Мэри Бэлоу - Любящее сердце

– Клодия!

Голос брата мисс Симонс разорвал тишину, словно свист бича, и девушка покраснела от стыда, хотя продолжала хихикать.

– Но ведь это правда, – словно оправдываясь, пробормотала она.

– Кажется, чай уже разлили, – весело сказала Саманта, – и я ужасно проголодалась. Пойдем скорей, Дженни! Я не стесняюсь добраться до угощения первой.

Со смехом подхватив кузину под руку, Саманта потащила ее к столам, где уже были расставлены блюда с лакомствами.

– Что имела в виду мисс Симонс, – спросила Дженнифер, понизив голос и глядя себе под ноги, – когда сказала, что граф Торнхилл убежал на континент, после того как был застигнут при компрометирующих обстоятельствах со своей мачехой?

Дженнифер покраснела, удивляясь тому, как вообще смогла повторить подобное, но на этот разговор Лайонел вынудил ее сам, настояв на том, что им надо прогуляться наедине, не дав ей даже начать чаепитие. Чуть только они отошли подальше от столов, он стал ледяным тоном отчитывать ее за недопустимость ее поведения.

– Весьма странно слышать такой вопрос из уст девушки из приличной семьи, которая, как меня заверяли, получила хорошее и правильное воспитание. Хотя, я думаю, слова мисс Симонс говорят сами за себя.

Дженнифер помолчала, взвешивая его слова. Противоречивые чувства терзали ее. Гнев и раскаяние. Как смел он отчитывать ее в таком тоне, будто она неразумный ребенок! И как он смел усомниться в том, что она получила хорошее воспитание! Но ведь один раз она все-таки позволила графу Торнхиллу себя поцеловать – и позволила бы во второй, прояви он больше настойчивости. Дженнифер чувствовала себя беспомощной и несчастной. Это лето столько обещало ей, но пока ничего не исполнило.

– Но ведь он взял ее с собой на континент?

Дженнифер никак не могла отойти от темы. Она должна знать правду – может, тогда она освободится от влечения, которое испытывала к графу. А вдруг она не разобралась в своих чувствах? Разве может она испытывать что-то к Торнхиллу, когда сердце ее целиком отдано Лайонелу?

– Так он уехал с мачехой? Без отца? Или это случилось после смерти его отца?

– Это случилось до того, как его отец умер, – сказал Керзи, чеканя слова. – И его побег с Кэтрин явился вероятной причиной смерти старого графа. Он убежал с мачехой, потому что она находилась в состоянии, не позволяющем ей и носу показать в порядочном обществе. По крайней мере в нашей стране. Вот так. Теперь вы довольны?

В голове у Дженнифер гудело точно в улье. К горлу подступала тошнота. Нет, она не могла в это поверить. Должно быть, она что-то не поняла в словах Лайонела. Он сделал это с… собственной мачехой? Он сделал ей ребенка? И увез в чужие края, далеко от родины, обрекая на полное одиночество? И… что потом?

– Где она сейчас? – дрожащим шепотом спросила Дженнифер.

Он, должно быть, рассмеялся, но, когда Дженнифер подняла взгляд, она увидела, что он презрительно фыркнул, и эти поджатые губы сильно портили его красивое лицо.

– Разумеется, он ее бросил, – ответил Керзи. – Она ему надоела, и он поехал домой один.

– Боже!

Они гуляли по берегу почти в полном одиночестве. Только еще одна пара каталась в лодке, явно наслаждаясь представившейся возможностью побыть вдвоем, пока все пили чай.

– Теперь вы понимаете, – наставительно заметил виконт Керзи, – почему для девушки показываться в обществе такого мужчины означает наносить непоправимый вред репутации. И почему я запрещаю вам когда бы то ни было еще говорить с ним.

Дженнифер смотрела на воду, на влюбленных в лодке и, медленно прокрутив зонтик, тихо сказала:

– Милорд, мне двадцать лет. Почему все продолжают обращаться со мной как с младенцем, указывая мне, что я должна делать и чего не должна?

– Вы юная леди, – сказал он, – невинная девушка.

– Через месяц с небольшим я перестану быть невинной девушкой, – ответила она, повернувшись к Керзи.

– Вы будете моей женой.

Под скулами Керзи заходили желваки.

О да, разумеется! Она обязана будет подчиняться ему, как сейчас подчиняется отцу и тете Агате, выступавшей от имени ее отца, сопровождая на балах. Такова участь женщины. Подсластить пилюлю могла бы только любовь. И они с Лайонелом любили друг друга, разве нет?

