Рут останавливается рядом с участком земли. Но нет даже признаков начала строительства, только табличка с надписью «Продается», прикрепленной на дерево, на месте которого должен был быть въезд в гараж В углу напечатан номер телефона. Неподалеку на открытой площадке стоит человек и что-то ищет в багажнике своего пикапа.

— Ты уверена, что это то самое место? — видимо, надеясь, что я могла ошибиться, спрашивает Рут.

— Да. Это здесь.

Я выхожу из машины, иду вверх по холму и подхожу к человеку:

— Сэр?

— Да, мисс? — улыбается он.

— Это ваш участок? — спрашиваю я.

— Нет, но я работаю на его владельца.

— Это случайно не Джон Тальбот?

В первый раз я произнесла его имя вслух с того момента, как он бросил меня у алтаря, ледяным тоном, который не остался незамеченным для уборщика.

— Нет. Владельца зовут Джим Лоурел. Вы с ним знакомы?

— Нет, не знакома.

— Если вы раньше бывали в Хантингтоне, то вам должно быть знакомо имя Джима. Он владеет почти всей землей в этом районе.

— Земля еще никому не продавалась?

Я не хочу слышать его ответ, потому что это будет свидетельством тому, что Джон замышлял испортить мне жизнь.

— Нет, земля только выставлена на продажу. Хотите приобрести?

— Возможно. — Я так расстроилась, что едва могу говорить.

Рут присоединяется к нам.

— Мы тут смотрим, хм, что тут понастроили, — говорит ему она.

— Вот моя карточка.

Мужчина протягивает Рут карточку и забирается в свою машину. Как только он отъезжает, у меня подкашиваются ноги, и я сажусь на землю.

Рут устраивается рядом со мной.

— Давай, Лючия. Идем.

— Все было ложью, — произношу я.

Не так тяжело Рут слышать это, как мне — поверить в это.

— Мне так жаль, — говорит она.

Я смотрю на место предполагаемой стройки, но вместо песчаного холма, местами покрытого диким бамбуком, низкорослым кустарником и комьями старых водорослей, мне мерещится мой дом. Каждая деталь такая, как в моем воображении, входная дверь в тюдоровском стиле, глазурованный кирпич, ошкуренная древесина самшита, уложенная с обеих сторон бетонной боковой дорожки; шторы из розовой тафты колышет ветер, а люстра, которую я несколько часов выбирала в Мурано, переливается огнями в прихожей. Виды и звуки моего дома для меня так же реальны, как песок, который я просеиваю сквозь пальцы.

— Идем, уже совсем темно, — говорит Рут, подходя к тому месту, где должна была быть парадная дверь моего дома. — На сегодня с тебя достаточно.

Я плетусь вслед за Рут вниз по холму, но останавливаюсь и показываю рукой на залив:

— Видишь этот желто-красный туман? Он, словно шифон, расстилается над водой. В первый раз, когда мы с Джоном занялись любовью, залив выглядел точно так же. Один к одному.

Рут берет меня за руку. Я поворачиваюсь спиной к холму и иду к машине. Я знаю, что никогда больше не увижу это место.

По дороге домой мы с Рут не говорим друг другу не единого слова. Мы уже практически подъезжаем к Коммерческой улице, как она заговаривает:

— Есть одна вещь, которую я никак не могу понять. Ты сказала, что Джон Тальбот повез тебя в Хантингтон за день до свадьбы. Но ведь там не было дома. Интересно, как бы он выкрутился на этот раз? И что тебя заставило передумать?

Я сижу и раздумываю об этом. Рут замедляет движение, заворачивает в сквер и паркует машину. Теперь у меня есть время хорошенько все обдумать.

— Наверное, в глубине души я знала правду. Я прекрасно понимала, что он не тот, за кого себя выдает. Но мне казалось, что я смогу переделать его в такого мужчину, которого я хотела в нем видеть.

— О, Лючия, — грустно говорит Рут.

— Мне почему-то казалось, что и я сама изменюсь в лучшую сторону, потому что он любит меня. Тебе ведь знакомо это, Рут. Ты думаешь, что мужчина способен дать тебе то, чего ты хочешь, поэтому ты ему подчиняешься. Папа был прав. Мне нравилась внешность Джона, места, в которых мы с ним бывали, и будущее, которое он обещал мне. Для него это было очевидным.

Рут кивает. Она все прекрасно понимает, как и я, чем так увлек меня Джон. Теперь мне нужно разгадать остальные части головоломки, чтобы впредь со мной такого не случилось.


