– Какая теперь разница, Шейда. Это уже неважно. Просто держись от него подальше.


Поднимаю на мужчину глаза и вижу до боли знакомый взгляд. Такими же глазами я смотрю на Турка. Иногда взгляд может рассказать гораздо больше о том, что в сердце. Не всегда можно найти слова, но взгляд, он может рассказать куда лучше о любви и верности.


– Махов, спасибо.


– Не надо, дорогая. Очень жаль, что я выбрал не ту женщину. Береги себя.


Махов уходит, а внутри нарастает истерика. Перестаю себя контролировать, ибо одновременно смеюсь и плачу навзрыд. Успокаиваюсь, вспоминаю услышанное, и опять впадаю в истерику. И вдруг в голове возникает хронология всего произошедшего. Сандра дочь врача и прекрасно знала что делала. Игорь Борисович был прав, выдвигая версию постепенного отравления. Поэтому на теле не было следов побоев и удушья, а в крови ничего не нашли. Яд действовал постепенно и растворялся в организме после очередного приступа боли, в итоге сердце не выдерживало.


На дрожащих ногах бегу к кровати в поисках мобильного, как ненормальная, раскидывая все постельное белье. Когда нахожу, от паники не могу набрать нужный номер. Подхожу к окну, открываю его нараспашку и вдыхаю холодный воздух. Восстановив дыхание, набираю Рустаму. Раз. Два.Три. С десяток попыток, но он не поднимает. Звоню Игорю Борисовичу, тот поднимает почти мгновенно.


– Игорь Борисович! Игг-оорь Борисович, я знаю кто убил Руслана Алдамова! Я знаю! – начинаю кричать в трубку сразу же, как слышу голос начальника.


Наспех одеваюсь, вызываю такси, осознавая, что Алдамов сейчас не едет ко мне, а скорее всего, решил пойти к Зурабу, обманув меня.


ГЛАВА 24.



Перехожу на бег, когда вижу выходящего из здания Алдамова. Он продолжает держать телефон у уха, затем сбрасывает вызов, улыбка становится еще шире . Буквально за миг мое выражение лица сменяется шоком и я с криком бросаюсь к мужчине, но резко останавливаюсь. Начинает собираться толпа зевак. Слышу, как кто-то кричит, чтобы позвонили в скорую. Я сижу в метре от Алдамова, в спине которого пуля. Я словно заколдована, боюсь пошевелиться и тронуть его руками. Мои ноги отказываются идти, а глаза не хотят верить в происходящее. Зеваки снимают на телефон, медики просят всех расступиться, а я не могу оторвать взгляд от рук врача, который пытается поймать пульс, которого уже нет.


Уже нет.


Еще через полчаса я еду в такси. Калейдоскопом в голове друг друга сменяют обрывки из жизни, которую я не представляю как проживать дальше. Вспышками возникают образы окровавленной ноги старшего брата, которую я, двенадцатилетняя девочка, обрабатывала и чистила, бегая каждые десять минут за угол полуразрушенного дома, из-за бесконечных позывов рвоты. Массирую виски, но перед глазами, словно живая, улыбается младшая сестра, в том самом бирюзовом платье, разорванном руками бесчестных террористов. Детский образ сменяется образом падающего мужчины.


– Стой! – кричу, размахивая руками. – Остановись!


– Кричать не обязательно, госпожа. – сворачивая на обочину, отвечает на удивление спокойный таксист. – С вас…


Мужчина не успевает закончить фразу, обернувшись ко мне. Начинаю бить руками по спинке сидения, теряя остатки разума. Мне нечем дышать. Игра воображения смешивается с реальностью; смотрю на шокированного таксиста и хочу что – то сказать, пытаясь отогнать вспышки галлюцинаций, размахивая руками; голос становится искусственно хриплым и я буквально вываливаюсь на тротуар, дернув за ручку двери. Не чувствую боли от падения, зато сердце словно обливается раскаленной лавой. Скорчившись, закрываю уши руками, чтобы не слышать свой собственный плач. Хочу закричать, что есть сил, чтобы выпустить наружу, обжигающий мою беспомощную душу, огонь, но в следующий миг наступает глухая темнота.


Открываю глаза в своей квартире. Пусто и одиноко – полное отражение моей души. На мне плед, обычно лежащий на верхней полке шкафа; им всегда укрывалась Сандра, когда приезжала ко мне с ночевкой. Брезгливо скидываю с себя предмет воспоминаний и встаю с дивана. Тишину нарушает стук падающих на стекло капель. Подхожу ближе к окну и смотрю на почерневшее ночное небо.


