– Вы пойдете со мной в библиотеку, чтобы написать письма? Я хотел бы, чтобы вы представились Кэтрин, и еще я хочу похвастаться, сообщив ей, какая мне выпала удача.

– Да, конечно.

Дженнифер встала. Кэтрин родила светловолосую и голубоглазую дочь. У нее, Дженнифер, тоже могли бы быть голубоглазые дети. Но теперь скорее всего у ее детей будут темные волосы и карие глаза. Дженнифер вдруг подумала о том, что хочет детей, даже если они будут не от Лайонела. Даже если они должны родиться от Габриэля. Она надеялась, что первым ребенком у нее будет мальчик. Она хотела сына.

И снова какая-то догадка забрезжила на краю сознания. Что-то не давало ей развить зародившиеся подозрения. Взяв мужа под руку, Дженнифер прошла с ним в библиотеку. Опять это странное чувство! Вот-вот что-то достучится до ее сознания, но окончательный прорыв так и не происходит.

* * *

Саманта спала плохо, урывками. Сердцем и душой она была с кузиной, которая – о ужас! – сейчас находилась один на один с человеком, которого они с первого взгляда окрестили дьяволом. Первая брачная ночь с Люцифером – что может быть страшнее? Что сейчас должна была испытывать Дженни, находясь в его власти? Вполне вероятно, что он жесток с ней. Какого еще обращения можно ждать от мужчины, способного так унизить женщину, так бессердечно обойтись с ней, как это сделал он, Торнхилл, на балу в честь объявления помолвки?

Бедная Дженни! Саманта терзалась мучительным чувством вины. Разве не она, Саманта, так жадно слушала Лайонела, делившегося с ней нежеланием совершать этот брак? Разве не она, Саманта, испытала радость, когда помолвка кузины так внезапно сорвалась? Нельзя сказать, что к этой радости не примешивалось сочувствие, но ведь это не оправдание… Бедняге Дженни пришлось выстрадать немало, и, как догадывалась Саманта, страдала она безвинно. Страшно вспомнить: сначала публичный позор на балу, потом порка. Дядя Джеральд готов был схватить плеть; хорошо еще, что им с тетей Агги удалось отговорить его от этого.

И теперь, возможно в эту самую минуту, этот мужчина, виновник всех бед Дженни, подвергает бедняжку еще более унизительным испытаниям. Саманта не знала точно, что происходит в супружеской постели, но, что бы там ни происходило, для женщины, которую принудили к браку силой, в этом не может быть ничего приятного.

Однако причина бессонницы Саманты была не только в ее кузине. Едва ли не большие переживания вызвала в ней встреча с Лайонелом в театре и то, что он был там с Горацией Числи. Видеть Лайонела рядом с Горацией оказалось еще тяжелее, чем когда он встречался с Дженни, Тогда Саманта могла утешать себя мыслью, что он делает это не по своей воле, что он вынужден подчиняться родителям, пять лет назад уготовившим ему такую судьбу. Саманте было жаль его, как бывает жаль человека, загнанного в тупик обстоятельствами. Теперь же, увидев Лайонела рядом с Горацией, Саманта восприняла его действия как откровенное и подлое предательство. По отношению к себе и, странное дело, к Дженни. За нее Саманте тоже почему-то стало обидно.

Наверное, его оправдывало то, что он не мог еще показать своих истинных чувств. Свет воспринял бы это как проявление весьма дурного тона. Не мог он, порвав отношения с Дженни в столь грубой форме, через два дня как ни в чем не бывало появиться в театре с ее кузиной. Надо было немного выждать. Возможно, несколько недель, самое большее – месяц. Не дай Бог, он вообразит, что не имеет права приближаться к ней, Саманте, до конца сезона, отложив ухаживания и предложение, которое непременно за ними последует, до следующего года!

Он скажет ей заветные слова. Он найдет способ вызвать ее на разговор. Просто надо немного потерпеть. И принять то, что он ей предложит. Иногда Саманта начинала воспринимать свою юность как тяжкий груз. Ей казалось, что она вообще ничего не понимает в этой жизни. Лайонел, конечно, мудрее. Пусть он принимает решение. Надо полагаться на его опыт и здравый смысл.

Он даст ей знать. Он позаботится о том, чтобы они смогли поговорить на балу у мистера и миссис Траскотт завтра вечером.