Папины венецианские традиции празднования Рождества канули в лету. Мы не соблюдали рождественский пост. Розмари вместе с мамой приготовили на ужин семь сортов рыбы, и вот все мы собрались вместе. Даже Эксодус с Орсолой остались на Рождество с нами. Думаю, это мама постаралась. Она убедила моего брата, что очень в нем нуждается, а Эксодус, поскольку он решил остаться в Италии, все еще должен ласкаться к ней, чтобы хоть как-то восполнить ее потерю.

Мама накрыла отличный стол: серебряные подсвечники с белыми свечами и самый лучший сервиз на красной скатерти. Как только мы рассаживаемся за столом, Розмари стучит ложкой по своему бокалу.

— Во-первых, хочу пожелать всем счастливого Рождества!

С прошлого Рождества перемены налицо. Год назад Розмари была кроткой новобрачной, которой приходилось спрашивать папиного разрешения, чтобы украсить окно гирляндой. В этом году она украсила лампочками не только окна, но и повесила гирлянды на вечнозеленые деревья в нашем саду и протянула их до самого забора и закрепила рядом с передней калиткой. Орландо окрестил наш дом Северной Сицилией.

— Во-вторых, — продолжает Ро, — мы с Роберто ждем к маю ребенка!

Мы вскакиваем с мест, чтобы обнять и поцеловать восторженных будущих родителей. Сквозь шум мы снова слышим, как кто-то стучит ложкой по бокалу. Мы все оборачиваемся и глядим на Эксодуса.

— У нас тоже есть новость! — заявляет Эксодус.

— Вы остаетесь с нами? — спрашивает Орландо.

— Нет, мы тоже ждем ребенка. Наш появится в июне!

Во второй раз раздаются радостные возгласы, но почему-то посреди всего этого счастья я не могу не чувствовать грусть. Кажется, моим братьям известен какой-то секрет, как выбрать себе подходящего спутника жизни. Почему же у меня не получается?

— Кто-нибудь откроет? — ворчит мама, когда мы слышим звонок в дверь.

— Должно быть, это Делмарр. Я пригласила его к десерту, — объясняю я и иду в прихожую, чтобы открыть дверь. Обычно я выглядываю в окно, но гирлянды Розмари загородили весь обзор. Поэтому я просто открываю дверь.

— Лючия…

На нашем крыльце под дождем стоит Джон Тальбот в своем синем кашемировом пальто. Я стою как вкопанная. На нижней ступеньке крыльца маячат двое полицейских. Я пытаюсь закрыть дверь, но не успеваю. Джон не дает мне этого сделать.

— Прошу тебя, Лючия. Мне нужно поговорить с тобой, — ласково просит он.

— Что тебе здесь нужно?

— Я пришел просить у тебя прощения.

— Прощения?

Зачем он произнес это слово, оно ведь ничего не значит.

— Мне нужно объяснить тебе, что произошло, — с нетерпением говорит Джон. — Знаю, что ты не обязана все это выслушивать, но прошу тебя, дай мне шанс.

Я смотрю на его лицо, с теми же прекрасными чертами, какие я любила, но есть в его глазах нечто, что пугает меня. У него стоптанные, грязные ботинки, да и пальто выглядит каким-то серым. Он свежевыбрит, но я чувствую запах алкоголя. Что он натворил с собой, со мной, просто невероятно. Кто бы мог подумать, что все так обернется?

— Где ты был все это время? — впуская его в дом, спрашиваю я и закрываю за ним дверь. Он вряд ли расскажет мне всю правду, но я попытаюсь выяснить как можно больше.

— Не важно.

— Лючия, с тобой все в порядке? — кричит из гостиной Роберто.

— Тихо. Молчи, — шепчет Джон и берется за ручку двери, чтобы выскользнуть обратно на улицу.

Из-за угла появляется Роберто. Когда он видит перед собой Джона Тальбота, то приходит в ярость:

— Да как ты посмел явиться сюда?

— Мне нужно поговорить с Лючией, — с напускной храбростью заявляет Джон.

На звук его голоса все мои братья вместе с папой устремляются в прихожую. За ними подходят и женщины, словно запасной полк, в любую минуту готовый ринуться мне на помощь.

— Тебе надо поговорить с сестрой? Ты спятил? После всего, что ты наворотил? — кричит Роберто.

— Я не обязан отчитываться перед тобой. Мне нужно объясниться с твоей сестрой.

— Ты, ублюдок, мне за все ответишь! — вопит Роберто.

Услышав такое ругательство, от удивления мама открывает рот.

