в сатисфакции. Только позвольте же наконец Полине Платоновне покинуть нас.

— Нет, нет! Я не уйду! — почти кричала она. — Не смейте, я… я запрещаю…

— Полина, милая, — Петр взял ее руки в свои, — не бойтесь. Ну не думаете же вы, что мы теперь будем стреляться? У нас и пистолетов-то здесь нет, — спокойно рассмеялся он. — Успокойтесь. — Он склонился к ее ладоням и поцеловал трепещущие пальцы. — Ступайте себе домой и ни о чем не думайте. Вам теперь нельзя быть тут.

— Петр Иванович дело говорит, — хмуро произнес Лугин. — Смертоубийства здесь не будет, а при нашем разговоре вам лучше не присутствовать.

Полина, не помня себя, стала медленно отступать в тень, не сводя глаз с противников, затем как-то неловко повернулась и кинулась бежать к дому.

«Боже мой! Господи! Я виновата! — вертелось у нее в голове. — Что же делать? Что делать? Он погибнет…»

Меж тем мужчины смерили друг друга взглядами.

— Что же, полагаю, для нас нет другого выхода, кроме дуэли? — криво усмехнувшись, сказал Лугин.

— Полагаю, что так, — в тон ему ответил Черкесов.

— Право выбора оружия я оставляю за вами, ведь я затеял ссору, хотя вы, бесспорно, виновная сторона.

— Благодарю за великодушие. — Петр отвесил врагу шутовской поклон. — Когда изволите назначить время?

— Тянуть в таком деле не стоит. Что, если нынче же утром?

— В пять утра, — уточнил Черкесов.

— В пять, — согласно кивнул головой Лугин. — Я пришлю к вам моего секунданта, господина Нулина. Полагаю, что с вашей стороны будет господин ротмистр?

— Да. Пусть Михаил Львович говорит именно с ним. Прощайте же.

— Прощайте.

И сухо кивнув друг другу, противники разошлись в разные стороны.

— Как же это тебя так угораздило, Петр Иванович? — Дубельт нервно прохаживался перед Черкесовым туда и сюда, как неугомонный маятник. — Быть может, стоит теперь наконец открыть всю правду? Неровен час прикончите друг друга, и что же прикажете тогда делать? Фарс превратится в драму. А Марина? Что будет с ней?

— Господь с тобой, Андрей, что будет с Мариной? Ничего дурного. Свое последнее распоряжение я уже оставил, и, не сомневайтесь, доброе имя вашей сестры никак затронуто не будет, — ответил Петр.

Оба уже находились на предполагаемом месте дуэли. Стояло раннее тихое летнее утро. Уже рассвело, но над полем поднимался туман. Где-то весело щебетали птицы. Над ухом жужжали шмели и пищали злобные комары, норовившие непременно приземлиться на человека и напиться православной кровушки.

— Бесовское отродье, — пробормотал ротмистр, хлопнув себя в очередной раз по лбу. — И когда это он успел так насосаться? Кровопивец…

Черкесов не обратил на это внимание, ибо вдали показалась коляска. Коляска остановилась, и из нее выбрались трое мужчин. То, без сомнения, были Лугин, его секундант Нулин и доктор, которого найти и привести было поручено Михаилу Львовичу.

Черкесов не сделал ни шагу, дожидаясь, пока противник приблизится к нему.

— Ну, теперь пойдет потеха, — пробормотал сквозь зубы ротмистр, отвернувшись и отойдя в сторону.

— Доброе утро, — Лугин поклонился Черкесову.

Тот ответил также поклоном и приветствием.

— Что же, начнем, пожалуй? — ротмистр со скучающим видом подошел к соперникам.

— Начнем, — ответил Лугин.

Черкесов согласно кивнул. Ротмистр меж тем подошел к Нулину, у которого были пистолеты. Ящик открыли, пистолеты тщательно осмотрели и зарядили.

— Стреляемся с шестнадцати шагов, — вполголоса заметил Лугин.

— Я помню, — бросил ему Петр.

Лугин криво усмехнулся. По правде говоря, толку в дуэли было мало. Александр думал, что будет, ежели он убьет Черкесова. Пути к Марине это ему не откроет. Разве можно после убийства мужа объясняться в любви его жене? Нет, невозможно… А если Черкесов убьет его самого? Ну, значит, так тому и быть… Что ж о том сокрушаться?

Секунданты тем временем отсчитали шестнадцать шагов и наметили место для поединка. Дубельт предпринял последнюю попытку, предложив Лугину и Черкесову помириться.