Эта мысль успокоила Саманту. К тому же, если граф Торнхилл так сильно желал Дженнифер, может, он и не будет с ней груб или жесток? Может, ей будет не так уж плохо с ним? А с Лайонелом она все равно не была бы счастлива. Если только совсем чуть-чуть, в самом начале, пока не поняла бы, что жениться на ней его заставили обстоятельства.

Завтра она с ним поговорит. Он что-нибудь придумает.

И Саманта уснула, убаюкав себя надеждой.

Глава 16

Граф Торнхилл с молодой женой, новоиспеченной графиней Торнхилл, появились в театре в день бракосочетания и на следующий день выехали в парк. Оба раза их сопровождали всеми уважаемая леди Брилл и мисс Саманта Ньюмен.

И в театре, и в парке молодые демонстрировали ту близость, которую только могут позволить приличия. Она держала его под руку, и его рука накрывала ее руку. Она улыбалась и выглядела счастливой, сияющей и весьма благодушно расположенной к своему супругу. Одна ехидная вдова, аристократического происхождения, но в изрядных годах, окрестила их парой отъявленных мошенников. Об этом скандальном союзе говорили все, но шепотом, качая головами и щелкая языками.

И все же в этом союзе было что-то от романтики старых времен, и, как бы ни осуждали их за недостойное поведение, к упрекам примешивалось чувство симпатии. Не всякий решился бы вот так, без оглядки на свет, завоевать сердце любимой женщины. И все же способ ухаживания, выбранный графом, поразил общество. Впрочем, если бы они бежали из столицы, как, наверное, на их месте поступило бы большинство, они обрекли бы себя на вечное изгнание из порядочного общества. Их имена навек покрылись бы позором. В этом случае слово романтизм едва ли пришло в голову самому непредвзятому из свидетелей недавних событий.

Но они не стали спасаться бегством. Они были молоды и необыкновенно хороши собой. Они были красивой и яркой парой. Кроме того, оба были богаты и титулованы. И конечно, счастливы. Бесстыдно и демонстративно счастливы.

Их поведение было вызывающим, но молодость заслуживает снисхождения, когда речь заходит о чувствах. Каждый в лондонском свете втайне завидовал дерзким любовникам, и эта зависть мешала простить им их проступок.

Впрочем, общество, хотя неохотно и с большими оговорками, уже было готово к тому, чтобы вернуть в свои ряды отступников.

Не поубавилось сочувствия и к виконту Керзи, стойко и мужественно продолжавшему страдать от разбитого сердца. Кто-то мог бы подумать, что несостоявшийся жених удалится в деревню, чтобы вдали от светской суеты зализывать сердечные раны. Кто-то мог бы подумать, что он испугается позора и кривотолков вокруг своего имени. Но нет: Керзи продолжал появляться в обществе других джентльменов, и, как всегда, взгляды дам неизменно обращались к нему, с той лишь разницей, что горе сделало его еще более привлекательным в их глазах, ибо каждая готова была утолить его печали.

Дамы могли бы отвернуться от любого другого мужчины, не сумевшего удержать свою невесту, но к Керзи это не относилось. Керзи, с его чудесной фигурой, точеным лицом, голубыми глазами и волосами цвета платины, не мог вызвать насмешку. Такие, как он, могут играть лишь героические роли. Сейчас он был трагическим персонажем и старался соответствовать этой роли.

Во время сезона всегда присутствует угроза скуки. За всей кутерьмой празднеств стоят одни и те же лица, каждый бал похож на предыдущий точно так же, как и на тот, что ожидался завтра. Поэтому всякое событие, хоть немного выбивающееся из ряда обычных, вызывало пристальный интерес. О нем говорили со сдержанностью, приличествующей хорошо воспитанным господам, но с недвусмысленным блеском в глазах. Что же говорить о скандалах! Что станется с каждым из участников этого неожиданного любовного треугольника? Все трое остались в Лондоне. Потребует ли лорд Керзи сатисфакции у Торнхилла? Пожалеет ли о своем решении графиня? Будут ли… О да, предположений могло быть сколько угодно. И всем страшно, до зуда, хотелось увидеть продолжение.

Бал леди Траскотт, который никогда не считался особенно престижным и.оттого бывал не слишком многолюден, в этом году стал событием года. Все рвались получить приглашение, чтобы лицезреть всех троих участников недавней драмы.

Леди Траскотт купалась в славе. В зале яблоку негде было упасть. Как выразился какой-то острослов, надо было рассчитаться по двое, чтобы дышать по очереди.

Леди Траскотт праздновала триумф.

* * *

– Улыбайтесь, – приказал ей Торнхилл, помогая выйти из кареты.

