Вика запросто поздоровалась со знаменитостью, назвав ее «Мариночкой», и провела Катю к маленькому столику у стены. Столик, конечно, был не из лучших, но Катя этого не заметила, — настолько ее захватила необычность обстановки. В подобных местах они с Володей никогда не бывали.

Кормили и поили «На Лысой горе», как и положено, страшным и кровавым: коктейль «Кровь младенцев», жаркое «Черная курица», салат «Ведьмин корень» и прочие страсти-прелести. Вика с улыбкой наблюдала, как Катя изучает меню, затем посоветовала:

— Закажи «Козлиное копытце» и «Хвост русалочки». А выпить — «Приворотное зелье».

— А что это? — полюбопытствовала Катя.

— Принесут — увидишь. Но это точно съедобно и даже вкусно. А хочешь, я сама сделаю заказ.

Катя хотела.

Обслуживал их официант, одетый чертом или бесом. Точнее сказать, мелким бесом — его рост едва ли превышал метр шестьдесят пять. И все действительно оказалось не так страшно: «Хвост русалочки» на поверку — обычный салат из крабов, «Козлиное копытце» — большой кусок жареного мяса, а основным компонентом «Приворотного зелья» был апельсиновый сок. Вика подождала, пока Катя с опаской продегустирует принесенные яства, и спросила:

— Ну как тебе?

— Забавно, — Катя, казалось, была даже немного разочарована.

Сама Вика заказала коктейль «Кровь младенцев» — водка с томатным соком, в обычном баре называющийся «Кровавая Мэри». Но Катя по барам не ходила и с интересом покосилась на бокал, в котором над густой красной жидкостью словно парил прозрачно-чистый слой. Вика заметила ее взгляд:

— Хочешь попробовать?

Катя кивнула. Но, сделав маленький глоток, вздохнула и слегка поморщилась:

— Да это же водка!

— Конечно, водка, — рассмеялась Вика. — А внизу — томатный сок. Так сказать, закуска. Этот коктейль маленькими глотками не пьют.

Катя ничего не ответила и уткнулась в свою тарелку. Вика могла бы ее предупредить об этом заранее и не насмехаться.

— Я не знала.

— Ну вот, уже и обиделась, — Вика посмотрела на нее и мягко добавила: — Извини, я не думала, что ты никогда не пробовала «Кровавую Мэри».

На Вику, когда она улыбалась, сердиться было просто невозможно.

— Так я угадала — никогда не пробовала?

— Только в книжках читала, — смущенно улыбнулась в ответ Катя.

— Тогда считай это первым боевым крещением. — Вика вдруг стала серьезной и негромко спросила: — Что-то ты какая-то притихшая, Катюша? Что-нибудь случилось, или просто по мужу скучаешь? Андрей говорил, что вы почти не расстаетесь.

Катя вздохнула:

— Конечно, скучаю. Но… Знаешь, ты не обидишься, если я тебя кое о чем спрошу?

— Не обижусь. Спрашивай о чем угодно. Тем более что я, кажется, догадываюсь, о чем. Об Андрее, да? Многие удивляются, что я в нем нашла, и считают наш брак, мягко говоря, странным.

— Да нет, что ты, что ты, — смутилась Катя, — у меня и в мыслях этого не было… Да я и Андрея не слишком хорошо знаю…

— Тогда о чем же?

— О твоей профессии.

Вика изумленно подняла брови:

— Да?

— Скажи, тебе не тяжело?

— Что «не тяжело»? — не поняла Вика.

— Ну, вот так… Все время притворяться, изображать то, чего ты на самом деле совсем не чувствуешь.

Вика ощутила неприятный холодок, пробежавший по спине.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

Катя замялась:

— Вот ты только что должна была изображать любовь к человеку, которого в жизни ты, как мне кажется, просто не уважаешь… И он тоже — только что так сильно любил тебя, чуть ли не молился, а через пять минут говорит тебе сальности.

— Ах, вот ты о чем! — Вика с облегчением перевела дух. — Одно дело — в жизни, а другое — на сцене. Я могу как угодно относиться к Лешке, он может как угодно относиться ко мне, это наше дело. До семи вечера, пока не начинается спектакль. А с семи до девяти ни Вики, ни Лешки просто не существует — есть Эдгар Вибо и Шерли со своими чувствами и со своими проблемами. Особенности профессии.

— Да нет, не то, — Катя покачала головой, — я не то имела в виду. Ведь не может быть, чтобы ты на эти два часа исчезала совсем. Ведь та самая Шерли откуда берется — из тебя же! А если ты сама к Вишнякову относишься плохо — как же ты можешь заставить себя…

— Не себя — Шерли, — поправила Вика.

