— Да, действительно, припоминаю. Весьма неприятный тип был. Очень хорошо сделал, что умер. Так что же, получается, ты теперь вдова? Надо же! Никогда не спал со вдовами.

— Нет, я разведена. Все, иду спать, а ты будь любезен убрать за собой, раз сам насвинячил.

— Подожди, если ты разведена, то давно? И был у тебя после мужа кто-нибудь или нет?

— Мне сейчас только твоей ревности и не хватало. Кто в моей жизни был и кого не было, уже давно не имеет значения. Все, я устала, хочу спать.

— Спать ты пойдешь, когда я тебя отпущу! Сначала убери с пола. Во-первых, это ты вывела меня из себя. Во-вторых, мыть пол я не привык, это женская работа. А моя работа начнется чуть позже.

Я на самом деле устала, и спорить с ним у меня не было сил. Да и совершенно бесполезно спорить с человеком, имеющим сильно развитую манию величия. Вот это и называется вляпаться! Мне пришлось повторить это себе еще раз, когда, приведя в порядок кухню, а потом в ванной и саму себя, я добралась наконец до комнаты с единственным намерением лечь и уснуть и обнаружила в своей постели Сашу. Никакие мои отнекиванья, ссылки на усталость и даже на свой возраст успеха не имели, мне было недвусмысленно сказано:

— Дорогая, ты совершенно напрасно стараешься убедить меня в своей усталости, от моих ласк она сразу же рассеется. Что же касается твоего возраста, то больше я не желаю слышать о нем ни слова. Ну же, не упрямься, со мной тебе будет хорошо, настолько хорошо, что ты забудешь про всех подонков, которые у тебя были. Я прощаю их, потому что ты тогда меня не знала так, как знаешь сейчас, но теперь смотри — если что, я просто сверну тебе шею!

И видимо, наглядности ради он сжал мою шею двумя руками, не слишком сильно, но ощутимо, я испуганно сглотнула. Саша разжал руки, глядя на меня скорее насмешливо, чем сердито. Но мне-то было уже не до смеха, но и не до секса тоже. Все его последующие попытки привести меня в надлежащее состояние оказались несостоятельными, конечно, свое-то он получил, но все настолько отличалось от предыдущего раза, что мой мучитель остался недоволен. Ведь ему так хотелось ощущать себя дарителем блаженства, тем более после только что заявленной декларации. Он ушел раздраженный и даже разобиженный, хлопнув дверью. Уснула я мгновенно, мне снилось что-то хорошее, веселое, но от этого прекрасного сна меня пробудили Сашины поцелуи. Я была такая сонная и размягченная, что ему вполне удалось наверстать все, чего ему не хватало для полноты ощущений. Оставив меня совершенно разбитую, он ушел на этот раз вполне довольный собой.

В последующие дни Саша почти постоянно пребывал в хорошем настроении, на работе не задерживался, иногда даже приносил продукты, ведь ужинал он теперь всегда со мной. Ему нравилось обставлять трапезу торжественно, со свечами, пошутить, посмеяться. И каждый вечер заканчивался одинаково: он неизменно приходил в мою постель. И здесь мне уже ничто не помогало, приходилось отрабатывать по полной программе. Как-то я додумалась до того, что решила симулировать экстаз, чтобы побыстрее освободиться. У других женщин, как я слышала, это очень даже неплохо получается. То ли они такие умелые актрисы, то ли мужчины у них не столь чуткие и не замечают обмана. Саша мой подлог раскусил мгновенно, разъярился и показал мне наглядно, что такое грубый, жесткий секс. Мне было больно, и я испугалась, не сразу заметив, насколько доволен моим испугом Саша. После его ухода я поплелась отмокать в теплой воде. Лежа в ванной и вдыхая запах розового масла, которое я добавила в воду, чтобы немного порадовать себя, я думала о том, насколько этому монстру важно ощущать свою власть надо мной, с помощью экстаза ли, испуга, все равно. Как же вырваться из ловушки, в которую я столь неосмотрительно забрела?

* * *

Постепенно отношения наладились, насколько это вообще было возможно. Но вчера меня пригласили на презентацию по случаю пятилетия издательского дома. Саше я ничего не сказала. Начало в пять часов, как ни торопись, но вернуться раньше его я не успею. Как он отреагирует?

Я убралась, приготовила ужин из двух блюд, не считая салата, украсила стол. Оставила записку, где сообщала, что вынуждена срочно уйти по издательским делам и что вернусь вечером. Теперь надо решить вопрос с тряпками. Я открыла шкаф: так, по делам я всегда езжу в строгом сером костюме, для сегодняшнего случая он не годится, нужно что-то другое. Но что? Взгляд остановился на нежно-голубом шелковом костюме. Макияж нанесла едва заметный. Оглядев себя в зеркало, решила, что вполне на уровне.

