Джулия Лонг - Любви подвластно все

Лайон ждал, прислонившись спиной к стволу раздвоенного вяза. Сердце же его бешено колотилось в груди, так что было даже удивительно, что не шуршал сверток с перчатками, который он сунул во внутренний карман сюртука. Никогда еще он не делал подарков женщинам – за исключением матери, – и сейчас этот подарок казался ему безупречным… и одновременно прискорбно недостаточным, потому что больше всего на свете он хотел положить к ногам Оливии весь мир.

Наконец она появилась, и в тот же миг ему почудилось, что весь окружающий мир вспыхнул и засиял яркими красками. Он выступил вперед, чтобы приветствовать Оливию и насладиться светом, который всегда излучало ее лицо.

Но она прошла мимо, будто он был деревом. Или невидимкой.

Ну вот… Что-то явно пошло не так.

Он догнал ее и потянулся за корзиной. Она резко отдернула руку, даже не взглянув на него. И он сразу понял: действительно случилось что-то ужасно неприятное.

– Оливия! – окликнул он ее.

Но девушка лишь ускорила шаг – словно его голос был писком комара, от которого она пыталась ускользнуть.

Лайон догнал ее и пошел с ней рядом.

– Оливия, сегодня я не смогу остаться. Мне необходимо отправиться в Лондон примерно на месяц. Я выезжаю завтра.

И тут она наконец-то остановилась и, повернувшись к нему, с недоверием на него посмотрела. Лицо ее сначала побледнело, затем щеки вдруг ярко вспыхнули, и она, поджав губы, развернулась столь стремительно, что юбки прямо-таки вихрем взметнулись. И она пошла дальше. Только теперь все быстрее и быстрее.

– Оливия, пожалуйста, поговорите со мной, – пробормотал Лайон, снова последовав за ней.

Но она не обращала на него внимания. Молча шагала, крепко стиснув зубы и вскинув подбородок. Лайон тяжко вздохнул. Впервые в жизни он понял значение слов «глубокая обида» и «крайнее возмущение».

– Оливия! Ради всего святого, постойте!

Она внезапно остановилась и, стремительно повернувшись к нему, отчеканила:

– Мне кажется, я уже говорила вам, что терпеть не могу, когда мне указывают, что делать.

Лайон уставился на нее в изумлении. Он совершенно не привык к тому, чтобы его отчитывали. Но по крайней мере она заговорила с ним…

– Извините меня, Оливия. Просто я… – Лайон в смущении умолк.

– Говорите же. Я вас слушаю.

– Я буду очень скучать без вас в Лондоне, – пробормотал Лайон, и эти его слова даже отдаленно не передавали того, что он на самом деле испытывал. Он сейчас чувствовал полную опустошенность и безысходное отчаяние.

Но Оливия ничуть не смягчилась.

– Тогда зачем же вы уезжаете в Лондон? – произнесла она тоном судьи.

– Чтобы представить кое-какие свои соображения членам клуба «Меркурий». Я уже говорил вам об этом. Это насчет паровых двигателей.

Пристально глядя на него, она спросила:

– А герцог Хексфорд тоже там будет?

Он с минуту помолчал, затем ответил:

– Да, конечно.

– И леди Арабелла, вероятно, тоже, не так ли?

Лайон вздохнул. Проклятье! Как же она… Ох, это все, наверное, газеты. Или, возможно, сплетни из Лондона каким-то образом просочились в дом Эверси.

– Но на заседаниях в клубе «Меркурий» ее, конечно же, не будет, – сказал Лайон и тут же понял, что не следовало это говорить. Очевидно, гордость или чувства Оливии были сильно задеты, так что поддразнивание – далеко не лучший способ исправить дело. Он поспешно добавил: – Видите ли, я не могу пропустить это заседание. Ведь оно было запланировано уже давно. У меня просто нет выбора, Лив.

Склонив голову к плечу, она посмотрела на него так, как будто он насекомое, пришпиленное булавкой к доске.

– Говорите, нет выбора? Значит, вам – какое несчастье! – придется кататься верхом вместе с леди Арабеллой и танцевать с ней на балах. И прогуливаться с ней. И разговаривать с ней на людях…

– Леди Арабелла не так уж много разговаривает, – перебил Лайон. – Она по большей части молча краснеет и иногда кивает, давая понять, что со всем соглашается.

– И она восхитительна, не так ли?

Он в задумчивости молчал. Оливия в гневе выглядела весьма впечатляюще… Глаза ее метали искры, щеки ярко пылали, и каждое ее слово было пропитано ядом. О, она была невероятно прекрасна, и ему очень хотелось сказать ей об этом. Но он подозревал, что в данный момент его слова будут неправильно поняты. Увы, она была смертельно оскорблена, и с этим приходилось считаться.