— И все же, господа, — сказал ротмистр. — Не лучше ли вам сложить оружие и примириться?

— Полагаю, что причина ссоры такова, что извинения невозможны, — ответил Лугин.

— Тем более что я не вижу причины извиняться, ибо не знаю за собой никакой вины, — произнес Черкесов. — Господин же Лугин, полагаю, тоже не признает за собой никакой ошибки и извиняться не станет.

— Ошибки не было! — сверкнул глазами Лугин.

— Что же, в таком случае, — Петр пожал плечами, — к барьеру…

— К барьеру.

Противники взяли в руки оружие и разошлись. Ротмистр и Нулин отошли в сторону к доктору, уже занявшему в отдалении свою позицию.

— Я так и не понял, в чем причина ссоры, — шепнул Дубельту Нулин. — Верно, глупость какая-то! Но тем хуже — стреляться из-за глупости, из-за сущего пустяка…

— Что поделать, таковы законы чести, — так же шепотом ответил Андрей.

Затем ротмистр вышел немного вперед и крикнул:

— Сходитесь!

Противники, подняв пистолеты, двинулись навстречу друг другу. Им и в самом деле осталось только пристрелить друг друга, и ничто теперь не могло остановить их. Оба непреклонны и непоколебимы, как триста спартанцев под Фермопилами [11].

Однако вернемся немного назад, а именно в прошедший вечер, послуживший катализатором этой развернувшейся перед нашими глазами драмы.

* * *

Полина бежала, не помня себя от страха, спотыкаясь о какие-то кочки, и раз чуть не упала, но сумела вовремя зацепиться рукой за ствол березы.

— Полина Платоновна!

Полина вскрикнула, почувствовав неожиданное препятствие. Кто-то крепко ухватил ее за подол платья и назвал ее имя.

— Что с вами?

— Что? — Полина только теперь смогла остановиться и подумать, что происходит. — Кто здесь?

— Это я, Марина.

— Госпожа Черкесова? — пробормотала Полина.

— Да.

— О боже, это вы… — Полина судорожно вздохнула и неожиданно для самой себя вцепилась в Марину и зарыдала.

— Да что произошло? — Марина испугалась не на шутку.

Только что она в блаженном неведении гуляла по парку, наслаждаясь мечтами о молодом человеке, чей образ преследовал ее с некоторых пор, и вот она уже видит перед собой Полину, которая едва не рыдает.

— Что случилось? Говорите же! Не молчите! — Марина пыталась заглянуть в лицо рыдающей Полины, но это оказалось весьма затруднительно сделать, потому что та уткнулась лицом ей в плечо и забормотала:

— Они убьют друг друга! Я виновата… Виновата…

Да уж и впрямь сцена из древней трагедии, достойная пера самого Тацита или Сенеки, буде писали они трагедии! Молодая прекрасная женщина восклицала «меа culpa!»[12], уподобившись добродетельной Лукреции[13] или иной героине древней римской истории.

— Что произошло? — Марина решительно взяла Полину за плечи и резко ее встряхнула. — Говорите толком! Подумать только: такая решительная и здравомыслящая женщина и не можете взять себя в руки!

— О-о! — простонала Полина.

— Ну что? Что?

И тут Полина, придя наконец в себя, выложила Марине все, что только что произошло между ней, Петром и Лугиным.

Марине оставалось только всплеснуть руками.

— Что же теперь делать? — Полина схватила Марину за руки и затрясла ее. — Что же делать? Я виновата перед вами и перед всей вашей семьей… Петр — ваш муж, и я не имела права, я не должна была…

— Полина, Полина! Я не жена Петру!

— Что? — молодая женщина замерла. — Как?

— Я вам все должна теперь рассказать, — покачала головой Марина. — Я никак не думала, что все может завершиться таким ужасным образом…

И она поведала Полине про случайное знакомство с Петром, про весь заговор, составленный против Полины для привлечения ее внимания, про любовь, которую испытывал к ней Петр и ради которой был готов на любое безумие. Полина только вздыхала да заламывала руки.

— Этого не может быть, — бормотала она. — Не может быть…

— Может! — уверенно подтвердила свои слова Марина. — Мы теперь должны найти Петра Ивановича или Лугина и остановить их!

— Но как? Как мы скажем Лугину о вас? Что он подумает?

Женщины в страхе посмотрели друг на друга.

— Ваша репутация. — Полина посмотрела на девушку, которую с этого момента записала из соперниц в свои ближайшие подруги. — Ваша репутация не должна пострадать, но если Лугин все узнает, то… Но если ему не сказать, то как остановить дуэль? Ведь он защищает вашу честь…