И хотя лицо ее при этом оставалось строгим, но становилось понятно, что она всей душой расположена к собеседнику.

Надобно сказать, как вообще отнеслась Марина к остроумной идее, предложенной ее братом. Узнав про все, она не стала ни смеяться, ни ложно стыдиться, чем так грешат многие дамы, но, внимательно взглянув на Черкесова, спросила:

— Вы и в самом деле так любите ее?

— Да, — ответствовал тот.

— И не боитесь так рисковать? Довериться людям почти незнакомым?

Черкесов помолчал:

— Нет, не боюсь. К тому же я верю вам. — Он пристально смотрел на Марину.

— Мы не обманем вашего доверия, даю вам слово, — серьезно ответила она.

— Что же, скажу, что слову нашему вы можете верить, — вступил в разговор ротмистр. — Но ежели есть у вас сомнения, то куда как проще рассеять их, наведя справки…

— Нет, — твердо возразил Петр. — Нет у меня такого желания.

— Вот вам моя рука, сударь. — Марина протянула Черкесову узкую ладонь. — Я согласна разыграть роль вашей жены.

— Благодарю. — Петр поцеловал протянутую ему руку.

И вот трое молодых людей направились к поместью, в котором служил Черкесов.

— Мы расположимся в доме управляющего, — продолжал говорить Петр. — Он достаточно просторен и удобен, мы друг друга не стесним. К вашим услугам будет все, что вы оба пожелаете. Да, и при вас, Марина Андреевна, будет состоять личная горничная, почти компаньонка.

— Для сохранения моего доброго имени? — улыбнулась Марина.

— Да. И для вашего пущего комфорта.

— Благодарю. И прошу вас называть меня Мариной при посторонних, ведь я теперь госпожа Черкесова.

— Конечно.

— И нам с вами надобно перейти на «ты» и быть накоротке, — заметил ротмистр.

— Не думаю, чтобы это было трудно нам с тобой, — рассмеялся Петр.

— Как славно… — Дубельт откинулся на сиденье. — Как славно все устроилось. Я уж думал, что прозябать нам в доме станционного смотрителя придется предолго. А после надобно будет откочевать в какую-нибудь черную избу. Я-то человек привычный, но вот Марина… И что за удовольствие нашей родне мучить нас и пренебрегать нами?..

— Однако вот и ваш дом на ближайшее время, — прервал рассуждения ротмистра Черкесов.

— Какой милый! — воскликнула Марина.

Она с простодушием ребенка рассматривала скромные хоромы управляющего и искренне удивлялась им.

— Никогда не приходилось жить в таком красивом доме.

Да уж, это было истинной правдой. На родине, в Варшаве, жили они в самом скромном доме, стиснутым со всех сторон другими постройками, на узкой и нечистой каменной улице. Служила Марина в разных домах, но все это были дома городские. И теперь вдруг перед ней среди зеленых лугов, осененный тенью парковых дерев, стоял просторный, светлый дом. По сравнению с хозяйской усадьбой — большим домом — этот дом был мал. Но судите сами: разве плохо легкое двухэтажное здание, выстроенное в самом недавнем стиле, с большими светлыми окнами, просторным крыльцом и крышей над ним, поддерживаемой двумя изящными колоннами.

— Какова же должна быть усадьба? — пробормотала восхищенная Марина.

— Скоро вы все увидите своими глазами, — пообещал Петр.

Экипаж остановился. Петр легко выпрыгнул из него и подал руку Марине, все еще не пришедшей в себя от изумления.

— Сударь, господин управляющий… — На крыльце показалась служанка, державшая в порядке весь этот дом.

— Да, что такое? — обернулся к ней Черкесов.

Служанка с любопытством смотрела на приехавших.

— Барыня просили вам передать, что ждут вас и… и вашу супругу, — замявшись, прибавила она, — у себя вечером.

— Спасибо. Будем непременно… Прошу вас. — Черкесов, не отпуская руки Марины, подвел ее к крыльцу, помог на него подняться и ввел в дом.

Ротмистр неотступно следовал за ними, оглядываясь кругом с неменьшим удовольствием, чем его сестра.


А между тем в большом доме почти ничего не происходило. Да, именно так. Да и что там могло происходить? Полина Платоновна довольно строго объявила племяннице, что вечером у них будут гости: Петр Иванович, его новоприезжая супруга и брат оной.

— Как? Его жена? Она здесь? — ужаснулась Лидия.

