— Интересно узнать, сколько же вы были знакомы? Если это не секрет.

Я сразу поняла, что он спрашивает о моих отношениях с Володей и просто старается поддеть меня, тем не менее ответила: полтора месяца. Он протяжно свистнул и покачал головой:

— Однако быстро же ты дело сделала!

Я поморщилась от его откровенно враждебной реплики, но ответила спокойно:

— Я знаю, Виктор, как ты ко мне относишься, но изменить прошлое ты не в силах. Наша встреча с Володей уже была, как и наша любовь. А что касается сегодняшнего дня, то, что бы ты там ни думал, я не искала помощи ни твоей, ни Андрея. Когда я шла к Наташе, то просто собиралась поговорить с человеком, который пришелся мне по сердцу, с которым можно не бояться быть откровенной. Она сама позвонила вам, без моего ведома, поскольку я бы на это никогда не согласилась. И насколько я понимаю, ты сам вызвался меня подвезти, не так ли? Я благодарна тебе за это, но буду еще более благодарна, если ты оставишь все свои комментарии при себе.

Тут он бросил руль и, повернувшись всем корпусом ко мне, отдал честь:

— Есть, товарищ командир! Какие будут еще указания?

Я испугалась, но, оказывается, мы встали на светофоре и никакой опасности врезаться не было, я вздохнула облегченно и промолчала, решив больше не препираться с ним. Но он-то как раз думал иначе и вскоре снова заговорил:

— Что, Женя, правда глаза колет?

Голос у него был обманчиво мягким, но смотрел он недобро, да и усмехался тоже. Уж не для того ли он вызвался отвезти меня, чтобы иметь возможность без свидетелей шпынять в свое удовольствие? Повезло, однако! Впрочем, я и вообще везунчик тот еще.

— Да, Витя, твоя правда колет. Ведь у каждого человека она своя. Одно дело — правда человека беспристрастного, и совсем другое — правда человека, заранее враждебно настроенного, как, например, ты. Но если ты думаешь, что меня задевает твое плохое отношение, то ошибаешься. Твое мнение — это твои проблемы, и мне нет до них никакого дела. Ты волен думать обо мне все, что угодно, но вот зачем меня посвящать в свои мысли, непонятно. Мыслей у меня и своих невпроворот.

То ли он не нашелся с ответом, то ли ему, наконец, надоело со мной разговаривать, но только до самого дома он молчал. Я-то думала, что он сразу уедет, как только высадит меня, но он закрыл машину и последовал за мной в дом. Меня это неприятно удивило, но я промолчала. Виктор, не раздеваясь, прошел в гостиную, постоял там, оглядываясь по сторонам, потом спросил:

— Я вижу, ты ничего здесь не меняла. Почему?

— Нет, конечно, зачем? Ведь это Володин дом.

— Но его больше нет, дом он оставил тебе, теперь ты здесь хозяйка и вольна все делать по собственному усмотрению.

— Вот я и делаю. Мне приятно оставить все так, как было при нем, словно он только вышел прогуляться, сейчас вернется, и мы сядем пить чай с его знаменитым вареньем из китайки.

— Чай — это хорошо, это прекрасно, а с вареньем — еще лучше! Давай в самом деле попьем чайку.

Нет! Он просто невозможный человек, ну как можно с таким разговаривать? Я пожала плечами и отправилась ставить чайник. Подумав немного, со вздохом достала баночку. Варенья осталось совсем немного, и я его берегла. Больше к чаю подать было нечего, даже хлеба не было, по дороге мы в магазин не заходили, а я перед отъездом в Москву последний хлеб раскрошила птицам, чтоб не плесневел здесь. Собирая на стол, я совершенно машинально извинилась за его скудость и тут же об этом пожалела.

— Я и не ожидал, что ты хорошая хозяйка, но ничего, я тебя прощаю.

Я уже открыла рот, чтобы отчитать этого нахала как следует, но вдруг передумала. И что он все ко мне цепляется, словно нарочно провоцирует на скандал, может быть, таким путем он хочет лишний раз убедить себя, какая я плохая и злобная? Насколько смогла, я приветливо ему улыбнулась:

— Что же делать? Какая есть. Но все равно я рада, что ты меня прощаешь, как-то сразу легче на душе стало. Пей пока чай с вареньем, Володя его сам варил, а уж поешь дома.

— Ты что, уже выгоняешь меня?

— Нет, ну что ты! Как можно! Конечно, посиди еще, мне нравится, когда ты говоришь гадости, это так приятно.