Начался вечер как-то уж слишком официально, все были скованы, но постепенно народ мало-помалу оживлялся. Я отпила из бокала и решила подойти к своей редакторше, которая только что мелькнула в другом конце зала. Пока я к ней пробиралась, лавируя между группками гостей, меня неожиданно окликнул главный редактор. Когда, слегка недоумевая, я подошла к нему, он представил меня своему собеседнику. Мужчину звали Модест Сергеевич. Меня поразил контраст между солидным именем нового знакомого и его внешностью. Был он очень высоким, крупным, даже толстым. Ярко-рыжие волосы растрепались, дорогой костюм помялся, и вообще чувствовалось, что человек очень мало обращает внимания на свою внешность. Но в его галстуке сверкала булавка с большим бриллиантом. Я так увлеклась, рассматривая рыжего Модеста, что не сразу уловила, зачем им понадобилась. Оказалось, главный рекомендует меня как литобработчика, способного спасти даже самую слабую книгу. Главный наш был человеком довольно суровым, в первый раз он удостоил меня похвалы, и я даже покраснела от смущения. Модест Сергеевич сунул мне визитную карточку, попросил непременно ему позвонить. И, не дожидаясь моего согласия, тут же откланялся, куда-то, видимо, спешил. Я посмотрела ему вслед: несмотря на его грузность, походка у него была легкая. «Порхающий бегемот», — подумалось мне. Конечно, это был только предварительный разговор, не заказ, но на сердце все же потеплело, я поняла, что мне не придется просить денег ни у сестры, ни у дочери. Уйти с презентации удалось только в начале девятого, оставив веселье в самом разгаре.

Такси я поймала тут же и через несколько минут была уже возле дома. По дороге я думала о том, как хорошо, что я выпила всего бокал и вряд ли от меня сейчас пахнет. Господи, до чего же я докатилась! Поднимаясь по лестнице, я взяла себя в руки и в квартиру вошла уже вполне уверенно. Было темно и тихо, наверное, Саша еще не вернулся. Войдя в темную кухню, я сразу же наступила на что-то хрупкое, стеклянное и торопливо зажгла свет. Мама моя! Сколько живу, такого не видела, разве что в кино. То, что я со старанием приготовила на ужин, было разбросано, да еще как! Сначала все бросалось в стену, а потом уже брызгами и осколками разлеталось по кухне. Но и этого ему показалось мало: банки с различными припасами, крупами, из шкафчика и холодильника, вообще все, что можно разбить, было разбито, рассыпано, растоптано! Ни в сушилке, ни в серванте не осталось ни одной чашки! Зато на полу красовалась куча осколков. Да он псих! Тут появился и автор данного шедевра авангардизма и, схватив меня за волосы, резко развернул к себе. Больно было так, что выступили слезы, но я напомнила себе его фразу, что он не способен ударить женщину. Как ни странно, в его глазах читалось только изумление. Саша внимательно рассматривал меня, словно я превратилась в экзотическое насекомое. Ах да! Он же никогда не видел меня нарядно одетую и накрашенную! Взгляд переместился ниже, неспешно обежал всю мою фигуру и надолго замер на открытых коленях. Юбка была короткая, при своих ногах я могла позволить себе небольшие вольности. Но Саша явно придерживался другого мнения на этот счет, ибо брови его сдвинулись, а губы искривились. Наконец он отпустил мои волосы, и я тут же тряхнула ими, словно проверяя: цел ли скальп? Все так же молча, чуть приобняв за плечи, он повел меня в комнату. Я хотела ему сказать, что очень голодна, но вспомнила, что есть после его погрома совершенно нечего, и нехотя подчинилась. Саша подвел меня к кровати, чуть отстранился, придерживая за плечи, и резко рванул на мне жакет. Тонкая ткань не выдержала, порвалась в двух местах, и пуговицы как горох запрыгали по полу. Я остолбенела, но тут раздался звонок в дверь. Саша выскочил в коридор. Как ни была я испугана, но сообразила, что юбку надо спасать, быстро сняла ее, кинула в шкаф и накинула халат. Послышался громкий голос моей любопытной соседки:

— Кто вы? Где Евгения Михайловна? Что здесь происходит? Я звонила и в дверь, и по телефону, всего полчаса назад, ну никакой реакции. А грохот как при землетрясении, я уж собралась вызывать милицию. Объясните, что случилось?

— Вы мне просто слова сказать не даете. Помилуйте, какая милиция? Все в порядке, просто мы затеяли небольшой ремонт на кухне. Впредь постараемся не шуметь, чтобы вас не беспокоить, а сейчас мне некогда, извините.

