– Любовь моя, любовь моя, любовь моя…


В церкви же тем временем четверо прихожан наконец-то нарушили распоряжение священника и один за другим поднялись со своих мест. Это были Айзея и Фаншетт Редмонд, Джейкоб и Изольда Эверси. И тотчас же по церкви пронесся шепот:

– Лайон… Лайон Редмонд… Это был Лайон Редмонд…

– Мой сын… – прохрипел Айзея. – Неужели это был… мой сын?..

– Где моя дочь?! – в волнении воскликнул Джейкоб и принялся было между скамейками пробираться к дверям.

И тут раздался громкий голос священника:

– Друзья, прошу минуту внимания! – Он поднял вверх обе руки, призывая к тишине.

Все четверо подчинились и обернулись к преподобному Силвейну. Священник же молча кивнул Ланздауну – словно дал разрешение произнести надгробную речь, – и виконт, глубоко вдохнув, повернулся лицом к прихожанам, теперь притихшим и настороженно наблюдавшим за ним, и отчетливо проговорил на удивление твердым голосом:

– Приношу мои глубочайшие извинения всем приглашенным на венчание. Его не будет: ни сегодня, ни вообще…

Кивком поблагодарив священника и шумно выдохнув, Ланздаун удалился за кафедру, вверяя себя заботам ошеломленного приятеля, своего шафера.

– Леди и джентльмены! – провозгласил Адам. – Друзья и родственники! Вы можете расходиться по домам: венчания не будет.

– Мой сын!.. – воскликнул Айзея Редмонд. – Черт побери, где мой сын?! Неужели это он…

– Успокойся, Айзея, – внезапно раздался женский голос.

Он замер на мгновение. После чего с удивлением обернулся. Это были первые слова, сказанные ему Изольдой Эверси за много лет. И выражение его лица – как и всегда, когда он смотрел на нее, – помимо его воли смягчилось. Он ничего не мог с собой поделать, и теперь все наблюдавшие видели это.

– Айзея, оставь их в покое, – тихо добавила Изольда.

И в тот же миг Джейкоб взял жену за руку и проворчал:

– Пойдем домой. Да-да, мы все отправляемся домой.

– А что, если она… – Изольда в отчаянии взглянула на мужа.

А тот, повинуясь чутью, рожденному годами жизни в любви и согласии, протянул ей носовой платок, поскольку глаза ее уже наполнились слезами.

– Не беспокойся, Изольда, – мягко сказал Джейкоб, слегка нахмурившись. – Она придет домой, я знаю это.

И, пронзив Айзею Редмонда яростным взглядом, который в иные времена заставил бы того схватиться за шпагу, Джейкоб Эверси повел жену прочь. Все родственники тотчас же последовали за ними. И было совершенно очевидно: несостоявшееся венчание оказалось весьма занимательным, хотя и не для всех, конечно: матери и отцу невесты было не до веселья.

Через несколько секунд поднялась обычная суета – все остальные тоже повставали со своих мест и устремились к выходу. Все, за исключением Ланздауна – тот по-прежнему скрывался у алтаря, надеясь оставаться незамеченным до тех пор, пока не сумеет ускользнуть вместе со своей родней.

Исключением была еще и леди Эмили Хауэлл, энергично пробивавшаяся к нему сквозь толпу.


Когда церковь наконец опустела и ближайшие дорожки очистились от людей, Адам и его жена Ева бегло осмотрели кладбище, после чего подошли к колокольне и поднялись, стараясь как можно больше шуметь по пути, дабы предупредить о своем появлении влюбленных.

А те сидели на полу, расположившись на сюртуке Лайона. Он обнимал Оливию одной рукой, и ее голова покоилась у него на плече. Они тихо о чем-то разговаривали и смеялись – словно уже десяток лет были женаты.

– Адам!.. – Оливия вздрогнула и виновато взглянула на кузена.

Лайон взял ее за руку, успокаивая, и прошептал:

– Милая, мы уже познакомились, и я попросил преподобного Силвейна удерживать всех на месте, если ты покинешь церковь, а потом, когда бросишься вслед за мной, отправить всех по домам.

«Лайон всегда все планирует заранее», – подумала Оливия и, улыбнувшись кузену, сказала:

– Он знает меня лучше, чем я сама себя знаю.

– Мистер Редмонд замечательный человек, – сказал Адам.

И он знал, что говорил. Ведь он, священник, влюбился в «неподходящую» женщину, и ему тоже пришлось за нее бороться. Конечно, его методы отличались от методов Редмонда, но он безошибочно узнавал истинную любовь, которая была для него священна.

– Замечательный человек, преподобный Силвейн, – сказал Лайон, улыбнувшись священнику.