— Где ее деньги? — Брат отодвигает меня в сторону, хватает Джона за грудки и с размаху бьет его головой о стену. — Где ее деньги?

Джон молчит. Роберто еще раз бьет его головой о стену:

— Вор!

Джон продолжает молчать, и Роберто бьет в третий раз.

— Где эти чертовы деньги?

Какая-то часть меня хочет, чтобы Роберто продолжал делать ему больно в качестве расплаты за то унижение, через которое мне пришлось пройти в день нашей предполагаемой свадьбы. Но мне нестерпимо зрелище, когда мой сильный брат колотит этого несчастного человека.

— Роберто, хватит! — говорю я.

Брат отступает назад, и Джон сползает по стене.

— Прошу вас. Я хочу с ним поговорить.

Полицейские, которые ждали на ступенях крыльца, открывают дверь и надевают на Джона наручники.

— Время вышло. Примите наши извинения, мадам. Он сказал, что вы его жена, а поскольку сейчас Рождество, мы, так сказать, сделали ему подарок. — Один из полицейских толкает Джона к выходу.

— Подождите.

Я протягиваю руку к Джону.

— Нет, Лючия, — хватая мою руку, говорит папа.

Мои братья стоят на часах, как они делают, сколько я себя помню, до тех пор, пока полицейская машина, увозящая Джона Тальбота, не скрывается за углом Барроу-стрит. Я стою как вкопанная.

— Этот ублюдок умудрился даже Рождество испортить, — говорит Роберто.

— Да, — тихо отвечаю я.

Он умудрился испортить нашу свадьбу, наше будущее и это Рождество. Но почему, хотелось бы мне знать, даже после всего того, что он натворил, я все равно люблю его.


Я всегда любила время между Рождеством и Новым годом, потому что у нас практически нет работы в это время. Тот, кто хотел новое платье, уже позаботился об этом, и к Сочельнику платья сшиты, отглажены и отправлены заказчикам. Но предполагалось, что это Рождество я буду справлять как замужняя женщина. У меня полно вопросов, на которые нет ответов. Что случилось с Джоном? Я до сих пор не могу нормально спать с того момента, как он объявился у нашей двери. Если бы я только могла понять, почему он меня бросил, то смогла бы продолжать жить дальше спокойно.

Большинство моих друзей пытаются не поднимать эту тему. Наверное, потому что они не хотят смущать меня, но я подозреваю, что они уверены, что есть во мне некий изъян, нечто, из-за чего я сама привлекаю к себе несчастья. Я заслуживаю всего, что произошло со мной. Я своими собственными руками сучу нить своей жизни, и только мне под силу распутать этот клубок.

Меня вызывали на допрос в полицию, которая, воспользовавшись всем позором моего положения, добавила мне страхов. Что если они думают, что я знала что-то о делах Джона? Я пригласила единственного адвоката, которого знаю лично, — мужа Арабел, Чарли Дрескена. Он подтвердил мои опасения и сказал, что будет на допросе вместе со мной, и что мне следует держать его в курсе хода следствия. «Тебе не стоит скрываться», — сказал он мне. Возможно, это правда, но почему это единственное, чего мне на самом деле сейчас хочется?

Полицейские не рассказали Чарли всех подробностей противозаконных дел Джона, но упомянули, что они были очень серьезными. Полицейские запросили у меня подробный список всех вещей, которые когда-либо Джон мне дарил. Они также потребовали расписание нашей светской жизни, включая времена и места, настолько подробно, насколько я смогу вспомнить. Для меня это не составило никакого труда, потому что с каждого нашего выхода я оставляла какие-нибудь вещицы на память: программка с выступления сестер Макгуайр накануне Нового года; меню из ресторанов; спичечные коробки; нацарапанные на фирменных салфетках стихотворения; даже засушенные розы, сорванные в садике в Монтоке в тот самый день, когда мы впервые занимались с ним любовью. Как невыносимо мне смотреть на все эти вещи.

Пока полицейские сопоставляли все полученные сведения, я начала свое собственное расследование. Образ одного человека неотступно преследовал меня на протяжении нескольких последних месяцев. Я часто посещала и полюбила мать Джона, миссис О'Киф, и она в свою очередь привыкла ждать моего прихода. Даже несмотря на то, что она не могла говорить, она была полна сил и отдавала себе отчет во всем, что происходит вокруг нее. Я беспокоилась за нее в выходные. Джон Тальбот все еще в тюрьме, но я сомневаюсь, что ей известно, что с ним стряслось.