– Слишком вольное обобщение, – заметила Оливия, поразмыслив.

– Но тщательный анализ фактов его полностью подтверждает, – с улыбкой возразил Лайон.

Она взглянула на него и тоже улыбнулась. Потом вдруг заявила:

– Может быть, Джонатан вообще не стал бы этим заниматься, если бы ты не уехал.

Лайон посмотрел на нее в упор, но промолчал. Конечно же, он очень скучал по своим близким – несмотря ни на что.

– Мы упражняемся в философских рассуждениях этим утром, не так ли, Оливия? – проговорил он наконец.

– Это мое обычное занятие. – Она пожала плечами.

Лайон рассмеялся, а Оливия подумала: «Неужели его смех всю жизнь будет заставлять мое сердце так бешено биться?» Что ж, может, и так. Ведь именно этот смех делал ее жизнь полной – подобно тому как соль или джем придают пище особый вкус.

Они преодолели последний подъем и вскоре услышали журчание воды, заметно отличавшееся от мерного плеска волн, набегающих на берег и откатывающихся обратно в море.

Тут Лайон протянул своей спутнице руку и сказал:

– Нам предстоит небольшой спуск, а грунт здесь легко осыпается, так что…

Опершись на его руку, Оливия с улыбкой спросила:

– Сомневаешься в моей ловкости?

– О, ничего подобного. Просто я могу упасть и разбиться насмерть без твоей поддержки.

Оливия рассмеялась и тут же ахнула, когда Лайон увлек ее за собой вниз по довольно крутому склону, умело и без усилий поддерживая, когда это требовалось.

Ловкость и сила ошеломляли и вызывали уважение. В конце спуска они легким прыжком приземлились на узкой полоске золотистого песка.

– Ну вот, порядок, – сказал Лайон.

Оливия же молча озиралась: казалось, она лишилась дара речи.

Они сейчас находились в своеобразной «корзине», образованной вздымавшимися вокруг них почти отвесными скалами. А у ног их сверкали бирюзой воды овального озера – оно простиралось футов на пятьдесят, а затем, изгибаясь в форме апострофа, образовывало еще одно небольшое озерцо, скрывавшееся за нагромождением скал. По поверхности озера разбегались круги от вливавшегося в него в дальнем его конце водопада. Бесконечная струя пенившейся воды шириной в несколько метров падала примерно с двухметровой высоты. А истоки речушки не были видны – вероятно, она начиналась где-то на соседнем холме, а затем устремлялась вниз по каменным уступам, изливаясь в озеро.

За водопадом виднелось небольшое темное углубление в скале; сам же водопад походил на белый кружевной занавес над сценой.

– Настоящий рай… – пробормотала Оливия, не сознавая, что произносит эти слова вслух – они словно вырвались из самых потаенных глубин ее души.

– Я подумал то же самое, когда впервые попал сюда.

Некоторое время они молча любовались чудесным зрелищем.

– А теперь снимай всю свою одежду, становись под струю воды и мойся, – сказал Лайон.

Оливия вздрогнула и повернулась к нему. Он протянул к ней руку и, немного помедлив, разжал кулак. На ладони у него лежал ослепительно белый кусок мыла. Оливия посмотрела на него, затем опасливо взглянула на Лайона.

– Не бойся, французское, – сказал он. – Понюхай его.

– Да, верю, – буркнула Оливия. – Меня смущает совсем другое… То, что ты сказал перед этим.

И снова воцарилось молчание. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза: почти все их мысли читались ясно, хотя и не произносились вслух.

– Я буду там. – Лайон кивнул в сторону той части озера, что скрывалась за скалами. – И тоже помоюсь. Озеро совсем мелкое. Пожалуй, ты даже сможешь в нем стоять. Я не буду видеть тебя, а ты – меня. Хотя… Если ты станешь позади водопада, то струя воды заслонит тебя, так что я не смогу тебя увидеть, где бы ни находился.

Оливия посмотрела на водопад, затем – опять на Лайона. После чего снова взглянула на водопад – и вновь перевела взгляд на Лайона.

– Может… тебе нужна помощь? – пробормотал он. – Ну… с разными тесемками, корсетом и прочим? Или ты предпочтешь оставить песок на своем теле – как сувенир в память о своем пребывании здесь?

– Как-нибудь справлюсь, – заявила Оливия.

– Ты, как всегда, бесстрашна.

Оливия усмехнулась, а Лайон добавил:

– Я буду начеку и сумею защитить тебя от любых посягательств чаек и мстительных русалок.