— Хорошо, Шерли, которая все равно ты же… Ну, в общем, заставить ее полюбить его? Пусть только на два часа? Ведь невозможно так притворяться, я ведь поверила, что все… Ну, все как на самом деле…

Катя запуталась и смущенно посмотрела на Вику. Вид у нее был такой детски-трогательный, что Вике на секунду стало ее ужасно жаль. Бедная девочка, неужели она не знает, что можно притворяться и покруче, и не только на сцене. Сколько людей каждый день мило улыбаются друг другу, а в душе посылают партнера к черту.

— И ты ведь это делаешь каждый день…

Катя лишь продолжила свою мысль, но Вика чуть не вздрогнула: фраза прозвучала как ответ на ее тайные мысли. Да что это я, подумала Вика. Кате-то я ничего плохого не желаю…

— Катюша, ты читала книжку хорошего английского писателя Моэма «Театр»?

— Читала, но давно.

— Ну так там все подробно и правдиво рассказано и объяснено. Актерская игра — не жизнь, а искусство, искусство же — то, что ты сам творишь. Настоящая смерть и настоящее горе не похожи на сценические, потому что они уродливы, а на сцене все должно быть прекрасно.

— А настоящая любовь? — спросила Катя.

— Что — любовь?

Катя посмотрела Вике в глаза:

— По-твоему, она тоже прекрасна на сцене и уродлива в жизни?

Вика растерялась. Честно говоря, в глубине души она была уверена, что настоящей любви — такой, какой ее изображают в пьесах и книгах, в реальной жизни не существует. Любовь — тоже искусство, творимое на подмостках ли, на бумаге ли, только не в настоящей человеческой судьбе. Да взять хоть Петрарку с его Лаурой — Лауру он обожал в стихах, а отложив перо и бумагу, шел не к ней, а к другой женщине. Или даже к женщинам. То же самое и Данте, и Шекспир, да и наш Пушкин. Но Кате она, конечно, этого говорить не будет.

— Значит, такой любви, какую изображаешь на сцене, по-твоему, в жизни не бывает? — повторила Катя.

Что ж, Виктория, давай выпутывайся. Наговорила лишнего, теперь расхлебывай. Вика вдруг вспомнила, что она и сама выступает сейчас в роли молодой влюбленной жены, которой не пристало быть излишне циничной.

— Ну почему, конечно, бывает, — Вика улыбнулась, — но не у актеров, художников или, скажем, писателей. Видишь ли, Катюша, творческий человек — всегда немного чокнутый. И нормальные чувства у него принимают слегка извращенную форму. Так что на них смотреть не надо. Мне рассказывали, например, про одного довольно известного писателя, от которого ушла жена, не вынеся полного к себе пренебрежения и равнодушия. Писатель, действительно не замечавший свою благоверную неделями, после ее ухода впал в депрессию, а потом написал роман о том, как он ее любит. Роман стал бестселлером, экс-жена прочитала, восхитилась, растрогалась и вернулась.

— Ну и что?

— А ничего. Он опять перестал ее замечать. Вот тебе типичный образец творческого человека. А нормальные люди и влюбляются, и любят. Может быть, и умирают от любви, только, слава Богу, весьма редко. В основном они женятся на любимых и живут долго и счастливо. По крайней мере я надеюсь, что мы с Андреем именно так и проживем. Хоть я и актриса, но он-то — человек нормальный. Впрочем, кажется, о счастливом браке ты можешь рассказать лучше, чем я.

Катя поняла намек и слегка покраснела:

— Мне ужасно повезло. Володя замечательный. И, знаешь, мы с ним женаты уже четыре года, а все — как в первый день. Иногда мне даже страшно становится — нельзя быть такой невозможно счастливой. Я до сих пор, когда он на меня смотрит, чувствую, как сердце замирает, и вот здесь, — Катя дотронулась до груди, — словно холодок бежит. У тебя ведь с Андреем так же?

И опять Вика почувствовала себя крайне неуютно. Эта девочка слишком доверчива, слишком открыта. Разве можно такое рассказывать малознакомому человеку, тем более — женщине? Люди завистливы и недоброжелательны. Впрочем, Вика все-таки постарается ничем ей не навредить…


Не успела Вика переступить порог, как затрезвонил стоящий в коридоре на столике телефон. Еще не сняв трубку, Вика уже знала, кто звонит.

— Ну как, Виктория Петровна, — поинтересовался вкрадчивый мужской баритон, — все прошло успешно?