– Некоторые, возможно, с этим согласятся, – тихо сказал Лайон. – Но мне гораздо приятнее разговаривать с вами. Не важно, о чем. И не важно, когда именно. Я даже предпочитаю продолжать этот наш разговор, хотя вы, сверкая глазами, сжимаете кулаки и вот-вот топнете ногой.

И вновь воцарилось молчание. При этом Лайон заметил, что Оливия с трудом сдерживала смех.

– Но вам ведь хочется поехать в Лондон? – спросила она наконец.

– Я давно хочу переговорить с инвесторами из клуба «Меркурий», но в данный момент мне не хочется уезжать, – тихо ответил Лайон. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, он добавил: – Оливия, я… Я хотел бы вручить вам кое-что.

Ужасно волнуясь, Лайон полез во внутренний карман сюртука. Неловко порывшись там, извлек, наконец, свой подарок и молча протянул девушке сверток. Она с недоумением посмотрела на него. Ее восхитительные глаза все еще сверкали гневом и обидой, но ему показалось, что она немного смягчилась.

Затаив дыхание, он смотрел, как Оливия, развернув ткань, с изумлением уставилась на те самые лайковые перчатки, о которых давно мечтала. И она по-прежнему молчала. Когда же, наконец, подняла на него взгляд, в глазах ее была мучительная боль.

И Лайон тотчас же понял: все обернулось совсем не так, как ему хотелось. Все обернулось просто ужасно, чудовищно!

– Но это же… те самые перчатки от Постлуэйта, – прошептала она.

– Да, – кивнул Лайон.

А она вдруг судорожно сглотнула и так же тихо спросила:

– Прощальный подарок, да?

Лайон был ошеломлен этим вопросом.

– Нет! – воскликнул он. – Боже милостивый, нет! Это просто… Я хотел…

– Извиниться за то, что уезжаете, чтобы повидаться с леди Арабеллой?

– Нет, Оливия, я всего лишь…

– Я не могу принять их, – перебила она. – Что бы я стала с ними делать? Я же не смогу носить их прилюдно. Я вообще не могу появляться с вами на людях. Как я смогу объяснить, каким образом они ко мне попали? О чем только вы думали?

Теперь она вся дрожала от обиды и гнева. И в глазах ее заблестели слезы. Но что он мог поделать? Ведь он все равно должен был покинуть ее и отправиться в Лондон.

Сделав глубокий вдох, Лайон мысленно сосчитал до трех и тихо, но настойчиво, проговорил:

– Оливия, пожалуйста, выслушайте меня.

Он молча кивнула и вроде бы немного успокоилась, а он, чуть помедлив, вновь заговорил:

– Оливия, милая, я хотел бы подарить вам луну, но был вынужден ограничиться перчатками.

Из ее горла вырвался тихий стон, а лицо исказилось словно от сильнейшей боли. Увы, слишком поздно Лайон осознал, как, должно быть, восприняла Оливия этот его подарок и его последние слова. Мол, луну он ей не предлагал, а перчатки – утешительный приз.

– Оливия, послушайте…

– Отдайте их леди Арабелле. – Она сунула перчатки ему в руки и, стремительно развернувшись, быстро побежала – словно хотела как можно скорее оказаться подальше от него.

За пять недель до свадьбы…

Как только приданое Оливии было готово, в семействе Эверси воцарилось относительное спокойствие. Все члены семьи, кроме матери и Колина, уехали в Пеннироял-Грин, а Женевьева вернулась в горячие объятия супруга, с нетерпением ожидавшего ее.

Как-то утром Оливия за завтраком мазала свой тост джемом, когда слуга, вошедший в комнату, протянул ей поднос с корреспонденцией.

– Для вас, мисс Оливия.

Она нахмурилась, разглядывая адрес на конверте. Затем быстро вскрыла его и прочла несколько строчек. После чего опустила письмо на стол и уставилась на него, широко раскрыв глаза и зажав ладонью рот.

– Боже мой… Господи… Подумать только… О боже, святые угодники… – тихо пробормотала она.

Ее мать выронила нож, и тот с громким звоном упал в тарелку.

– Оливия, в чем дело? – прошептала она.

– Все в порядке, мама. – Оливия заставила себя улыбнуться. – Все в полном порядке, просто замечательно!

Ее матери многое довелось пережить: потерю ребенка, отправку сыновей на войну и даже на виселицу, – и все невзгоды она переносила с необычайным достоинством и не теряя присущего ей чувства юмора. Теперь почти все ее дети обзавелись собственными семьями, но Оливия по-прежнему вызывала у нее серьезную озабоченность, хотя она и старалась этого не показывать.