– А они и впрямь мстительные? – Оливия осторожно потянулась за мылом, и ей вдруг вспомнился тот день, когда она передала Лайону памфлет, вспомнилось то первое робкое соприкосновение их рук. Соприкосновение недозволенное… и бесконечно желанное, разжегшее пламя страсти…

Его ладони были все такими же изящными, но теперь загрубелыми и стали мозолистыми. И одну из них пересекал шрам – она еще раньше это заметила. Судя по всему, он провел последние несколько лет, орудуя саблей. Или каким-нибудь другим оружием… Могло ли теперь хоть что-нибудь привести его в трепет? Или он столько всего повидал, что его уже ничем не удивишь? И у него, наверное, было множество женщин.

– О, русалки очень ревнивы, – ответил Лайон, как будто прочел ее мысли. – И они часто отпускают язвительные замечания в адрес других прекрасных женщин.

Оливия улыбнулась, тотчас же представив разгневанных морских дев, дергающих хвостами. А потом вдруг сообразила, что эти слова Лайона являлись также и комплиментом в ее адрес. При мысли об этом она густо покраснела. И почему-то вдруг подумала: «А ведь я ни разу по-настоящему не смутилась в присутствии Ланздауна или любого другого мужчины. Пожалуй, лишь в тот раз, когда услышала «Легенду о Лайоне Редмонде…»

Она снова вспомнила про Ланздауна. Вспомнила его широкие ладони и кольцо с печаткой, должно быть, сверкавшее у него на пальце, когда он, размешивая сахар в своей чашке с чаем, говорил какой-то другой женщине, что обручился с ней, с Оливией… И, конечно же, он был чрезвычайно деликатен, когда обращался с дамой.

А вот Лайон всегда действовал напрямик и не старался ничего смягчать, предлагая ей что-либо. И он совершенно не думал о том, насколько разумно его предложение.

– Возьми также и это. Вместо полотенца. – Он протянул ей свернутое одеяло, и Оливия зажала его под мышкой. – Можешь пройти прямо к водопаду и поднырнуть под струю, а там – увидишь.

Она кивнула и выдернула ленту из волос. Волосы тотчас рассыпались по плечам, и ветер, подхватив их, принялся забавляться ими, точно ребенок новой игрушкой. Чуть помедлив, Оливия сбросила туфли и, наклонившись, подхватила их одной рукой. Другой же как бы машинально приподняла юбку, немного приоткрыв икры – пусть полюбуется! – и направилась к водопаду.

– Откуда ты знаешь, какая я?! Может, я вся покрыта переливчатой чешуей! – крикнула она, глянув на Лайона через плечо.

– Очень на это надеюсь. Тогда сбудутся все мои мечты!

Оливия весело рассмеялась, и смех этот следовал за ней, мелодичный и неудержимый – как водопад.


Лайон мгновенно осознал, как ему этого недоставало. Недоставало ее чудесного смеха. И вот сейчас он стоял – и упивался им.

Она казалась в эти мгновения совершенно свободной и счастливой. Бесхитростно счастливой. Смех ее напоминал птичье пение после грозы, когда все птицы не умолкая радостно щебечут. Ей следовало бы всегда быть такой счастливой.

И тут он заметил, что поблизости что-то поблескивает на земле. То был отражавший солнечные лучи лоскуток ткани. Оливия выронила свой ридикюль.

Лайон поднял его за уголок, и изнутри вывалилась расческа… и еще что-то белое, сложенное в плотный квадрат, чуть развернувшийся при падении. Он осторожно поднял его. И почти сразу же понял, что это такое. Его большой палец нащупал в углу вышитые буквы: ЛАДР.

Но как его носовой платок попал к ней? Платок был совершенно чистый, если не считать крошечной капли крови.

И тут он вспомнил ту ночь, когда покинул Пеннироял-Грин. В ту ночь отец ударил его.

Выходит, все это время Оливия хранила его платок и повсюду носила с собой…

Лайон прикрыл глаза, и грудь его едва не взорвалась от радости – как в тот раз, когда он впервые сжал Оливию в объятиях.

Возможно, это было все, что им отпущено судьбой, – те короткие, полные райского блаженства встречи на час или два. Встречи, разделенные долгими днями тоски и страданий… Возможно, им были предначертаны свыше лишь эти немногие счастливые мгновения в их жизни, скрытые от глаз людских, как это убежище среди скал. Да, может быть, и так, но все же…

Лайон тяжко вздохнул, глядя вслед любимой и поражаясь несправедливости судьбы. У него то и дело перехватывало дыхание от охватившего его неистового желания, жестоко терзавшего его и грозившего свести с ума.

