Теперь уже Женевьева смотрела на старшую сестру с таким беспокойством, как будто Редмонды были гоблинами из народных преданий или призраками тех разбойников, что некогда промышляли на суссекских дорогах. Лайон и в самом деле исчез как привидение.

– Вполне возможно, что это действительно был он. – Оливия пожала плечами. – Впрочем, не уверена. Я была занята памфлетом…

Женевьева внимательно посмотрела на сестру.

– Оливия, ты почему-то очень красная… Что с тобой такое?

– Просто ты слишком увлеклась живописью, милая Женевьева. Я уверена, что теперь все люди кажутся тебе сошедшими с полотен позднего Гейнсборо[16].

Женевьева рассмеялась.

– Живописи не может быть «слишком много».

Оливия улыбнулась младшей сестре. Женевьева была просто прелесть. Забавная, красивая, спокойная… Но все же она, Оливия, сейчас не была с ней откровенна. Впервые в жизни она скрыла что-то от любимой сестры.

– Ты нашла что-нибудь из того, что хотела? – спросила Оливия.

Женевьева кивнула на стопку книг, которую держала в руках.

– Надеюсь, папа не будет возражать, если я куплю все эти книги. А ты нашла то, что искала?

Оливия взглянула на угол стеллажа, за которым исчез Лайон.

– Думаю, что нашла, – ответила она.

Глава 6

Сестры вернулись из книжного магазина как раз вовремя: успели занести книги к себе в спальни и занять свои места за столом – уже подошло время ужина, и Джейкоб Эверси, сидевший во главе стола, с улыбкой оглядывал всех домашних.

– Так какие же сплетни вы слышали на вчерашнем балу? – осведомился он. Отец обращался сразу ко всем, кто сидел за столом, но никто не поторопился ответить.

– Там была очень красивая музыка, – ответила, наконец, Оливия. – И все выглядели… просто восхитительно.

– Старший Редмонд вернулся в город, – нехотя проворчал Маркус. – Это самая последняя новость.

– Наша Оливия танцевала вальс, – добавил Чейз. – Я видел, как она промелькнула, когда я тоже танцевал.

«И ты, Чейз?!» Оливия пронзила его взглядом и тут же опустила голову. Как же она не заметила вчера, что братья за ней наблюдали? А впрочем… она и не могла этого заметить. Ведь когда она танцевала с Лайоном, для нее вообще никто не существовал, кроме них двоих. И уж если совсем честно… Она не была уверена, что сможет вспомнить о чем-либо, кроме этого.

– В самом деле, Оливия? С кем же? Практикуешься для своего дебюта в следующем году? – спросил отец. Ах, ее бедный простодушный отец! Он был готов потакать ей во всем! Впрочем, нет, конечно же, не во всем…

Оливия молча смотрела на него – словно внезапно лишилась дара речи.

– С Лайоном Редмондом, – заявил Колин. – Да-да, это чистая правда.

– Мы видели его также и сегодня. В книжном магазине Тингла, – весело добавила Женевьева. – У стеллажа с фолиантами по истории.

Все сидевшие за столом замерли с вилками у рта.

– У Тингла, говоришь? – произнес, наконец, отец, потянувшись за очередным куском мяса.

Оливия не знала, куда девать глаза. Уставившись в свою тарелку, она машинально гоняла по ней вилкой горошины.

– Да, у Тингла! – радостно продолжала Женевьева. – И Оливия разговаривала… Ой! – Она с упреком посмотрела на старшую сестру, ударившую ее под столом ногой.

– Да, Женевьева прекрасно все запомнила, – с улыбкой проговорила Оливия. – Я действительно довольно долго разговаривала с мистером Тинглом, и, кроме того, он дал мне новый памфлет.

Общий вздох, сильно смахивавший на стон, прокатился по столовой – именно такое действие оказывало на родных Оливии слово «памфлет». Конечно, они к ее увлечению относились снисходительно, но все же были весьма озадачены этой «странностью». Однако все полагали, что странное увлечение скорее всего пройдет, когда она выйдет замуж.

Оливия улыбнулась про себя. Слово «памфлет» должно было положить конец разговору о книжном магазине и, следовательно, о Лайоне Редмонде.

Увы, радость ее была преждевременной.

– Довольно странное совпадение, – пробормотал отец. – Выходит, мистер Редмонд оказался в книжной лавке в одно время с вами, юные леди? – Джейкоб вопросительно взглянул на старшую дочь.