Чуть не подавившись чаем, Виктор отодвинул недопитую чашку от себя, резко встал и подошел ко мне совсем близко:

— Послушай меня внимательно, язвочка моя распрекрасная! Все эти твои бабские штучки на меня не действуют, я не Володька, светлая ему память! И заруби себе на носу, что, если бы не он, я никогда в жизни не только бы не стал помогать тебе, но даже и смотреть-то в твою сторону.

— Взаимно. Я принимаю твою помощь только потому, что ты близкий друг Володи.

Он стоял так близко, что его гневное дыхание опаляло мне щеки. Выговаривая последнюю фразу, я взглянула ему в лицо, словно принимая его презрительный вызов, и неожиданно для себя вдруг увидела, какие у него красивые темные глаза и длинные ресницы. Это нечаянное открытие почему-то сильно расстроило меня, и я резко отшатнулась от Виктора. Но он придержал меня за локоть:

— Не так быстро, наш разговор еще не окончен. Хватит пустой болтовни, теперь поговорим о деле. Сколько ты намереваешься здесь пробыть, неделю? Так вот, слушай меня внимательно — без меня отсюда ни шагу. Будет лучше, если ты никому, даже родным, не будешь звонить отсюда, они ведь не знают, что ты здесь? Или знают?

— Я никого не извещала, да и никто, кроме Любаши, моей двоюродной сестры, вообще не знает о том, что у меня появился этот дом. Любаша, конечно, может догадаться, что я здесь, но это не страшно, ведь Павел ни ей и никому вообще из родных и знакомых звонить не будет. Покойники не звонят, а он для всех, кроме меня, покойник. Но к чему такие предосторожности? Насколько я понимаю, мне надо просто переждать, пока он не перестанет меня искать и не успокоится. Так?

— Я и не рассчитывал, что ты хоть что-то понимаешь, так что можешь не ломать себе голову. Сиди здесь тихонько, как мышь, я за тобой приеду.

После этих слов он направился к выходу. Но я не могла на этом успокоиться.

— Постой. А почему это именно ты приедешь за мной? Я этого не хочу, ведь Андрей сказал, что приедет кто-нибудь.

Виктор посмотрел на меня так, словно я надоедливое насекомое, о которое просто руки не хочется марать, чтобы пришлепнуть его, вышел в прихожую, снял с вешалки куртку и ушел. После его ухода я задумалась о том, правильно ли я вела себя, может, надо все-таки быть с ним повежливее? Как-никак, пусть нехотя, с нескрываемым отвращением, но он взялся мне помочь. Но тут свои не слишком веселые размышления о Викторе пришлось прервать, потому что, взглянув на часы, я поняла, что если собираюсь сегодня поужинать, а завтра утром позавтракать, то мне надо поторопиться в магазин.

* * *

Соблюдать предписанные этим жутким Виктором правила я не собиралась, не хватало еще только, чтобы мои родные начали меня искать. Поэтому через день я позвонила с почты Любаше и Кате. Любаши дома не было, зато у нее теперь был автоответчик. Подивившись новшеству, я пообщалась с аппаратом, сообщив ему, что занята работой и, когда освобожусь, позвоню. Катя оказалась дома, у нее было хорошее настроение. Она мне самым подробнейшим образом рассказала о своих новых тряпках, в ярких красках описала очередную каверзу Мишутки, пожаловалась, что муж мало бывает дома, быстренько спросила о моем здоровье и куда-то заторопилась. Поскольку она не спрашивала, где я пропадаю, я поняла, что она мне не звонила. Напоследок я сказала, что буквально завалена работой и несколько дней буду недосягаема. Такое бывало нередко, и Катя спокойно распрощалась со мной.

Работы с заказом, хотя и очень кропотливой, было в общем-то немного, и я ее завершила в три дня, благо кроме этого ничего и не делала. Затем я принялась за собственное творение, оно меня увлекло, несмотря на то, что шло не очень легко, некоторые места приходилось переделывать по нескольку раз. На седьмой день работа была в разгаре, я вся была не здесь, а в каких-то заоблачных высях, увлекаемая своим вдохновением, поэтому меня крайне неприятно поразил быстрый стук в дверь, и тут же послышались шаги в коридорчике. Это был, конечно же, Виктор, кто еще мог так нахально ворваться. За последние дни, занятая работой, я как-то успела подзабыть о том неприятном впечатлении, которое он на меня производит. Теперь его бесцеремонное, как мне показалось, вторжение вызвало у меня сильный приступ раздражения, и все ранее намеченные планы вести себя с ним сдержанно и корректно моментально вылетели из головы. Я молча уставилась на него, стараясь держать себя в руках, чтобы не вспылить и не наговорить ничего такого, за что потом было бы стыдно.