Она любила его! Всегда любила! Он точно это знал. Более того, он был твердо уверен, что рожден для того, чтобы любить ее. И если эта любовь была проклятием – то что же тогда назвать благословением? И как узнать, что он должен сделать ради счастья – ее и своего собственного?


Оливия шагала босиком вдоль берега, пока влажный песок не превратился в холодный серебристо-серый камень, поверхность которого, наверное, уже много столетий тщательно полировалась струящейся водой. Девушка ненадолго остановилась, а затем осторожно шагнула чуть вверх и проникла за водопад, в небольшую нишу за ним. Ниша оказалась довольно глубокой, поэтому гладкая задняя стена сводчатой впадины оставалась сухой, а в воздухе сохранялся приятный запах влажной земли.

Оливия сделала глубокий вдох и сквозь завесу воды выглянула наружу.

На берегу виднелась стопка одежды и пара сапог, а рядом – аккуратно расстеленное одеяло. Значит, Лайон уже успел раздеться и сейчас находился в воде. А почему же она медлила? Она тоже сумеет быстро управиться, если не станет долго раздумывать.

Ей не составило труда стащить платье через голову, после того как справилась с тесемками. Затем, сняв сорочку, Оливия аккуратно сложила одежду возле дальней стены и теперь, уже полностью обнаженная, приготовилась стать под струи водопада – не такое уж привычное дело для англичан. Впрочем, она совсем бы не удивилась, если б узнала, что кому-то из ее братьев уже доводилось проделывать такое.

Какое-то время она просто стояла, наслаждаясь наготой, стояла, ничем не стесненная и свободная от всего, что ограничивало бы ее движения, – увы, прекрасные английские платья замечательно с этим справлялись.

Теплый ласковый воздух, насыщенный влагой, мягко обволакивал ее обнаженное тело, превращая самые обычные действия – поднять руки, пройтись босиком, резко повернуться – в необычайно чувственные и полные смысла.

Наконец Оливия ступила под струю воды и, ошеломленная, ахнула, затем рассмеялась. Контраст между прохладной водой и бархатистым теплым воздухом дарил невероятное наслаждение. Она поднесла мыло к воде и потерла между ладонями. Слишком энергично, как оказалось. Мыло выскользнуло у нее из рук и с плеском упало в воду. Его тут же унесло прочь.

– Проклятье! – воскликнула Оливия, и скалы заметно усилили ее голос, словно она была актрисой, стоявшей на сцене в «Ковент-Гардене».


Нырнув в прохладную воду, Лайон тут же вынырнул – то было как бы крещение, помогавшее прочистить мозги. О, какое это блаженство – избавиться от беспокойных мыслей и снова обрести радость жизни!

Какое-то время он плыл на спине, наблюдая, как в небе над ним парила чайка. Но чайку явно терзал голод, с которым ей приходилось постоянно бороться. Вся ее жизнь протекала в поисках пропитания.

Увы, его, Лайона, тоже терзал голод, но совсем другой. А свобода от чего бы то ни было – от прошлого ли, от семьи или от любви – на самом деле оказалась всего лишь иллюзией, в чем он недавно убедился.

Краем глаза он вдруг заметил неподалеку что-то белое, поблескивавшее в воде. Это оказался кусок мыла, проплывающий мимо. Лайон протянул руку и схватил его. И тут же встал на каменистое дно. Он мгновенно сообразил, что именно держал в руке: средство для достижения цели. Средство, с помощью которого можно было заключить сделку. Или, что гораздо вероятнее, совершить ужаснейшую ошибку.

Он мог бы просто проводить взглядом этот кусок мыла, и тот уплыл бы в океан. Мог бы сунуть мыло к себе в рюкзак и забыть о нем. Он мог бы найти множество более разумных решений, но вместо этого поступил совсем по-другому.

Повернувшись к водопаду, Лайон громко крикнул:

– Может, ты что-то потеряла, Оливия?!

В ответ – молчание. Она явно колебалась. «Оливия, позволь своему телу решать», – мысленно подсказал ей Лайон.

Наконец послышался ее голос:

– Оно… теперь у тебя? – Она явно нервничала.

– Оно проплывало мимо, направляясь к Гавру, но я поймал.

И снова молчание. Лайон затаил дыхание. Через несколько секунд спросил:

– Тебе оно нужно?

Он тоже ужасно нервничал. Очень многое зависело от ее ответа, и он не знал, что именно ему хотелось услышать.

Наконец она произнесла:

– Да, – послышался наконец голос Оливии.

Глава 20