– Но вы могли бы по крайней мере вразумительно объяснить мне, почему вы хотите, чтобы я поступала так, а не иначе? – спросила Дженнифер. – Если вы должны отдавать мне распоряжения, то почему я не должна знать, что заставляет вас требовать от меня тех или иных действий? Куда приятнее делать что-то по собственному выбору, а не из-за слепого повиновения. Несколько раз меня предупреждали о том, чтобы я не показывалась в обществе графа, но до сих пор мне никто не мог объяснить, почему я не должна с ним видеться. Оттого, что я женщина, я не перестаю быть разумным существом, способным мыслить.

Он смотрел на нее, но взгляд его оставался непроницаемым.

«Он не понимает! – вдруг догадалась она. В сердце ее прокралась тревога; будущее с человеком, не способным понять таких очевидных вещей, внезапно перестало казаться желанным. – Он не понимает, что я – личность, что у женщин, как и у мужчин, есть свои взгляды и свои представления», – стучало у нее в голове.

Она любила его беззаветно и преданно пять лет. Но впервые ей пришла в голову мысль, способная разрушить все, вызвать панику: может, этой слепой, беззаветной любви не хватит для счастья?

– Конечно, вы имеете рассудок, – сказал он. – И именно здравый смысл должен вам подсказать, что мудрость состоит в том, чтобы положиться на жизненный опыт, которым в большей мере обладают мужчины, заботящиеся о вас, и женщины значительно вас старше. Надеюсь, вы не станете создавать проблемы?

Лучше бы он дал ей пощечину. По крайней мере эффект от его слов был такой же.

– Проблемы? – переспросила она. – Так вы желали бы видеть меня покорной и послушной?

– Разумеется, я ожидал получить жену, которая будет знать свое место. И мое. Из того, что я знаю о вашем воспитании, а также из того факта, что вы всегда жили в деревне, я мог бы сделать вывод, что вы мне подходите. То же полагали мои отец и мать.

Получается, что она ему не подходит? Из-за того, что она танцевала с графом Торнхиллом и согласилась погулять с ним? Но ведь она не отказала Торнхиллу лишь потому, что никто не счел нужным объяснить ей, отчего она не должна этого делать! Внезапно пришедшая в голову мысль одновременно и поразила, и озадачила Дженнифер: не она ему, а виконт Керзи ей не подходит!

Дженнифер смотрела на своего суженого. На своего красавца Лайонела. На человека, о котором мечтала денно и нощно пять лет. Что же пошло не так в этом злополучном сезоне?

– Кажется, вы готовы взбунтоваться, – сказал он. – Может быть, вы сожалеете о том, что приняли мое предложение три недели назад? Возможно, вы хотели бы сказать об этом сейчас, до официального оглашения?

– Нет!

Слово это вырвалось у Дженнифер инстинктивно. Страх его потерять мгновенно рассеял все появившиеся сомнения.

– Нет, Лайонел! Я люблю вас!

И тут Дженнифер оцепенела от ужаса. Ошеломленная, испуганная, она смотрела в его голубые глаза. Она назвала его по имени, не дожидаясь приглашения. Она сказала ему, что любит, не дожидаясь, пока он произнесет заветные слова. Ей было стыдно, мучительно стыдно, и все же она сказала правду (или то, что на данный момент казалось ей правдой) и решила не опускать глаз.

– Понятно, – ответил он. – Значит, мы больше не в ссоре?

Так вот, оказывается, как ему все представлялось! Ссорились ли они? Наверное, да. Она уцепилась за эту спасительную мысль. Для влюбленных так естественно ссориться. Не то чтобы она могла назвать их с Лайонелом влюбленными, но в любом случае они были помолвлены. Он ревновал ее и был раздражен – она пыталась защищаться, оправдываясь. А теперь все разъяснилось. За ссорой следует примирение. Наверное, это не последняя ссора в их жизни. Сейчас она сталкивалась с реалиями настоящей жизни, а не той, что рисовалась в мечтах. Но волноваться решительно не о чем.

– Мне он вовсе не нравится, – сказала она. – Он дерзкий и… невоспитанный. Я танцевала с ним на балу только потому, что не могла подыскать причину, чтобы отказать ему. Сегодня я бы предпочла погулять с вами, но вы обещали Саманте покатать ее в лодке. Мне не нравится этот человек, а после того, что я о нем узнала, я с ним никогда больше не заговорю.

– Рад это слышать.

Дженнифер вращала зонтик. На душе у нее стало неожиданно легко. Так всегда бывает, когда разрешается недоразумение.