Закрываю глаза и снова пытаюсь отогнать вспышки из прошлого. Рустама Алдамова больше нет. Только несколько часов назад я видела его улыбающееся лицо, а теперь осталась только моя любовь. И я даже не знаю смогу ли я быть теперь по – настоящему живым человеком. Будет большой удачей, если не свихнусь в край.


Безобидные капли резко переходят в ливень, безжалостно хлестающий окна и обрушивающийся на машины, дороги и людей на улице. В голове мелькает мысль распахнуть окно настежь и взгляд перемещается на ручку, вернее на ее отсутствие. Прохожусь по квартире и понимаю, что ручки на окнах, которые еще утром были на месте, кто – то открутил. Кто меня привез и уложил на диван, тот и открутил.

– Не знала, что ты коллекционируешь ручки от окон. – пишу сообщение, заваривая себе кофе в турке. – Ты реально психопат?


– А ты быстро вернулась к исходным настройкам, я так понимаю. – было мне ответом через двадцать секунд.


– Где ключи от квартиры, придурок? – спокойно набираю новое сообщение.


– Зачем тебе ключи? Пожалей людей, посиди пока в своей каморке. Безопаснее будет для Москвы. – отвечает вновь, видимо, понимая, что я играю по его же схеме.


– Я хочу приехать к тебе. Где ты?


Как только сообщение оформляется зеленой галочкой справа, телефон начинает вибрировать от звонка. Смотрю на дисплей и не верю своим глазам. Какого черта этот психопат рылся в моем телефоне и поставил свое фото на звонок?


– У тебя точно нет желтой карточки? – шиплю, как только принимаю звонок. – Ты точно больной!


– И тебе доброй ночи, госпожа адвокат. – смеется самым беззаботным голосом. – Если хочешь, специально для твоего успокоения, получу эту желтую карточку, поставлю в рамку и подарю тебе.


– Махов, ты в баре?


– Шейда, я приеду сам в течение часа. Не высовывайся из квартиры.


– Я сама приеду.


– Попробуй, если сможешь. – снова беззаботный смех.


– Махов, не заставляй меня прибегать к крайним мерам!


– Ой, аж мурашки от страха. К каким мерам ты собралась прибегать, богиня справедливости?


– Зря ты меня недооцениваешь. Есть экстренные службы, которые приезжают в кратчайшие сроки. Пожарные, например. А еще у меня на кухне в полке где-то валяются спички. Мне продолжать, дорогой?


– Детка, да тебе самой желтая карточка к лицу. Шейда, – меняя тон на максимально серьезный, отвечает мужчина. – у меня в баре не безопасно сейчас. И вообще, шастать по городу тебе не стоит. Мои люди у подъезда, мимо и мышь не пробежит. Дождись меня и продолжим ругаться дальше хоть до утра.


– Махов, возьми с собой оружие.


– Зачем?


– Боже, какой наивный. Я уже два года мечтаю прострелить твою головушку. И не забудь взять хороший коньяк.


Отключаю, не дожидаясь ответа. Ощущение, что стреляли в мое сердце, не убив, но оставив зияющую дыру на всю жизнь. Странное чувство очень чуткого осознания своих эмоций, в которых лидирует клубок из гнева и боли. Они напрочь стирают желание плакать и жалеть себя. Листаю журнал звонков и вижу уйму пропущенных от Борисовича. Я не в состоянии сейчас с ним говорить. Хотя… Я не в состоянии с ним говорить вообще уже никогда. Выключаю телефон полностью, прекрасно зная, что уже никогда его не включу.


ЭПИЛОГ.



Махов, сдержав слово, приходит через час и с шумом кладет на стол бутылку кизлярского коньяка «Лезгинка».


– Не смей напиваться, тебе скоро улетать.


– Серьезно? Это ты так решил? – отвечаю, делая удивленный вид. – Может, ты мне и левый паспорт приготовил?


– Шейда, хватит уже, – по –хозяйски располагаясь, мужчина смотрит прямо в глаза. – итак сегодня жутко долбанный день. Делай, как я говорю и иди собирать чемодан.


– Он у меня итак собран и билет есть на семь вечера на завтра, Алдамов постарался уже. А коньяк ты принес отличный.


– Шейда, – хватает за руку и возвращает меня на диван. – Ты сделаешь так, как я сказал! Забери коньяк и подари кому – нибудь в Ираке. – договаривает уже более спокойно.


– Почему, Махов?


– Давай без вопросов.


– Ладно. Чемодан собран. Оружие где?


– Не понял, – засмеялся мужчина. – ты серьезно сейчас?


– Не тяни, я не шучу.


Молча достает из – за спины пистолет и кладет на стол, наблюдая за мной. Абсолютно спокойно беру холодное оружие и рассматриваю со всех сторон. Красивое, с гравировкой какого – то узора.


– Это что – то означает? – обвожу замысловатый рисунок указательным пальцем. – Символ чего – то?