И эти двое нисколько не сомневались, что станут друзьями.

– Вы собираетесь венчаться здесь, в Пеннироял-Грин? – спросил Адам.

Оливия и Лайон переглянулись и дружно ответили:

– Да!


После венчания, вернее – после церемонии, едва не завершившейся венчанием, Айзея Редмонд вернулся к своему великолепному письменному столу в библиотеке, где было принято множество блестящих решений и лишь несколько в высшей степени неудачных.

Перед его мысленным взором то и дело возникало лицо Оливии Эверси, бросившейся этим утром к выходу из церкви. При этом лицо ее пылало такой любовью, которую ему, Айзее, прежде доводилось видеть только однажды. Это случилось много лет назад, когда на лице Изольды, смотревшей на него, появилось точно такое же выражение…

Говорили, что Оливия выбежала вслед за Лайоном. При мысли об этом Айзея закрыл глаза, вновь ощутив острую боль от незаживающей раны – потери старшего сына.

Черт возьми, он не понимал. Он совершенно не понимал!

Руки у него дрожали, но было еще слишком рано, чтобы взбодриться с помощью бренди.

Проклятье, жизнь в последние несколько лет преподносила ему один неприятный сюрприз за другим: похоже, что он, Айзея, начинает стареть.

У двери кабинета кто-то вежливо кашлянул, и Айзея поморщился, недовольный, что прервали его размышления.

Тут дверь отворилась, и перед ним появился слуга.

– В чем дело? – буркнул Айзея.

– Здесь мистер Лайон Редмонд с визитом.

У Айзеи перехватило дыхание, и он замер на мгновение. После чего чуть приподнялся в кресле. В следующую секунду в кабинет вошел его старший сын – элегантный мужчина, потрясающе красивый, но суровый и хмурый.

Да, это был его старший сын, внезапно появившийся в их городке. Он сделал несколько шагов и молча остановился посреди комнаты.

В кабинете царила зловещая тишина, и лишь большие часы, как обычно, отсчитывали секунды.

– Лайон… – прохрипел Айзея и тут же умолк, не зная, что сказать.

– Пожалуйста, не вставайте, отец, – произнес Лайон.

И Айзея снова опустился в кресло. Но он не предложил сыну сесть. Было ясно, что тот не собирался это делать, а Айзея не хотел услышать отказ.

И снова воцарилась тишина.

Айзея внимательно смотрел на сына. Было очевидно, что Лайон долго плавал в далеких морях, сражался в жестоких битвах и повидал множество стран. Более того, Айзее почему-то казалось, что теперь Лайон прекрасно понимал его, понимал намного лучше, чем кто-либо еще.

При мысли об этом Айзея судорожно сглотнул. И со вздохом прикрыл глаза ладонью. Казалось, что он оставался абсолютно недвижим, однако же…

Внезапно Лайон заметил, что плечи отца дрожат. О господи, Айзея Редмонд… плачет!

Но Лайон не мог его утешить, даже не пытался. По правде говоря, он просто не знал, как это делается, но точно знал, что его отец ужасно одинок. И это было величайшей трагедией его жизни.

Наконец, глубоко вдохнув, Айзея пристально посмотрел на сына. А тот, чуть помедлив, тихо сказал:

– Вы необыкновенный человек, отец. Вам всегда удавалось по своему желанию все оборачивать себе во благо. Кроме любви.

– Лайон, сынок… – Голос отца прервался.

– Однажды вы сказали, что у меня есть выбор, – в задумчивости продолжал Лайон. – Наверное, когда-то вам тоже пришлось выбирать, причем не единожды. И, я уверен, по меньшей мере один раз вы ошиблись.

Айзея тихо вздохнул, глядя на сына как на привидение. А тот вновь заговорил:

– Отец, я знаю о деньгах, которые вы инвестировали под именем Джейкоба Эверси в треугольную торговлю.

Айзея вздрогнул и замер в неподвижности. Лайон тотчас узнал эту его манеру: это было признание вины и одновременно напоминание о прежнем Айзее, который мгновенно продумывал, как обернуть дело в свою пользу.

– Не стану рассказывать, как я узнал об этом, но предпринял это расследование ради женщины, которую люблю. Как вам известно, вопрос об искоренении рабства она принимает очень близко к сердцу, как, впрочем, и я. Да, я разделяю ее убеждения и не могу представить, как вы можете потворствовать процветанию рабства – пусть даже ради прибыли.

Айзея по-прежнему молчал.

– Отец, так каков же был ваш план? Выдать со временем Джейкоба Эверси властям? Или в конце концов предать огласке эту историю, чтобы разрушить его репутацию и навсегда обесчестить его в глазах жены и дочери?