Голос Саши дрогнул только раз, на слове «милиция». Пока я завязывала пояс халата, он уже успел закрыть дверь. Схватив меня за локоть, стал развязывать пояс халата, а когда начала сопротивляться, просто разорвал его. Такая же участь постигла и дорогое нижнее белье. Затем поднял на руки и, как мячик, швырнул на кровать. Наши интимные отношения и раньше выходили за рамки общепринятых, но сейчас это было фактически изнасилование.

— Скажи спасибо, что легко отделалась, в следующий раз можешь сразу писать завещание, — заявил он под конец.

Потрясенная не столько смыслом его слов, сколько самодовольным тоном, словно он не женщину изнасиловал, а подвиг совершил, я хотя и была очень измучена, но все же не выдержала:

— Саша, подожди. Я хочу спросить тебя: много ли доблести надо, чтобы справиться с беспомощной женщиной? А, герой?

Саша потемнел лицом, молча пошел прочь и с такой силой захлопнул за собой дверь, что с моей прикроватной тумбочки слетел на пол и разбился будильник. Еще одна потеря! При этой мысли я чуть не засмеялась, но, почувствовав, что начинается истерика, затихла. Забыться я долго не могла, все разбиралась в своих ощущениях: странно, что после всего я совсем не чувствую себя униженной. Оскорбленной — да, но не униженной. Наверное, если бы я любила Сашу, то его поступок уничтожил бы меня, а так я словно попала в лапы разбушевавшейся гориллы. Горилла может убить, навредить, но не унизить, не тот уровень.

Проснулась я поздно, робкий луч солнца играл на оконных стеклах. Прислушалась: в квартире тихо. Встала, привычно протянула руку за халатом… черт, да ведь его нет! Ну и жизнь, рассказал бы кто-нибудь раньше, не поверила бы. Надела спортивный костюм и пошла на кухню. Для начала расчистила дорожку к холодильнику, но он пустовал, только в емкости на дверце подсыхал небольшой кусочек сыра. Ну что ж, все лучше, чем ничего, и я с неожиданным удовольствием съела жалкий завтрак.

Уборка заняла немало времени: пришлось то и дело бегать к мусоропроводу. Потом, когда выкидывать было уже нечего, стала отмывать стены, мебель и пол, даже потолок кое-где оказался забрызган. Когда все было убрано, подсчитала убытки. Н-да! Из стеклянной посуды выжил только хрусталь, да и то потому, что он хранился в гостиной. Кухонная утварь была в общем-то цела, только у кастрюль местами отлетело обливное покрытие. Приборы не пострадали, все же остальное… Особенно мне было жалко немецкий чайный сервиз с очаровательными пастушками. Его когда-то купили еще родители, и в детстве я часами рассматривала румяных селянок в причудливых нарядах, представляя себя одной из них. В руки мне эти чашки не давали, тонкий фарфор был почти прозрачен, не для детских неуклюжих игр. А теперь эти чудесные вещицы валяются в мусоросборнике, эх! Даже разделочные доски вандал расколотил. Плафон кухонного светильника был разбит, от него чудом сохранился какой-то осколок. Осколок я, забравшись на табуретку, сняла, чтобы не упал на голову, лучше уж голая лампочка. Казалось бы, кухню постигло полное, тотальное уничтожение. Но вот что странно — вчерашний погром отнюдь не был вызван слепой яростью озверевшего человека. Плита, мебель, мойка были целы, даже окна, которые так легко разбить, уцелели. Что ж, все понятно. Ведь Саша еще собирается здесь жить, поэтому не покорежил ничего из того, без чего невозможно обойтись. Нет, зря я сравнивала его с гориллой, горилла бы порушила все, а этот куда больше напоминает шизофреника.

Я отправилась в магазин, сама себе удивляясь. Конечно, о хорошем настроении не могло быть и речи, но ведь и до отчаяния далеко! Да, я пока еще не имела представления, как мне выкручиваться, как спровадить жильца, ставшего не только любовником, но и мучителем. Объявить, что он надоел мне до чертиков, пусть выселяется? Небезопасно, а главное — совершенно бесполезно, только нервы очередной раз потреплю. Пожаловаться на него? Интересно кому. Не в милицию же, в самом деле. Могу представить себе веселые добрые лица милиционеров, когда я стану рассказывать им свою горестную историю. Мной овладело убеждение, что раз жизнь решила за что-то меня наказать, то, значит, во-первых, есть за что, во-вторых, выход найдется сам собой. Раньше я что-то не замечала за собой подобных мыслей, но за последнее время со мной столько разного произошло, что неудивительно, если я хоть чуть-чуть поумнела. А даже если и нет и вся эта философия не от ума, а от глупости, то все равно уже ничего не поделаешь.