Она как-то не предполагала так скоро увидеть эту женщину. Какая она? Хороша ли собой или дурна? Примерно о том же думала и Полина. И ее занимал вопрос о красоте приехавшей госпожи Черкесовой. Петр Иванович, помнится, говорил, что у этой женщины есть возлюбленный, с которым она много лет вместе. Но что же произошло? Отчего тот человек отпустил ее к мужу? Быть может, она больна или подурнела так, что он более не хочет ее видеть… И вот теперь эта женщина приехала, чтобы отдаться под покровительство законного супруга, и тот в силу своей невообразимой порядочности (на которую нельзя не подосадовать) принимает ее под своим кровом. А главное — она, Полина, не может этому воспрепятствовать.

— Да что! Отчего я должна сему препятствовать? — воскликнула Полина Платоновна, оставшись одна, в ответ на свои мысли.

Но как? Разве она не должна охранять невинность Лидии и не давать доступа в их края столь распущенной женщине, как госпожа Черкесова? Разве это не ее прямой долг? О нет… Она должна быть невозмутима и… и ничего не предпринимать, ибо того требует ее собственная честь!

Итак, Полина Платоновна отправила приглашение Петру и его вновь обретенному семейству и стала ждать. Все дела валились у нее из рук, думать она могла только о предстоящем визите. Масла в огонь подливала Лидия, которая слонялась по дому и причитала, заявляя, что не вынесет вида этой женщины, в то время как на самом деле ее разбирало страшное любопытство. Отвлек Полину только неожиданный приезд двух приятелей, ее соседей.

— Александр Петрович! Михаил Львович! — впервые, пожалуй, такая неподдельная радость и такое облегчение прозвучали в ее голосе при виде двух искателей.

— Бог мой, Полина Платоновна, уж не случилось ли чего? — Лугин непритворно взволновался.

— Нет-нет, Александр Петрович, что за вздорная мысль! Ничего не случилось, с чего вы взяли?

— Но в вашем голосе столько волнения, что я невольно подумал: а не случилось ли чего?

— Еще раз отвечаю: нет, ничего не случилось, решительно заверила женщина.

— Что ты, Александр, право, — вступил в беседу Нулин. — Что за подозрения? Наша милая хозяйка уверяет, что все в порядке. — Он припал к протянутой ему руке в почтительном поклоне.

Лугин ничего не ответил.

— Надеюсь, вы останетесь на ужин? — спросила Полина.

— На ужин? С радостью! — оживился Нулин.

— А вы? — обратилась она к Лугину.

— Благодарю. С удовольствием, — ответил тот, но насторожился и с такой пытливостью взглянул на молодую женщину, что та непременно бы смешалась, ежели б увидела этот взгляд.

— Кто-нибудь еще приглашен? — весело полюбопытствовал Нулин.

— Да, — ответила Полина Платоновна будто бы между делом, — еще несколько человек.

— Кто же?

— Мой управляющий, но вы его и без того знаете, а кроме того, супруга Петра Ивановича и ее брат.

— Что? — вскричал изумленный Лугин. — Супруга Петра Ивановича? Да разве он женат?

— Да, — недоуменно оборотилась она к нему. — Однако как вы отреагировали на эту весть…

— Но это такая неожиданность, я и не подозревал, что наш Петр Иванович женат…

— Какая радость, — заметил Нулин.

— Радость? — приподняла брови Полина.

— Ну да, — простодушно отвечал тот. — Мы, откровенно говоря, полагали, что Петр Иванович является…

— Михаил! — оборвал приятеля Лугин. — Что ты несешь?

Тот осекся.

— Да нет же, это очень интересно… — пробормотала Полина Платоновна. — Продолжайте же, любезный Михаил Львович!

— Ах, ну это и впрямь вздор, — попытался увильнуть тот.

Полина непременно бы выспросила у него все, что желала, ибо его последняя фраза заинтересовала ее несказанно, но тут некстати вошла Лидия. Точнее, не вошла, а вбежала:

— Они уже идут! — выпалила она одним духом, блестя глазами от любопытства и волнения.

Полина в волнении приподнялась, сразу же позабыв обо всех расспросах.

— «Так-так. — Лугин внимательно наблюдал за ней. — А дело-то непросто… Да не увлечена ли она нашим дорогим Петром Ивановичем? Какое везение, что тот женат… Но все же тут нельзя быть уверенным совершенно…»

Молодые люди поднялись вслед за хозяйками и направили любопытные взгляды на дверь. Дверь отворилась, и в гостиной показались те, к кому были устремлены мысли всех присутствующих.

