Убедившись, что ничто более не тревожит ее, Джулиан тихонько высвободил руку из ее ослабевших пальцев. Жестом он приказал всем присутствующим удалиться из комнаты. Джулиан вышел последним и плотно прикрыл за собой дверь. Молча они спустились по лестнице и прошли в библиотеку.

Здесь Джулиан обратился к лекарю.

— Что с ней?

— Контузия… — шепотом объявил свой вывод доктор Амес. За долгие годы практики в высшем обществе он усвоил, что репутация врача зависит от его немногословия и, вообще, умения держать язык за зубами. Но еще и от слегка ощутимого чувства юмора.

— Ваша супруга получила хорошенький ударчик!

Джулиан наполнил два бокала шерри и предложил доктору выпить с ним. Они уселись в кресла друг против друга, потягивая вишневое бренди.

— Думаю, вы точны в своем диагнозе, но по дороге сюда у меня не было серьезных причин для беспокойства. Когда я утром будил ее в нашем городском доме, она все помнила… а теперь с ее памятью что-то произошло.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал доктор. — Я сталкивался с подобными случаями. Она помнит свое имя, узнает вас… Хороший уход и покой — вот все, что ей нужно. Не торопите события. Организм и особенно мозг восстанавливаются сами по себе… хотя…

Здесь врач не удержался от воспоминаний.

— …Я видел, как и вы наверняка, майор, многих контуженых после битвы. Некоторые из них не могли даже вспомнить, на чьей стороне сражались, — Так они, в конце концов, вспомнили или нет?

— У них не было рядом близкого человека…

— Я вас понял, мистер Амес.

Он вежливо проводил доктора до дверей. Но почему-то мистер Амес не торопился покидать дом.

— Виктория Нобль! — вспоминал он. — Ваша жена не из семьи Ноблей из Арден Марка?

— Нет, — сказал, как отрезал, Джулиан. Расставшись с доктором, Джулиан вернулся наверх к больной супруге.

— Я освобождаю вас на сегодня от забот, миссис Форест, — обратился он к экономке. — Но перед уходом приготовьте мне постель в малой гардеробной. Если моя жена проснется среди ночи, я хочу быть рядом.

Экономка удалилась, чтобы заняться своими обязанностями.

Джулиан придвинул стул к изголовью кровати, сел и устремил взгляд налицо спящей. Когда Серена вскрикивала во сне, он вздрагивал и легонько касался ладонью влажного от испарины золота ее волос. Лицо Серены уродовал огромный кровоподтек. Под правым глазом набух синяк, словно карнавальная маска урода прикрывала ее былую красоту. Джулиан не позволил доктору раздеть Серену донага и осмотреть, чтобы он не увидел отвратительных синяков на ее нежной, бархатистой коже.

Джулиан страстно желал верить оптимистическому прогнозу доктора. Память возвращается к Серене. Она уже узнает его, Джулиана. Но не помутилось ли ее сознание? То, что она назвала себя дурацким именем Виктория Нобль, внушало опасения. Не во власти ли она каких-то галлюцинаций? Это тревожный признак.

Ярость охватила его, он дернулся всем телом. Стул под ним затрещал и чуть не развалился. Он виновен во всем! Если кто-то узнает о жестокости и подлости, совершенной им, и вызовет его на дуэль, он будет обязан подставить по закону чести свою обнаженную грудь под пулю или острие шпаги. И не отвечать на выстрел или удар.

Как могла эта девчонка спровоцировать его совершить бесчестный поступок, противоречащий всякой морали, даже современной, придворной безнравственности. Неужели он опускается на самое дно, где нет законов чести?

Он с жалостью смотрел на нее, на следы той отчаянной схватки, исказившие ее красивое лицо, и ужас перехватывал его дыхание. Он в ответе за эту подлость. Перед ним на постели распростерлось невинное дитя, искалеченное чудовищем, имя которому — он сам.

Он не хотел причинить ей вред. Он только желал навязать ей свою волю. Но его воля столкнулась с ее волей. И вот что получилось. Теперь он должен спасать Серену и молить ее о прощении.

Он стал оправдываться сам перед собой. Серена — дочь своего отца, и пусть она расплатится за все им совершенное! Но это слабый довод. На самом деле он поступил как негодяй! Теперь, беспомощная и изуродованная, она была целиком в его власти, но не чувство удовлетворенной мести, а чувство ответственности за судьбу Серены переполняло его. Единственно, в чем Джулиан был тверд, — это то, что хоть Серена и жена ему, его деньги никогда не попадут в хищные руки ее отца. Он не обязан спасать ее семейство. Ни одного пенни из его состояния не перепадет им.