– С чего это ты так решила?


– Ну, не знаю. Такой я вряд – ли найду в оружейном магазине. Видно, что сделан на заказ.


– Такой орнамент делают только мастера в моем родовом селе. Во времена предков они готовили оружие, кольчуги и другое военное снаряжение, теперь больше сувенирную продукцию. Это мне подарил один хороший товарищ, очень талантливый мастер.


– Все, не утомляй, поняла. – сжимаю оружие в руке и направляю прямо на мужчину.


– Не играй с моим терпением, богиня справедливости. – спокойно произносит, словно в моих руках игрушка. – Мне надоест, и ты доиграешься.


Улыбаюсь в ответ и опускаю пистолет, затем ловко начинаю его разбирать, потом собираю снова. Так раз десять точно. Махов наблюдает молча, затем встает и неожиданно выходит из квартиры. Я продолжаю свое занятие, но через минут десять дверь снова открывается. Имин, молча, забирает собранный пистолет и вручает мне оружие побольше. Не поднимая глаз, так же спокойно разбираю автомат, затем собираю вновь.


– Засеки время, – нарушаю молчание. – посмотрим, сохранила ли я сноровку.


– 17 секунд, – ошарашено произносит мужчина. – Откуда…


– Откуда научилась? Я жила в Ираке, Махов. На моих глазах убили младшую сестру, потому что я не смогла в тот момент взять и выстрелить. – встаю и иду на кухню, возвращаюсь с рюмками и открытой бутылкой. – Потом поняла, что желание спасти любимых гораздо сильнее всех страхов вместе взятых.


Разливаю коньяк и подношу рюмку к губам. Имин, по – прежнему, в шоке от всего, что видит и слышит. Понятное дело, в его глазах я была дюймовочкой, которую нужно защищать и которая смахивает на эталон порядочной женщины. Его рюмка так и стоит на столе; беру ее и протягиваю мужчине.


– Я в 12 лет убила человека и спасла жизнь старшему брату.


Махов выхватывает рюмки из рук и уходит на кухню. Возвращается и забирает бутылку. Слышу, как жидкость плескается в раковине. У меня нет сил идти за следом и предотвращать происходящее. Ругаться тоже нет желания. Меня пробирает лишь чувство безысходности, от которого я думала, что сбежала, улетев из Ирака и кардинально поменяв жизнь.

Шейда, – возвращается и садится очень близко. – собери, пожалуйста, все необходимое и я отвезу тебя на самолет. Пока я рядом, тебя тронуть никто не сможет. Такие как Зураб со мной даже здороваются дрожа от страха. Но одна ты не проживешь даже до утра.


– Может, я и не хочу жить! Не думал о таком варианте? Совсем? Махов, я поклялась, что никогда больше не возьму в руки оружие, но и навредить тем, кого люблю я тоже не позволю. – встаю и начинаю нервно ходить по комнате. – Его убили на моих глазах, я видела, как он падал на землю, но я даже подойти не смогла! Я не смогла предотвратить, Махов, ты понимаешь!?


Голос срывается на крик и я больше не могу сдерживаться. Мужчина рядом совершенно не заслужил видеть и терпеть все, что творилось со мной, но в тот миг мой разум затмевала огромная боль.


– Как я буду спокойно жить дальше, скажи? Я, ведь, знала все, знала на что способен Зураб и как все может закончиться. – слезы застилают глаза и я закрываю лицо руками, пытаясь остановить этот бесконечный поток. – Почему я не поехала сразу и не помешала ему зайти в это чертово здание! Почему!


– Шейда, – снова хватает меня за руку и я падаю на диван, не в силах сопротивляться. – он заслужил гораздо худшей смерти, перестань оплакивать эту мразь. – шепчет холодным тоном. – Чтобы остаться в этом городе у тебя есть только один вариант.


– Я не хочу здесь оставаться. – шепчу осипшим от крика голосом. – Я здесь сойду с ума.


Мужчина снова уходит на кухню и возвращается с прозрачным стаканом холодной воды.


«Вода способна принимать любую форму» вспоминаю свои же слова, когда – то сказанные Рустаму и вглядываюсь в прозрачную жидкость. И я буду водой, раз жизнь не перестает играть со мной в замысловатые игры. Поднимаюсь с дивана, кладу недопитый стакан на журнальный столик и ухожу в спальню. Махов оказался истинно порядочным мужчиной, смирно ждущим меня на диване, пока я переодевалась в другой комнате. Похвально. Ни одного пошлого намека или усмешки, никаких лишних прикосновений, только уважение. Ловлю себя на мысли, что мужчина, которого боится пол столицы, у меня сейчас вызывает глубокое уважение и чувство безопасности рядом.