– Не смотрите на меня так, будто все еще на меня сердитесь, – сказала она. – Лучше улыбнитесь мне. Вокруг так красиво, и я так мечтала разделить всю эту красоту с вами.

Дженнифер порозовела от собственной дерзости, но душа ее опять была полна любви к нему. Он ревновал ее, и она была этим тронута, хотя никогда больше не даст ему ни малейшего повода для ревности.

– А я – с вами, – несколько неуверенно проговорил Керзи.

Но Дженнифер уже вся была во власти своей вновь обретенной любви. Сердце ее заходилось от счастья. Она протянула ему руку и поняла, что сделала, только когда он поднес ее к губам. Она хотела бы, чтобы они оказались в укромном уголке сада, к примеру, чтобы он мог поцеловать ее в губы. Сейчас выдался чудесный момент для их первого поцелуя. Такой теплоты и непринужденности еще никогда не возникало между ними.

– Завтра вечер в «Олмаке», потом костюмированный бал, а через два вечера после маскарада бал в доме вашего отца, – щебетала Дженнифер, продолжая улыбаться ему.

– Не знаю, как дождаться, – сказал он и поцеловал ее руку.

Дженнифер от кого-то слышала, что ссоры между влюбленными бывают полезны. После примирения отношения становятся даже лучше, чем до ссоры. Теперь она знала, что это так. Она чувствовала тепло его руки сквозь ткань рукава. Они шли по лужайке к дому, и она была так счастлива, что выражение «сердце готово лопнуть от радости» не казалось ей преувеличением. Все плохое осталось позади: неловкое, мучительное начало их с Лайонелом общения, мысли, которые вдруг явились к ней сегодня, эти сомнения – с ними тоже было покончено.

Она станет намеренно избегать графа Торнхилла до конца сезона. Сейчас Дженнифер уже не могла без стыда вспоминать то, с какой граничащей с развязностью непринужденностью общалась с ним. Как она могла решить, что Торнхилл – ее друг?! Если бы тогда она знала о нем то, что знает сейчас, ей бы не составило никакого труда публично дать ему отповедь. Со своей мачехой! Подумать только! Он сделал это с женой родного отца!

Дженнифер напрочь запретила себе думать о том, что любой грех достоин прощения, если человек искренне раскаивается в содеянном. Нельзя сказать, что она не замечала некоторой предвзятости в своем отношении к Торнхиллу. Если бы речь шла о постороннем человеке, она, со свойственным ей чувством справедливости, могла бы заметить, что он остепенился и готов искупить вину. Но к Торнхиллу это не относится. Если бы он действительно стал другим, не оставил бы мать своего ребенка вместе с собственным отпрыском за границей одних. Нет, он вовсе не собирался искупать грехи. Торнхилл достоин лишь презрения.

* * *

– Так что, как видишь, я оказался в ловушке. Теперь у меня осталось только прошлое. Ни настоящего, ни будущего.

Альберт Бойл и граф Торнхилл обедали в клубе. Бойл изливал другу душу.

– Но ты ведь еще не объяснился? – пристально взглянув на приятеля, спросил граф.

– Слава Богу, нет.

Бойл с мрачным видом крутил в руках бокал, не поднимая глаз на Торнхилла.

– Я знал, что так и будет, Гейб. Стоит потанцевать с одной особой чаще, чем с другими, и она уже вобьет себе в голову, что дело в шляпе, что ты уже покупатель. Розали Огден, черт побери!

– Я думал, что ты если и падешь жертвой, то только к ногам мисс Ньюмен.

– Мисс Ньюмен, – протянул Бойл, – маленькая блондинка, мечта любого мужчины. – Он насупился и уставился в бокал. – А на ее месте вдруг оказалась мисс Огден. Серая мышка, сама заурядность. Ни лица, ни ума, ни приданого. Мисс Огден, с которой я танцевал и ездил кататься лишь потому, что Фрэнк попросил меня об этом, намекая, что иначе бедняга весь сезон простоит у стенки.

– А она надеется получить руку и сердце? Мать ее ждет этого от тебя? Ты не обязан на ней жениться, Берти. Ты ведь не скомпрометировал девушку? Я правильно понимаю?

– Да нет, конечно! Избави Бог. Но Розали не из тех, кого можно свернуть с пути истинного. Знаешь, Гейб, я решил завтра утром поехать к ней и сделать предложение, пока совсем не извелся.

Граф Торнхилл промокнул салфеткой губы. Что-то в этой истории было ему совершено непонятно. Как это случилось? Когда он перестал понимать своего лучшего друга? Они с Берти были почти неразлучны еще со школьной скамьи.