Флинн — хитрый, хоть и молодой, но весьма благоразумный парень, нашептал ему на ухо план действий. План был неплох. Серена в его загородном охотничьем доме. Жена она ему или нет — все зависит только от Джулиана. Сначала, с помощью того же Флинна, он докучал ей своими ухаживаниями в Лондоне, но когда все попытки кончились неудачей, Флинн посоветовал пойти на крайние меры — обман и комедию свадебной церемонии.

Флинн мог бы зарабатывать себе на жизнь сочинением пьес. Великолепную идею он подкинул Джулиану, рассказав ему, что Серена втянута в якобитский заговор, и какой спектакль можно разыграть на этой основе, и какой будет блистательный финал. И еще он убедил Джулиана, что нет женщины на свете, более нуждающейся в твердой мужниной руке, чем бедная заблудшая овечка Серена. И общение с преступным дном Лондона, и путешествие по подземным каналам, и страх за участь предполагаемого беглеца — все это приведет Серену прямо в объятия Джулиана.

Он согласился на эту жестокую шутку, но теперь что-то сломалось в нем. Он понял, что заигрался. Ставкой в игре стала жизнь. Он ощутил ответственность за судьбу человеческого существа, к которому испытывал чувство, до сих пор не знакомое ему.

Сначала все складывалось как нельзя лучше. С помощью своих добрых друзей — Лукаса и молодого Гарри — он достиг своей цели. Удивительное стечение обстоятельств тоже благоприятствовало его замыслу. Кэтрин Уорд удалилась в поместье. Джереми и Клайв отправились за границу… На сцене появилось новое лицо — лорд Алистер, и Серена горячо взялась за его спасение. Все препятствия, мешающие объявить публично об их бракосочетании, исчезли как бы сами собой.

Однако очень скоро Джулиану придется встретиться лицом к лицу с человеком, олицетворяющим злой рок его семьи. Флинн оповестит его сразу же, как только сэр Роберт ступит ногой на английскую землю. Флинн по приказу Джулиана будет молчать о замужестве Серены. Удовольствие сообщить сэру Роберту с глазу на глаз о том, что его дочь теперь жена его злейшего врага, Джулиан оставил себе. Он много раз представлял в своем воображении эту сцену. Беспомощный и жалкий гнев униженного старика развеселил бы его. Милостью короля возвращенный на родину изгнанник не имеет ни прав, ни сил пойти на скандал, что-то требовать или даже просить. Впрочем, этот негодяй и не захочет, чтобы вокруг его имени пошли какие-то разговоры в лондонском обществе. Он проглотит все, что ему предложат, и, дай Бог, этим подавится.

Джулиан долго и упорно изучал характер своего врага, чутко улавливая ухом всякие сплетни и пересуды о закоренелом якобите, который как бешеный бык бежал только по прямой, не разбирая, какие перед ним стоят преграды и есть ли или нет обходные пути. Этой своей тупостью у некоторых он даже заслуживал уважение. Они ждали его возвращения, чтобы сделать из него вождя.

Стукнуть быка по носу и заставить окунуть свой зад в грязь — не высшее ли это наслаждение?

Джулиан вспомнил серые ледяные стены работного дома, такие же серые лица его обитателей, мертвые тела, лежащие на одних кроватях с живыми, тонкие пальчики детей, просящих хоть крошку хлеба, и безымянные могилы…

Здесь смерть была благом, о котором молились, потому что она сулила избавление от всех страданий.

Кто-то должен был заплатить свою цену за то, чтобы стереть из памяти Джулиана ужас его прошлого. Сэр Роберт Уорд был первым в этом списке.

Негодяй, которому он собирался отомстить, настолько реально предстал перед его мысленным взором, что Джулиан, чтобы очнуться, долго тер глаза. Наконец зрение восстановилось, страшные видения исчезли, и он смог подойти к окну и взглянуть на лениво текущие мимо особняка воды Темзы. Слабый звук, донесшийся из глубины спальни, заставил его резко обернуться.

Серена стонала, но нежным прикосновением к ее горячей щеке он успокоил ее.

Она металась в бреду, но он поправил смятые простыни, разбросанные подушки, расправил одеяло и заботливо укрыл ее. Его руки, привыкшие к рукоятке шпаги или пистолета, а в последнее время к колоде карт, оказались способны к труду больничной сиделки.

— Серена, — говорил он тихо. — Что мне с тобой делать?