Он мог бы и не предупреждать. Дженнифер улыбалась в театре столь усердно, что все лицо ныло. Потом до ломоты в щеках она улыбалась во время прогулки в парке. Дженнифер подумывала о том, не переигрывает ли – кто-то мог бы посчитать, что у нее нервный тик. И сегодня на балу она намеревалась улыбаться несмотря ни на что, даже если ее никто не пригласит, за исключением Габриэля. Впрочем, им могут указать на дверь. Такой возможности Дженнифер не исключала. В этом случае ей вряд ли удастся удержать на лице счастливую улыбку.

Едва переступив порог зала, Дженнифер оказалась в плену жутких воспоминаний. Воспоминаний о том, что случилось на таком же балу всего трое суток назад.

Казалось, с тех пор прошла целая вечность. В таком же зале была оглашена ее помолвка с Керзи. Сейчас она была замужем за Габриэлем. Не верилось, что все это случилось с ней. У Дженнифер кружилась голова.

Она видела и слышала, как реагировала публика на их с Габриэлем появление в театре: этот шепот, внезапно смолкавший при их приближении, эти кивки и взгляды. То же самое происходило сейчас.

С сотней людей она могла бы встретиться взглядами, но гости бала были слишком хорошо вышколены, чтобы быть застигнутыми врасплох за разглядыванием графини Торнхилл. Но все же кое с кем она встретилась глазами, и обладателем этих ярко-голубых непреклонных глаз был не кто иной, как лорд Керзи.

Сердце ее бешено забилось. Как ни старалась, она не могла оторвать от него взгляда и отвернуться. Лайонел! Такой же красивый и элегантный, как всегда. Ее Лайонел. Ее любовь. Мечта, которую она пронесла через пять долгих и одиноких лет.

Но то, что казалось Дженнифер вечностью, длилось всего несколько секунд. Она опустила глаза и увидела собственную руку, покойно лежавшую на руке мужа. Как могла она не заметить, что все вокруг наслаждались этим немым диалогом, хотя и не показывали этого открыто!

Граф взял ее руку в свою и поднес к губам. Он, как и следовало ожидать, улыбался ей восхищенной улыбкой счастливого любовника и мужа. Вновь Дженнифер почувствовала острый приступ ненависти к нему, но постаралась не выдать себя.

Кто-то поклонился ей. Кто-то захотел ей представиться. Дженнифер повернула голову и увидела перед собой те самые голубые глаза. Он протянул ей руку, и она, не вполне осознавая, что делает, отняла свою руку у мужа и подала ему. Он поднял ее и поцеловал как раз там, где только что Гейб прикоснулся к ней губами.

Никогда он еще не смотрел на нее так, вдруг подумала Дженнифер, с такой нежностью и теплотой. Никогда раньше. Дженнифер так долго надеялась, что когда-нибудь он будет смотреть на нее вот так: сначала – когда будет объявлено о помолвке, затем – когда они поженятся. И вот сейчас… Отчего это должно было случиться сейчас, так отчаянно поздно?

– Мадам, – сказал он тихо, но достаточно внятно, так, что те, кто находился рядом, делая вид, что увлечены своими разговорами, расслышали каждое слово, – я хочу вас искренне поздравить с законным браком и пожелать всего самого лучшего. Примите мои поздравления. Вы знаете, что ваше счастье всегда было моей главной и единственной целью. Я надеялся, что вы обретете его со мной, но я рад тому, что вы обрели его с другим, даже если при этом лишили счастья меня. Вы не должны чувствовать себя виноватой.

Он улыбался печально и нежно.

– Только счастья, – повторил он, – только счастья я желаю вам до конца дней.

Он отпустил ее руку, низко поклонился и быстрым шагом вышел из бального зала.

– Дьявол! – пробормотал Гейб где-то у самого ее уха и, придерживая ее сзади за талию, чуть подтолкнул ее вперед. – Пойдемте танцевать. Первым танцем обещали дать вальс.

Больше всего на свете ей хотелось улизнуть в дамскую комнату и дать волю слезам, но, к собственному немалому удивлению, она оказалась способной выйти на середину зала – ноги не отказались повиноваться ей.

– Положите мне руку на плечо, – проговорил хрипло и почти грубо. – Смотрите мне в глаза.

Она бездумно повиновалась. Дженнифер вообще не понимала, как до сих пор не упала без чувств, лишив светское общество такого необыкновенного зрелища.

– А теперь, – сказал он, – скажите мне, что любите меня, а после этого снова улыбайтесь.