Оливия замерла. Она не осмеливалась взглянуть на свою мать – та умела читать по ее лицу как по книге. Отец же всегда была любящим и веселым, поэтому все они часто забывали о том, что он к тому же отличался редкой проницательностью, а в коммерческих кругах даже иногда говорили о его прямо-таки сверхъестественной интуиции.

Оливия не привыкла прибегать к разного рода уловкам, поэтому ей сейчас было не по себе. Женевьева же, к счастью, помалкивала, однако не сводила с сестры пристального взгляда – как будто подозревала, что перед ней вовсе не она, а некая самозванка в облике Оливии.

Женевьева была далеко не дура, потому и молчала. А Оливия не знала, что сказать. Увы, их молчание усугубляло шаткость ее положения.

Помощь пришла неожиданно от ничего не подозревавшего Йана.

– Развлечения в Пеннироял-Грин, если не считать верховой езды и стрельбы по мишеням, ограничиваются пабом и книжным магазином. Куда же еще пойти Лайону Редмонду? В церковь, что ли?

– Я хочу, чтобы ты не произносил слово «церковь» с таким пренебрежением, – строго глядя на Йана, сказала мать. – Ты же знаешь, что здешний приход существует лишь благодаря нашей щедрости.

– Жаль, что никто из нас не пошел в священники, – с усмешкой пробурчал Йан.

Это замечание вызвало у братьев неловкие смешки. Давно уже было известно: все женщины семейства Эверси вовсе не возражали бы, чтобы кто-то из братьев стал священником. Вместо этого все трое ушли на войну. Чейз и Йан были тяжело ранены, а Колин, к счастью, остался относительно невредим. Все они несли армейскую службу с честью и отвагой, и просто чудо, что всем им удалось вернуться домой.

Какое-то время все ели молча. И вдруг Колин, как бы в задумчивости, проговорил:

– И все же я не понимаю, что могло задержать Редмонда в Пеннироял-Грин. – Я слышал в трактире «Свинья и чертополох», что он скоро отправится на континент по делам клуба «Меркурий». Или женится на дочери Хексфорда – так утверждается в книге записей пари в «Уайтс». В конце концов, если мужчина привык сорить деньгами, а все женщины из кожи вон ле…

Ледяной взгляд отца заставил Колина умолкнуть. С минуту за столом царило гробовое молчание, после чего Джейкоб тихо проговорил:

– Зачем портить такой прекрасный ужин пустой болтовней?

– Да, конечно, – чуть помолчав, пробурчал Колин. Еще немного помолчав, спросил: – Как вы смотрите на то, чтобы устроить завтра крикетный матч? Может, забежим ненадолго в «Свинью и чертополох» и соберем несколько человек?

Теперь мужчины заговорили о крикете, и ножи с вилками снова пошли в ход.

Оливия же не смела поднять глаза от своей тарелки. Дочь Хексфорда… Должно быть, леди Арабелла. Оливия ее знала. Робкая девушка. Красивая. И очень, очень богатая. На ярмарке невест заполучить Арабеллу все равно что завоевать главный приз Суссекса за меткую стрельбу.

Тут ей вспомнилась тревога Лайона Редмонда, когда он думал, что чем-то отпугнул ее. А потом она вспомнила, как он шагнул к ней, чтобы успокоить. И вспомнила, как ей вдруг захотелось прижаться щекой к его груди.

Оливия танцевала вальс, наверное, раза три-четыре в жизни. И множество рилов и кадрилей. Но ни разу ей не было так хорошо и уютно, как в объятиях Лайона Редмонда. И ни разу она до этого не ощущала жар от прикосновения мужской руки.

«Пустая болтовня…» – так, кажется, выразился Колин.

Задорные, смеющиеся синие глаза.

Как будто одного лишь упоминания о Лайоне или о любом из Редмондов было достаточно, чтобы испортить жареную говядину.

Оливия никогда не спрашивала, в чем тут дело. Дети доверчивы и послушны, когда любят своих родителей и горячо любимы ими. А Джейкоб и Изольда Эверси были бесконечно любящими, но вместе с тем – строгими и требовательными. У Джейкоба Эверси было множество друзей по всей Англии, и все они, насколько знала Оливия, являлись людьми весьма почтенными и уважаемыми. И она ни разу в жизни не видела, чтобы отец проявлял необоснованную вражду к кому-либо.

Значит, и в самом деле их, Эверси, неприязнь к Редмондам имела веские основания?

С другой стороны… Ведь существовала легенда. Огромные деревья на городской площади, два древних дуба с переплетавшимися ветвями, якобы олицетворяли Эверси и Редмондов. Казалось, они всю жизнь боролись за превосходство друг над другом и одновременно поддерживали друг друга, так что теперь уже не могли друг без друга существовать. Некоторые называли это проклятием.