9

Полина плакала, уткнувшись носом в подушку, и никак не могла успокоиться, взять себя в руки. Она, прямо сказать, рыдала. И рыдала бы в голос, ежели б не боялась, что ее услышат и тут же прибегут к ней с расспросами.

О, как она была красива! Как была красива эта… Эта женщина! Эта полька! И она, и ее братец красивы и обаятельны, и Петр Иванович так смотрел на эту свою Марину!.. Он, конечно, лгал, что разлюбил ее. Таких женщин любить не перестают никогда. А уж его страстный взгляд…

— Но он же признавался мне в любви! — в исступлении стукнула Полина кулаком по постели. — И тоже смотрел на меня влюбленно! Хотя…

Она замерла. Нет, при взгляде на нее его глаза не наполнялись такой томной страстью, нет! Когда он смотрел на нее, на Полину, в его глазах было все, что угодно, даже сомнение и нерешительность, но только не такая страсть.

А Марина… Полина прикрыла глаза и принялась вспоминать…

* * *

Перед ними стояла молодая и прекрасная женщина. Она была оживлена, глаза ее блистали, и она непринужденно разглядывала людей, окруживших ее. В ярко-синем с черной отделкой платье, которое исключительно шло и к цвету ее белого лица и к темным волосам и, главное, к синим глазам, делавшимся от отблесков ткани еще синее, она держала мужа своего под руку, и тот не сводил с нее довольных глаз. Это была Марина. Марина Андреевна Черкесова.

Полина плохо помнила дальнейшее. Был ужин, и, разумеется, гости развлекались как умели, да и она играла роль радушной хозяйки. Но все прошло пред ней, как в тумане. Она бы теперь не смогла сказать, о чем у них шла беседа и над какими шутками так весело все смеялись. И не заметила Полина, как по крайней мере две пары глаз внимательно наблюдали за ней. То были глаза Черкесова, взгляда которых она старательно избегала, и глаза Лугина, угадавшего почти все, что творилось в ее душе.

Да-а… Только теперь Полина Платоновна полностью осознала поговорку: близок локоток, да не укусишь…

* * *

— Ваша дама, кажется, по уши влюблена в вас, — Марина сидела за столом, накрытым к завтраку, и разливала чай.

Черкесов задумчиво принял чашку и принялся медленно пить.

— Что с вами, Петр Иванович? — внимательно посмотрела на собеседника Марина. — Вам нездоровится?

— Нет, я прекрасно себя чувствую.

— Значит, вы разочарованы нашим планом?

— Вовсе нет. Я полагаю, что план исключительно удачен… — пробормотал он. — Вчера я, как никогда, осознал и собственные чувства, и чувства… — Петр замолчал.

— Что же вы не продолжаете?

— Да так. — Черкесов улыбнулся и перевел взгляд на собеседницу: — Но как чувствуете себя вы? Вы не раскаялись в нашей авантюре?

— Ничуть. Откровенно признаться, я наслаждаюсь покоем в вашем доме. И сравнения нет с тем, что я пережила в дороге и на станции. — Марина поежилась.

— Да, вам пришлось нелегко. Но вы отважная девушка.

— В нашем мире нельзя без отваги и решительности, — в ее голосе прозвучала неожиданная горечь.

Оба замолчали.

— А-а, вы уже завтракаете. — Дубельт вошел в столовую, по обыкновению своему улыбаясь и будучи в добром присутствии духа. — Что же, нет ничего более приятного, чем стол, накрытый к трапезе…

— Странно видеть в вас эту склонность к сибаритству, вы же офицер и привычны к бивуачной жизни, — сказал Петр.

— Да, это верно. В походе я привык обходиться без излишеств. Но в мирной жизни, согласитесь, что может быть лучше уютной квартиры, мягкого дивана, вкусного обеда, трубки и… — тут Андрей оборвал сам себя.

— И? — лукаво усмехнулась Марина.

— И прекрасной девушки, разливающей чай своей лилейной ручкой. — Ротмистр игриво склонился к сестре и чмокнул ее в ладошку.

— Баловник, — смущенно пробормотала она и принялась наливать брату чай.

— Приятно видеть меж братом и сестрой такие близкие отношения. — Петр поднялся из-за стола.

— Как, вы уже уходите? — всполошилась Марина. — Но вы ведь, кажется, ничего не съели!

— Не страшно, — ответил он. — Я привык. К сожалению, годы походной жизни приучили меня к спартанскому образу жизни, и отвыкнуть от этого я не в силах. — Черкесов улыбнулся.