— Они будут так счастливы за нас. Мы должны поднять тост за нашу помолвку, это традиция! — целую я Джона в щеку. — Ты женишься на итальянке. Мы пьем за все, будь то даже день стирки белья!

Джон смеется:

— Хорошо, согласен, сегодня ты за главную.

— Да, и попрошу тебя не забывать об этом.

Мы поднимаемся по ступеням крыльца, которые, кажется, изменились. Нет, это я стала другой, и изменилось мое восприятие мира. На этих ступенях я играла, когда была девчонкой, но теперь мне ясно, что совсем скоро мне придется покинуть отчий дом. Мое место рядом с Джоном.

— Мама? — зову я, когда мы входим в прихожую.

— Она на кухне, — говорит папа из гостиной.

Я бросаю свою сумку на скамью, беру Джона за руку и веду его в гостиную.

— Вы ужинали? — спрашивает папа, выглядывая из-за газеты. Потом он смотрит на часы. — Уже поздно. А вы, наверное, только обедали.

— Я не голодна, пап, — говорю я.

— Как вы поживаете, сэр? — спрашивает Джон, наклоняясь к папе, чтобы пожать ему руку.

— Прекрасно, — отвечает папа. — А вы?

Мама входит в комнату:

— О, вы дома. Сделать вам сандвичи или еще что-нибудь?

— Нет, мама, спасибо. У меня — у нас — для вас новость.

Мама понимает, что я собираюсь рассказать, но она пытается сдержать свой восторг, чтобы дать мне сообщить новость.

— Джон попросил меня стать его женой, и я согласилась.

Мама вскрикивает и подбегает к нам, обнимает нас и целует меня в обе щеки. Пока она сжимает меня в объятьях, я смотрю из-за ее плеча на папу. Он уставился в пол.

— Как здорово! Здорово! — говорит мама. — Поздравляю! Антонио, доставай бокалы. Нужно это отметить!

— Что я тебе говорила, — подмигиваю я Джону.

Папа встает и уходит на кухню. Возвращается с бокалами и бутылкой портвейна. Потом наливает вино и протягивает нам бокалы.

— Лючия, в тебе смысл моей жизни, — поднимает он свой бокал.

— Пап?

У него глаза на мокром месте.

— Папа?

Мама машет рукой:

— О, с ним все в порядке. Просто он потрясен. Его дочурка выходит замуж, вот и все, — бросает она взгляд на папу.

— Нет, Мария, со мной не все в порядке, и потрясение тут ни при чем, — говорит папа и переводит взгляд с нее на Джона. — Я разочарован, что этот молодой человек попросил руки моей дочери, не обсудив этого прежде со мной. Разве порядочный человек мог так поступить? — обращается ко мне папа. — И разве порядочная дочь могла принять предложения в таких обстоятельствах?

Повисает неловкая пауза. Наконец, Джон заговорил:

— Мистер Сартори, я приношу свои извинения. Я не думал, что должен спрашивать вашего разрешения, потому что Лючия уже была однажды обручена…

Мама смотрит на папу. Джон не понимает, что этим заявлением он ставит под вопрос мою честь. По его словам получается, что я, как бы так сказать, — товар, бывший в употреблении, и поэтому правила моей семьи не меня не распространяются. Это не то, что моим родителям необходимо знать.

— Папа, он совсем не это хотел сказать. Папа, — защищаю я Джона. — Он поступил так, потому что должен завтра уехать по делам, и мы не увидимся целых два месяца. У него просто выпало из головы встретиться с тобой, чтобы просить разрешения.

— Да-да, именно так и произошло, — спешит подтвердить Джон.

Папа смотрит на Джона так, словно тот прячется за моей юбкой, когда в него кто-то целится из пистолета.

— Тебе двадцать шесть лет, Лючия, — провозглашает папа.

Как бы мне хотелось, чтобы он не говорил о моем возрасте в таком тоне, словно я самая старая кухарка на Коммерческой улице. Я сижу в этой комнате с выгоревшими ситцевыми чехлами на мебели, старомодными кружевными салфетками и керамическими плафонами с бахромой. А ведь сегодня я смотрела большие дома. Особняки с видом на океан. Пусть я выросла здесь, но я хочу большего. Мой отец приехал в Америку по той же причине. Разве он не понимает — только что в дверь его дома вошел человек такой же, каким был он: полный желания изменить свою жизнь. Джон сможет дать мне все, о чем только может мечтать женщина, но, оказывается, этого недостаточно.

— Делай так, как считаешь нужным. Но не жди моего одобрения, — ставит папа свой бокал и выходит из комнаты.