– Оливия, дорогая, так что же все-таки случилось? – спросила она.

– Мама, произошло настоящее чудо. Меня приглашают посетить миссис Ханну Мор – она сейчас живет в Плимуте. И мистер Уильям Уилберфорс тоже там будет. Мама, на две недели!

Мать и брат Колин встретили это сообщение без особой радости. И мать пробормотала:

– Ханна Мор?.. Ах да-да, Ханна Мор. Ты как-то упоминала о ней раз или два.

– Или пятьдесят, – буркнул Колин.

Но Оливия, казалось, не слышала брата. Ханна Мор! Поэтесса и драматург! Пламенный борец за права неимущих и искоренение рабства! В общем – выдающаяся женщина!

– Она собирается погостить в доме одной замечательной семьи в Плимуте вместе с Уильямом Уилберфорсом и мистером Тейлором. О господи… Они слышали о моей работе и поддержке неимущих. Здесь так и написано. – Оливия ткнула пальцем в письмо. – Я как-то побеседовала с ней недолго после лекции, и она, должно быть, меня не забыла.

– На две недели, Оливия? – с беспокойством спросила мать. – Сейчас? У тебя же свадьба в мае! Уже через несколько недель.

– Ох, уже в мае?.. Лучше мне это записать.

Колин рассмеялся, и мать легонько шлепнула его по руке.

– Не смей ее поощрять!

– Но ведь мое приданое готово, – проговорила Оливия. – Ах как же мне повезло с родными и с друзьями! Невозможно выразить, как я счастлива. И если ты, мама, не нуждаешься в моей помощи при подготовке дома к приему гостей…

– Для этого у нас достаточно слуг. Но тебе нужно подумать об устройстве своего собственного дома.

– На это у меня будет вся оставшаяся жизнь. И, пожалуйста, мама, пойми, такой шанс выпадает лишь раз в жизни. Эта дама уже в годах, и я, возможно, больше никогда не смогу встретиться с ней, если не поеду сейчас. Поверь мне, мама, это очень важно для меня. К тому же я уже не маленькая девочка.

– Надо думать, – кивнула мать. После короткой паузы добавила: – Вероятно, вскоре у тебя будет масса хлопот с детьми.

– Э-э… Вполне возможно, – пробормотала Оливия, нахмурившись. Сделав глубокий вдох, продолжала: – Знаешь, мама… Просто, куда ни повернись, везде вижу или слышу… что-нибудь обо мне. Эти песни, книги регистрации пари… – Она густо покраснела.

Глаза матери округлились, и она, схватив дочь за руки, воскликнула:

– Ох, дорогая моя! Бедняжка! Но ты никогда ничего об этом не говорила. Никогда не показывала, как сильно все это тебя беспокоит. Знаешь, нет ничего страшного в том, чтобы не держать все в себе.

«Но и ничего хорошего», – подумала Оливия. Однако нежная забота матери все же немного утешила ее. Помолчав несколько секунд, она решительно заявила:

– Все эти песни – они просто нелепы, вот и все. Так что не беспокойтесь за меня. Меня это совершенно не волнует. И все же я бы предпочла уехать в какое-нибудь тихое и спокойное место. Думаю, это было бы разумно.

– Ей действительно нужно уехать, – твердо заявил Колин. Он видел лицо сестры в салоне Акермана и прекрасно ее понимал.

– Оливия, но кто же будет тебя сопровождать? – спросила мать.

– Я знаю, кого хотела бы пригласить поехать со мной в качестве компаньонки. Эта молодая женщина тоже интересуется деятельностью миссис Мор. Ты встречалась с ней, мама. Я имею в виду мадемуазель Лилетт.

– О, да-да, та рассудительная швея-француженка, – закивала мать. – Она мне очень понравилась. И наверняка в разлуке чувства Ланздауна еще больше окрепнут.

– Совершенно верно, мама. К тому же у Ланздауна сейчас множество хлопот в связи с приездом его матери и сестер. А потом, когда я вернусь, он будет счастлив увидеть меня.

– Вы собираетесь… уехать? Сейчас? – изумился виконт.

Они с Ланздауном сидели на обтянутом бархатом диване в гостиной лондонского особняка Эверси, не приближаясь друг к другу больше чем на фут.

Оливия заставила себя улыбнуться:

– Но ведь это всего на две недели, Джон, да и то в Плимут, то есть совсем недалеко. Благословенное место. Подлинное украшение карты страны. И в Плимуте, по крайней мере, я не услышу ни о каких книгах регистрации пари.

Она протянула жениху письмо, и тот пробормотал:

– О, Ханна Мор… Поистине удивительная женщина. Думаю, у вас с ней много общего. Достаточно знать вас, дорогая, чтобы оценить ее по достоинству.