— Здравствуй! Я что, напугал тебя? Ты смотришь на меня как на привидение. Но я вижу, ты совсем не готова, это очень плохо. Ко всему прочему, оказывается, ты еще и несобранная! Ну что же делать, я подожду, и все же поторопись, будь уж так любезна.

— Нет, это уж ты будь так любезен и объясни, что ты здесь делаешь? Входишь, как к себе домой, прерываешь мою работу. А ведь я не звонила и не просила за мной приезжать.

— Ну вот что я тебе скажу: если бы ты потрудилась закрыть дверь, то я не вошел бы так легко. А теперь попробуй забыть хоть на время, что ты мегера и что у тебя самый отвратительный характер на свете, вспомни о деле. Ведь это у тебя неприятности, а не у меня. Тем не менее я бросаю все свои дела, а у меня их немало, и достаточно серьезных, и приезжаю сюда, чтобы помочь тебе справиться с твоими трудностями. Но мне некогда учить тебя элементарной вежливости, если ты соберешься быстро, то так и быть, в виде исключения, я приму это как твои извинения.

Я не знала, что сказать в ответ. Я и в самом деле вела себя не слишком вежливо, но этот человек выводил меня из равновесия одним своим заносчивым видом. И я действительно не звонила и не просила приезжать за мной, а ведь Андрей обговаривал это непременное условие. Я еще раз напомнила об этом Виктору, стараясь выглядеть спокойной и рассудительной, а не то с него станется прилепить мне что-нибудь похуже мегеры.

— Обстоятельства изменились, и тебе лучше быть в Москве, — соизволил он объяснить.

— Чьи обстоятельства изменились? И для кого лучше, чтобы я была в Москве? — все еще не сдавалась я.

До этого момента Виктор говорил со мной достаточно спокойно, включая и сделанный мне выговор, но сейчас выдержка, казалось, изменила ему. Он как-то весь передернулся, но все-таки сдержался, только окинул меня уничтожающим взглядом и вдруг совсем неожиданно спросил:

— Сколько тебе лет на самом деле?

— Что значит — на самом деле? Мне сорок восемь лет, и я ни от кого никогда не скрывала свой возраст, — ответила я ему с вызовом.

— Ну, по тебе этого не скажешь, поскольку ведешь ты себя как совершенно невоспитанная девчонка, которую надо было побольше шлепать. Не знаю, чем были заняты твои мозги до сих пор, но, судя по твоей, мягко говоря, неумной реакции, ты так и не удосужилась понять, в какое дерьмо вляпалась!

Слова его были не только грубыми, но и несправедливыми, а потому мне стало до того обидно, что на глазах выступили непрошеные слезы.

— Я ни во что не вляпалась, как ты изящно изволишь выражаться, поскольку совершенно ни в чем не виновата. Я просто живу, как жила до сих пор. Не моя вина, что на свете бывают преступники, даже если этот преступник мой бывший муж. У нас, в конце концов, есть соответствующие органы, чья прямая обязанность ловить преступников, вот пусть они этим и занимаются, а я буду заниматься своим делом.

Выпалив все это, я уселась на стул и уставилась в окно. Там светило весеннее солнце, на ветке голой еще сирени прыгали две синички. Мир за окном был так хорош, а я сижу тут как дурочка, и меня поучает и без конца теребит совершенно невозможный, наглый тип. Наглый тип тоже уселся на стул, посмотрел в окно, но, не найдя там ничего для себя интересного, возвел глаза к потолку и, обращаясь к нему как к собеседнику, заметил:

— Интересно, почему это женщины, когда им больше нечего сказать, сразу прибегают к слезам? Наверное, хотят разжалобить, а зря!

Я не сразу поняла, при чем тут слезы, но тут же почувствовала, как по моей щеке и вправду ползет предательская, соленая капля. Я поспешно вытерла глаза, пока за одной не последовали другие. Посмотрела на своего мучителя, он все еще делал вид, что его очень интересует потолок, притворщик.

— Ты отстанешь от меня?

Все еще не отрывая взора от столь интересующего его предмета, он вздохнул притворно и медленно покачал головой:

— Конечно, нет. Мне нужно, чтобы ты собралась и поехала со мной.

— Что ж, я иду собираться, поскольку ты не оставил мне выбора. Буду готова через десять, максимум пятнадцать минут. И это время ты вполне можешь провести в машине.