Убийственное молчание затягивалось. Наконец Айзея заговорил, и в голосе его прозвучала угроза:

– Ты не знаешь эту историю, ты совершенно ничего не знаешь.

– Ошибаетесь, отец, я знаю вполне достаточно, – возразил Лайон. – А пришел к вам, чтобы сообщить: лучше не пытайтесь снова сотворить что-нибудь в этом роде. Надеюсь, вы меня поняли.

Айзея молча пожал плечами, а Лайон добавил:

– Я собираюсь жениться на Оливии Эверси, как только мы получим специальное разрешение. Полагаю, это произойдет в следующее воскресенье. Здесь, в Пеннироял-Грин. Будем рады, если вы придете. Но ни она, ни я не нуждаемся в ваших деньгах или в одобрении.

Айзея со вздохом кивнул.

– Отец, я кое-чему научился за последние несколько лет: в чем-то превзошел даже вас, но кое в чем до вас мне далеко. Я никогда не сдаюсь. И превосходно умею делать деньги. Не могу с уверенностью сказать, к счастью или к несчастью, но я стал таким, каков я сейчас, главным образом благодаря вам, отец. Поэтому огромное вам спасибо.

– Лайон, я… – Айзея откашлялся. – Лайон, я просто… Я очень рад, что ты дома.

И было очевидно, что эти слова – правда. Лайон знал, что отец действительно любил его, любил по-своему. И то, как он поступал со всеми членами своей семьи, являлось попыткой оправдать выбор, сделанный им много лет назад. Но это не делало отцовский выбор правильным. Поэтому Лайон промолчал.

Какое-то время мужчины пристально смотрели друг на друга. Но в конце концов Лайон все же задал вопрос, давно мучивший его.

– Отец, вы по-прежнему любите ее? – спросил он, имея в виду Изольду Эверси.

Айзея долго молчал. А потом из горла его вдруг вырвался страстный звук, напоминавший смех, только слишком уж невеселый. Но именно он и являлся его ответом сыну.

– А она все еще любит вас? – осторожно продолжал Лайон. Он все-таки задал этот вопрос, хотя не был уверен, что действительно хотел получить на него ответ.

– А ты как думаешь? – На губах Айзеи промелькнула горестная улыбка.

Лайон молчал, погрузившись в раздумья. Он был почти уверен: Изольда по-прежнему любит его отца, – однако не было сомнений и в том, что она любит также и своего мужа, – это становилось ясно всякому, кто видел их вместе.

Лайон со вздохом пожал плечами. Он прекрасно знал, какой силой обладало время, но не мог даже вообразить, что пришлось пережить Айзее Редмонду и Изольде Эверси.

И вот теперь их дети станут мужем и женой, что, вполне возможно, сыграет роль зажженной спички, брошенной в сухой хворост. Но даже если и так…

Что ж, значит, так тому и быть. Никто и ничто не помешает им с Оливией быть вместе.

– Знаешь, Лайон… – в задумчивости произнес отец. – Может, ты действительно стал значительно мудрее, но я все же старше тебя. И я думаю, что когда-нибудь – возможно, в далеком будущем – ты обнаружишь, что твое сердце может вмещать много различных видов и оттенков любви. Когда у тебя появятся дети, ты начнешь понимать, что я имею в виду. И ты удивишься, обнаружив, что каждый прожитый день заставит тебя очень многому учиться.

Но в данный момент отдаленное будущее мало интересовало Лайона. Ему хотелось как можно скорее вернуться к Оливии, все еще остававшейся в доме своего кузена.

И он не стал спрашивать отца, отнял бы тот Изольду у Джейкоба Эверси, если бы мог. Он полагал, что и так знает ответ.


Братья и сестра Лайона со своими супругами собрались все вместе в одной из гостиных, той самой, где они с братьями когда-то прыгали с дивана на стол и на кресло, воображая, будто ковер – это поток раскаленной лавы, и где его в свое время так восхищала резная облицовка камина с высеченными на ней орехами и виноградными лозами. И сейчас, приближаясь к двери, Лайон слышал голоса своих родных, до боли знакомые…

Он немного помедлил у входа, испытывая некоторую неуверенность. Теперь-то он знал: те чувства, что связывали людей друг с другом, были подобны изменчивому потоку, заполнявшему в душе пустоты, оставленные потерей близких. Но сейчас он почти ничего не боялся и вполне мог справиться и с этим тоже.

Внезапно все сидевшие в гостиной повернулись к двери и увидели его. И в разговоре тотчас возникла неловкая пауза – как в старомодной комедии. Все смотрели на Лайона с радостью и в то же время – с опаской, словно им хотелось броситься к нему, обнять и расцеловать, но они не были уверены, что это вполне безопасно.