Все, чего он хотел, он добился. Старый констебль Лукас прекрасно сыграл свою роль. Фальшивый лорд Алистер получил свое вознаграждение и исчез, растворился в воздухе. Мудрый Флинн отдал Серену в его, Джулиана, руки. И что дальше? Сейчас, беспомощная и слабая, она считает его, Джулиана, своим спасителем, шепчет его имя. Но когда память полностью вернется к ней? Какими глазами она посмотрит на него? Какие мысли придут ей в голову?

Невинность девушек для него, проведшего отроческие годы в публичном доме, всегда была пустым словом. Совесть! Да какая может быть совесть у человека, живущего в английской столице, где честь и достоинство расцениваются на пенни, жизнь человеческая на шиллинги, а преданность королю на фунты стерлингов?

Но все-таки что делать? Бросить в лицо мерзкому Уорду брачное свидетельство и заставить загореться огнем его тупые свиные глазки — это, конечно, наслаждение…

Но сейчас в его полной власти беспомощная женщина, которая ничем не провинилась перед ним.

Когда она придет в себя и к ней полностью возвратится память, ее гнев будет жарче огня, извергнутого из пасти дракона. Она испепелит его своей ненавистью. Он не сможет остановить ее, даже пустив в ход все свое обаяние. Ему придется вновь заковать ее в цепи и требовать послушания за корку хлеба и глоток воды.

Флинн предупредил его — Серена никогда не покорится победителю. Чтобы ее победить, надо ее уничтожить или отступить с поля боя. Но Джулиан никогда еще не испытывал поражений. Он всегда был среди победителей — и при Каллодене, и в Индии, и за игорным столом, и в любовных битвах…

Он смежил веки, откинувшись в кресле, но, когда открыл глаза, за окнами уже ярко светило солнце. Прошло уже несколько часов, свечи догорели и погасли сами собой. В комнате было душно. Пахло воском и выдохшимся бренди из недопитого Джулианом бокала.

Серена по-прежнему спала неспокойно. Простыни и подушки превратились в бесформенный, влажный от пота комок. Джулиан с трудом расправил тело. Все его мышцы затекли от неудобной позы в кресле во время сна.

Он подошел к ней, нежно коснулся ее щеки. Ее пальцы, неожиданно сильные, как это бывает у больных в горячке, оттолкнули его руку. Громкий вопль потряс стены комнаты.

Применив силу, он утихомирил ее бешеный порыв.

— Мне снилось… — прошептала Серена и смолкла.

— Что?

— Что ты ненавидишь меня… что ты — чудовище… И я ненавижу тебя… — у нее перехватило дыхание, и он испугался. Неужели ненависть сжигает ее изнутри? Его рука скользнула по ее нежной груди и задержалась там, где бешено колотилось сердце Серены. Его ладонь чувствовала эти удары. Когда они стали все реже, его охватил страх. Он не был врачом, у него не было под рукой никаких целебных средств… Он наклонился и прижал свои губы к ее запекшимся губам. Он только хотел, чтобы прекратились ее крики и тишина воцарилась в комнате.

Наградой ему был едва слышный шепот Серены:

— Ляг рядом и согрей меня… Мне холодно. Он выполнил ее просьбу. Они укрылись одним одеялом. Она подогнула ноги, свернулась в маленький комочек, влилась в каждую выемку его тела и уснула.

Он не смел потревожить ее сон. Дыхание Серены выровнялось. Она доверчиво, как маленький ребенок, прижималась к нему.

Ее разбудил шорох раздвигаемых занавесок. Полуденное солнце слепило глаза. Несколько мгновений она еще находилась между сном и явью, пытаясь осознать, где находится. Все вокруг — комната, мебель — было ей незнакомо. Туман, который застилал ее взор, не рассеивался, а, наоборот, становился все более густым и пугающим. Крик ужаса вырвался из ее пересохшего рта.

В ответ она услышала слова, произнесенные спокойным, ничего не выражающим тоном:

— Я принесла вам завтрак, миссис Рэйнор. Мягкий деревенский акцент говорившей женщины поверг Серену в панику. Она, столичная жительница, едва поняла смысл произнесенной женщиной простой фразы. «Неужели я сошла с ума и уже не понимаю родной язык?»— подумала Серена. Превозмогая боль, которую ей причиняло каждое движение, она поднялась на подушках. Остроносенькая, улыбчивая пожилая дама хлопотала в комнате, собираясь накормить больную. Она была одета в строгое коричневое платье с Кружевным воротничком, скрывающим всю шею до подбородка. Ее доброжелательные, но быстро бегающие глазки напоминали глаза курицы, беспокоящейся о своих цыплятах.