Я в ярости следую за ним:

— Папа, да как ты мог испортить такое событие в моей жизни?! Ты всегда говорил, что желаешь мне счастья. «Stai contenta! Stai contenta![42]». Ты твердил мне это чуть не каждый день, но, кажется, это были только слова. «Будь счастлива, Лючия», — ты только и можешь, что бросаться словами. И тебя совсем не беспокоит, чего на самом деле хочу я. Никто не был достаточно хорош для меня, и вот когда я встретила человека, которого полюбила всем сердцем, ты унижаешь его. Он не сделал ничего дурного! На дворе 1951-й год, поэтому оставь свои глупые деревенские церемонии в прошлом, для своей фермы, где ты их перенял. Я сама могу о себе позаботиться, и мне не нужно твое благословение!

— Лючия! — Мама больше ошеломлена моим тоном, нежели сердита на меня за эти слова.

— И я больше не хочу ничего слышать против этого человека. Мне плевать, как он зарабатывает на жизнь, из какой он семьи, и плевать на твое о нем мнение. Он мой, и я хочу быть с ним.

Папино терпение иссякает:

— Не смей разговаривать со мной…

— Не сметь разговаривать с тобой — как? В кои-то веки откровенно? И — мама, ты бы, наверное, была больше счастлива, если бы отправила меня прислугой к Клаудии Де Мартино, поэтому мне не нужно и твое благословение. Тебе лишь бы выдать меня замуж. Неважно, Джон Тальбот или какой-то другой мужчина, лишь бы на нем был костюм и пристойная шляпа.

— Это неправда! — с негодованием восклицает мама.

Я беру Джона за руку и веду его к двери. Родители не провожают нас.

— Спокойной ночи, — быстро, но с нежностью целую я Джона в губы. Он поражен. — Я справлюсь. Ступай.

Я возвращаюсь в гостиную. Мама сидит в кресле, папа стоит спиной ко мне и глядит в окно.

— Если бы один из ваших сыновей привел сегодня вечером в дом девушку, на пальце которой было бы надето новое бриллиантовое кольцо, ты бы не повел себя так по отношению к ней, как ты вел себя с Джоном. Ты испортил лучший день в моей жизни. Все к черту.

Поднимаясь в свою комнату, я перепрыгиваю через две ступеньки. Папа сердито зовет меня снизу. Неважно, сколько мне лет, он всегда был и будет главой в этом доме и не потерпит неуважения. Но я тоже не могу терпеть его неуважение ко мне. Я вхожу в свою комнату и запираюсь. Потом иду к туалетному столику, включаю ночник и выдвигаю ящик. Достаю оттуда сберегательную книжку из банка «Чейс нэшнл» и напоминаю сама себе, что у меня достаточно средств, чтобы уехать из этого дома. Длинная вереница положенных в банк сумм, вписанная синими чернилами, успокаивает меня. Я независимая женщина, говорю я сама себе и, когда я смотрюсь зеркало, то верю, что это правда.


В обеденный перерыв мы с Рут идем в сад, расположенный за библиотекой, чтобы сменить обстановку и подышать свежим воздухом. Элен взяла сегодня выходной, а Виолетта проводит все свои ланчи с офицером Кэссиди в кафе «Белая башня» на Тридцать первой улице.

Сегодня прекрасный день, поэтому, съев сандвичи, мы растягиваемся на газоне. Рут лежит, закинув ногу на ногу, и опирается на согнутые в локтях руки, солнце светит прямо ей в лицо, поэтому она прикрыла глаза.

— Твой отец все еще не разговаривает с тобой? — спрашивает она.

— Это я с ним не разговариваю, — говорю я, проводя рукой по нескольким былинкам, которые не срезали. — Мама так рассердилась, что даже не смотрит на меня.

— Ты собираешься это как-то исправлять?

— Даже если мы помиримся, я не собираюсь ехать с ними в Италию.

— Но ты должна туда поехать. Когда ты выйдешь замуж, могу тебе сказать по собственному опыту, даже поездка в Квинз станет большим событием для семейного бюджета.

— Неужели?

Мне хочется сказать Рут, что это, возможно, и является справедливым по отношению к ней с Харви, но я выхожу замуж за подающего надежды делового человека. Вряд ли поездки будут для нас непозволительной роскошью.

— Поверь. Тебе следует согласиться. — Рут садится и потягивается. — Пригласи своего священника. Устрой встречу с родителями и помирись с ними.

— Ты уверена, что не родилась итальянкой?

— Когда мы с Харви ссорились с его матерью по поводу организации свадьбы, она услышала, как я жаловалась на нее Харви. Не следовало ей подслушивать, но сделанного не вернешь, поэтому я позвала раввина, чтобы он присутствовал при нашем разговоре. Родителей всегда впечатляет, что ты такая взрослая и рассудительная, раз обратилась к духовенству.