– Извините, можно мне выйти? – внезапно сказала Оливия.

– Дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? – встревожилась мать. Старшая дочь обычно полностью опустошала свою тарелку и просила добавки.

– Она ведь заполучила новый памфлет, – пояснила Женевьева.

– Да, верно, памфлет… – зашептались все остальные.

Оливия поспешно поднялась к себе в комнату. Она ведь отдала памфлет Лайону. Слава богу, никому из ее родных не захотелось его прочесть.

Осмотревшись, Оливия взяла со столика книгу на испанском, которую Лайон сунул ей в руки, – вдруг ужасно захотелось прикоснуться к тому, к чему прикасался он. Она еще не открывала эту книгу. И не очень-то понимала, зачем Лайон вручил ей этот том.

Как ни странно, слова о том, что женщины вешались ему на шею, ничуть ее не удивили и не встревожили. Разумеется, так оно и было – достаточно только взглянуть на этого мужчину, чтобы понять, что иначе и быть не могло, – но Оливия уже начинала осознавать и могущество своей собственной красоты. И, конечно же, она знала, что слухи о ее приданом добавляли ей привлекательности.

Но красота и богатство составляли лишь малую долю ее, Оливии, достоинств. И она чувствовала, что про Лайона Редмонда можно было бы сказать то же самое.

Оливия с удовольствием раскрыла томик, охваченная той неизменной радостью, которую испытываешь всегда, когда открываешь новую книгу, независимо от ее содержания. И в тот же миг из страниц выскользнула узкая полоска бумаги, упавшая ей на колени. Оливия тотчас схватила листок и, развернув его, прочитала записку:


«Встретимся у раздвоенного вяза в среду, в три часа дня. Скажите, что собираетесь навестить Даффи».


Сердце Оливии замерло на мгновение. А затем она коротко рассмеялась, ошеломленная такой наглостью.

Лайон, очевидно, написал эту записку дома, до того как отправиться в книжный магазин Тингла. С его стороны это был слишком самонадеянный и дерзкий поступок. Он полагал, что ей ничего не стоило солгать родным, а это было совсем не так. Кроме того, он считал, что она без возражений станет делать то, что ей скажут, хотя все, кто был с ней знаком, прекрасно знали: Оливия Эверси терпеть этого не может. И, конечно же, он думал, что она захочет снова его увидеть.

И вот в этом он был прав: ей очень хотелось его увидеть.

Оливия перечитала записку. При этом сердце ее гулко стучало – стучало прямо-таки оглушительно.

Записка явно была написана в спешке. Все буквы пылко рвались вперед, а «б» и «в» отчаянно устремлялись вверх – элегантные и красивые, нетерпеливые, решительные и целеустремленные, как и сам Лайон Редмонд.

Это было слишком… Слишком быстро. И слишком неожиданно. Она внезапно оказалась в плену противоречивых чувств и разбушевавшихся эмоций и теперь не знала, чего, собственно, хотела и как себя вести. А ведь до этого жизнь ее была размеренной и упорядоченной – как те аккуратно смотанные шелковые нитки для вышивания, с которыми они с Женевьевой очень бережно обращались, хотя иногда пререкались и ссорились.

Оливия вдруг подумала о своих родных, оставшихся внизу. Сейчас они, вероятно, расположившись все вместе у камина, читали друг другу вслух или же играли в шахматы. Для братьев это был короткий совместный отдых, перед тем как отправиться в таверну «Свинья и чертополох». Все они со временем вступят в брак и обзаведутся собственными семьями. И эти минуты, проведенные вместе с родными, не имели цены.

Интересно, а что происходило сегодня в доме Лайона? И неужели ее влекло к нему только потому, что запретный плод сладок? Нет, она так не думала.

Оливия слегка нахмурилась. Она чувствовала: какая-то сила словно подталкивала ее к нему. А когда ее подталкивали, у нее неизменно срабатывал рефлекс – упереться каблуками.

Но тут она провела пальцем по его записке, и ей вдруг представилось, как он писал ее… В следующее мгновение ее захлестнула теплая волна нежности, и Оливия вновь почувствовала непреодолимое влечение к этому мужчине. Она могла бы поручиться, что он был весьма опытным любовником. И, конечно же, не много нашлось бы таких женщин – если вообще нашлась бы хоть одна, – которые смогли бы ответить ему «нет». И все же в его честности было что-то целомудренное. Кроме того, Оливия точно знала: сегодня в книжном магазине он впервые в жизни растерялся. И она, Оливия, была единственным человеком, понимавшим, что он чувствовал.