— Не знаю, что вы подразумеваете под «успешно», Всеволод Кириллович, — устало сказала Вика.

— Ну-ну, дорогая, все вы прекрасно знаете, — в голосе Аникеева прозвучала мягкая укоризна. — Вам удалось расположить Катюшу к себе?

— Всеволод Кириллович, — Вика поморщилась. — Такие дела быстро не делаются. Задушевными подругами не становятся за одну-две встречи.

— Ах, Виктория Петровна, Виктория Петровна, — Аникеев будто головой покачал, — мне ли вас учить? Умная женщина сможет влезть человеку в душу за полчаса. А вы умная.

— Мужчине — да, — усмехнулась Вика, — но не другой женщине. Нужно время.

— А вот времени, дорогая Виктория Петровна, у нас не так много. Я хотел бы, чтобы к возвращению ее мужа вы с Катюшей стали не просто подругами, а почти родными людьми. Она должна вам верить и доверять. Кроме того, сейчас самый подходящий момент для завоевания ее доверия: в отсутствие Володи бедной девочке так нужна поддержка и опора!

Вике послышалось или Аникеев действительно говорил с издевкой? Впрочем, неважно.

— Постараюсь, — холодно сказала она. — Только вот я не понимаю, зачем я должна еще и разыгрывать из себя жену вашего сына? Неужели нельзя было обойтись без этого? Только дополнительные сложности и лишнее вранье.

— Нельзя, — теперь Аникеев отбросил вкрадчивую любезность и тоже говорил холодно и сухо. — Делайте, как я вам говорю. Договор есть договор, Виктория Петровна.

Вика промолчала. Он подождал и, не дождавшись ответа, повесил трубку.

Вика открыла сумку, нашарила пачку сигарет, щелкнула зажигалкой и судорожно затянулась. Давненько она так отвратительно себя не чувствовала.

9

Так получилось, что первое утро в Париже Алену почти разочаровало. Прилетели они поздно вечером, можно сказать, уже ночью. В аэропорту Шарля де Голля их ждала машина с сопровождающим, чернявым французом с таким внушительным орлиным носом, что любому грузину даст сто очков вперед. Звали француза Шарль Бокюз. Машина и сопровождающий доставили всю компанию в отель «Красный сокол».

— Ну и название! — увидев вывеску, восхитился Володя Городецкий. — Напоминает добрые времена бывшего СССР. «Красный сокол» — гостиница какого-нибудь обкома или райкома КПСС.

На шутку никто должным образом не отреагировал: Женя лишь вежливо улыбнулся, Шарль по-русски говорил плохо, а Алена еще не пришла в себя после перелета и вообще не способна была что-либо воспринимать. Самолетов она не любила и страшно боялась летать.

Несмотря на пышное советское название, отель оказался неплохим — не самый дорогой, но и не из дешевых, все-таки «три звезды». Но Алена даже свой номер как следует не рассмотрела, так устала с дороги, что, приняв душ, сразу же упала в постель и заснула как убитая.

Разбудили ее какие-то странные гудящие звуки: бом-м, бом-м… «Колокола, — спросонья подумала Алена. — Приснится же…» Но звуки были вполне реальны — такой звон можно услышать где-нибудь в Новгороде или в Ростове Великом. Но откуда они, интересно, взялись здесь, почти в центре Парижа?

Она перевернулась на другой бок и спрятала голову под подушку, но заснуть не смогла. Этот гул мог поднять и мертвого из могилы.

Алена выбралась из постели и потащилась к окну. Прямо напротив отеля, через дорогу, расположилась церковь, похоже, протестантская — колокола призывали прихожан к утренней службе. Боже, ужаснулась Алена. Так это что, каждое утро теперь так будет? Она взглянула на часы: пять минут девятого, такая рань! Она собиралась проспать как минимум до десяти — вчера ее предупредили, что нужно быть сегодня в холле в одиннадцать.

Ладно, решила Алена, нет худа без добра. Сейчас она быстренько оденется, умоется и пойдет часочек погуляет по утреннему Парижу. Недалеко погуляет — так, просто походит по окрестным улицам.

Через полчаса Алена спустилась вниз, уже совершенно проснувшаяся, предвкушая долгожданное знакомство с великим городом. Даже хорошо, что ее так рано разбудили церковные колокола. В голове крутилась фраза: «Увидеть Париж и умереть». «Откуда я ее взяла, — подумала Алена, — и зачем же умирать? Хотя, наверное, подразумевается смерть от восторга». Конечно, Париж есть Париж — столица мира!