— Рут, и как тебе удается всегда все уладить? Откуда ты все знаешь?

— Я просто раньше тебя вышла замуж Что удивительно, так это то, как Джону удается со всем справляться?

— Он отложил поездку в Чикаго на неделю.

— А чем он вообще там собирается заниматься?

Как бы мне хотелось ответить на этот вопрос Рут, но как только я начинаю расспрашивать Джона об этом, он раздражается и бормочет что-то невнятное о партнерстве. Очевидно, там живет состоятельный человек, с которым Джон хочет иметь дело, поэтому необходимо поехать туда на встречу с ним. Я начинаю собирать остатки ланча и отвечаю между делом:

— О, он затевает там какое-то дело.

— Ты с ним еще не поговорила? — закрывая термос, спрашивает Рут.

— О чем?

— О деньгах. О ваших сбережениях, и как вы ими распорядитесь.

Мы встаем и сворачиваем покрывало, которое принесли с собой.

— Нет!

Как только Рут могла завести такой разговор! У нас достаточно времени впереди, чтобы обсудить наши сбережения и расходы.

— Тебя лучше обсудить с ним это заранее. К чему неожиданности.

— Я не собираюсь с ним обсуждать это!

У него с собой всегда много денег, он живет в лучшем отеле города, он подарил мне дорогое бриллиантовое кольцо и водил в самые роскошные рестораны. Представить себе не могу, чтобы мы считали каждый цент, как делают мои родители, раскладывая на столе целый ворох счетов и обсуждая их до позднего вечера.

— Когда ты выйдешь замуж и тебе вдруг что-то понадобится, что ты тогда будешь делать?

— Пойду и куплю это, Рут.

— Не-ет. Тебе придется спрашивать его разрешения.

— Но у меня есть свой доход!

— Не имеет значения. Вы в одной лодке, и не сможете подписывать чеки втайне друг от друга.

Рут передает мне свой край покрывала и сворачивает его последний раз. Я молчу всю дорогу до «Б. Олтмана».

Я понимаю, что у Рут больше опыта, но ее опыт не подходит к нам с Джоном. Мне разрешено расспрашивать его о карьере, но он не любит отвечать на мои вопросы. Пока он счастлив, счастлива и я. Только это имеет для меня значение.

— Пообещай мне, что поговоришь с ним об этом, — уговаривает меня Рут, когда мы поворачиваем на Пятую авеню.

— Обещаю.

Я говорю ей это просто так, чтобы она от меня отстала. Рут моя лучшая подруга, но у меня есть собственное мнение.


В нашей гостиной мама, папа и я преклоняем колени перед отцом Абруцци, и он благословляет нас. Целый час мы выясняем отношения, а отец Абруцци только и может, что приговаривать: «Что сделано, того не воротишь». Я помолвлена. Родителям приходится с этим мириться, но и мне придется принять их отношение. Потом отец Абруцци идет на улицу за Джоном, где тот выкурил уже целую пачку «Кэмел». Кажется, в тот момент, когда отец пожал Джону руку, а мама поцеловала его в обе щеки, с его плеч гора спала.

— Лючия, когда ты вернешься из Италии, я хочу, чтобы вы с Джоном пришли ко мне на беседу. Когда вы выберете число, мы огласим в церкви ваши имена, — говорит мне отец Абруцци.

Лично мне кажется, что наш священник просто помешен на этих объявлениях «имен вступающих в брак». Зачем говорить об этом всем, если я хочу рассказать о своей помолвке только тем людям, которых собираюсь пригласить на церемонию. Эти объявления делают мою личную жизнь открытой для всех итальянских эмигрантов, которые будут настаивать на том, чтобы собрать для меня приданое, включая полотенца, мешки для обуви и чехлы для мебели для моего будущего дома. Все, что мне остается, это подобрать все эти тряпки по цвету, сшить и протянуть это громадное полотнище от улицы Кармин до Кинг-стрит.

— Святой отец, мы обязательно придем, — обещает Джон.

Для человека, у которого нет итальянских корней, мой жених схватывает все просто на лету.


Мне казалось, что время без Джона будет тянуться вечно, но в суете рабочих будней и подготовки к поездке в Италию остаток июля пролетел незаметно. Утром в день отъезда Роберто, Анджело, Орландо и Эксодус уходят из дома чуть свет, чтобы отвезти тяжелые сумки в аэропорт. Папа выносит оставшийся багаж к такси, которое уже дожидается нас у обочины. Мы с Розмари заканчиваем сборы, а мама готовит завтрак.