— Данте, как поживаешь? — сердечно спрашиваю я.

— Спасибо, хорошо. Как ты?

— У нас тут сумасшедший дом, без папы все встало с ног на голову. Спасибо тебе еще раз за те прекрасные цветы, что ты прислал на похороны. И спасибо всей твоей семье, что пришла поддержать нас.

— Ради тебя я готов на все, тебе это прекрасно известно.

— Да, я знаю.

С ноября я спрашиваю саму себя, почему я не могу быть довольной этим порядочным мужчиной, который к тому же любит меня? Почему мне хотелось пройти сквозь огонь, воду и медные трубы за таким скользким типом, как Джон Тальбот? И о чем я только думала, направляясь в сторону Четырнадцатой улицы в поисках любви?

— Не хочешь пойти куда-нибудь поужинать в субботу? — спрашивает он.

Его голос дрожит, как тогда, когда он в первый раз приглашал меня на свидание.

— С удовольствием, — улыбаюсь я.


Последний свадебный наряд, который мы сшили в отделе эксклюзивных заказов, — это свадебное платье Виолетты, с пышной юбкой, отделанной кружевной оборкой, узким лифом из сеточки, с длинными рукавами. На взгляд Делмарра платье вышло слишком вычурным, но он придумывал его специально для Виолетты. Она в восторге от того, что получилось. Это характерно для девушки, свадебную процессию которой будет сопровождать чуть не все отделение полиции нью-йоркского Сити; их сила создаст эдакий серебряный защитный купол над новобрачными.

Надо сказать, я никак не могу дождаться, когда же я поеду в Калифорнию и начну шить костюмы для кинофильмов. Я устала от бесконечных свадебных нарядов и от всех этих заказчиц, которые приходят за ними. Если я когда-нибудь и выйду замуж, то надену обычный костюм, как делали, когда мама была молодой. Мир стал слишком суматошным, чтобы еще и устраивать большие свадьбы. Может, это все еще отзвуки прокатившейся по миру войны, когда мужчины после победы возвращались домой и хотели любить и посвящать себя женщине, но, как говорится, всему есть пределы.

Мы с Рут и Элен устраиваем для Виолетты девичник в отеле «Плаза», плотный ужин с чаем только для нас четверых. Это роскошное место, зал украшен вазами с живыми цветами; розами на длинных стеблях и нежно-розовыми лилиями. Все кушанья нам подают в начищенной до блеска серебряной посуде; выпечку и бутерброды на трехъярусном блюде приносит официант в белоснежных перчатках.

Виолетта чуть не визжит от восторга, когда открывает кожаный чемодан с тремя отделениями, который мы для нее выбрали, заказав на нем гравировку золотыми буквами: «В. П. К»:

— В свадебное путешествие я поеду как королева.

— Итак, я осталась одна! — Я поднимаю бокал с шампанским за саму себя и громко говорю: — За старую деву.

Я немного пьяна.

— Будет тебе, у тебя еще уйма времени, — добродушно говорит Рут.

— Девочки, нужно быть честными. Я неудачница. Я выбрала профессию, которая больше уже никому не нужна, и мужчину, который в данный момент сидит в тюрьме. А теперь я еще согласилась пойти на свидание с моим бывшим женихом.

— В том, что руководство решило закрыть отдел заказов, твоей вины нет, — возражает Рут.

— К тому же, откуда тебе было знать, что Джон Таль-бот мошенник? — добавляет Виолетта.

— Не упускай Де Мартино во второй раз. Нам всем он очень нравится, тебе следует начать с ним все сначала и выйти за него замуж, — советует Элен.

— Но я хочу поехать в Голливуд намного сильнее, чем выйти замуж, — заявляю я с таким пылом, что дамы, сидящие за соседним столиком, начинают пристально меня разглядывать.

Подруги тоже впиваются в меня взглядом. До меня дошло слишком поздно, как неприлично я себя веду. Трем девушкам, которые вышли замуж и стали домохозяйками, ни к чему слушать размышления о моих больших планах в стране кино. Если бы они оказались рядом с океаном, их бы интересовали исключительно только пляжи, автомобили с откидным верхом, пальмы и закаты, и то наслаждение, которое они от всего этого могут получить. Мне все ясно: я — белая ворона, чудачка, исключение из общих правил. Я как мужчина: моя жизнь в работе. Никто никогда не говорил об этом вслух, но это уже давно ни для кого не секрет. Такова моя мечта. Когда я оглядываюсь назад на все, через что мне пришлось пройти, работа — единственное, что никогда не разочаровывало меня.

Ни одно из украшений, которое мне когда-либо подарили, начиная с папиного кораллового ожерелья на мое шестнадцатилетние и заканчивая норковым пальто от Джона Тальбота, не имеет для меня столь же большого значения, как вещи, купленные мной на те сорок восемь с половиной долларов, которые я получаю за неделю работы в магазине «Б. Олтман». Нет такого мужчины, который мог бы появиться в моей жизни и купить мне нечто такое, на что я сама не способна заработать. «Никогда не говори такого мужчине», — любила повторять мама, но, похоже, я так и не усвоила этот урок. Зато я умею тратить деньги с умом и никогда не сорю ими понапрасну. Радиоприемник, фен, дорогая шляпка и кровать с балдахином из отдела «Украшения для дома» — вещи, которые я купила на свои собственные деньги. Как-то я подсчитала, сколько часов мне пришлось трудиться и даже сколько стежков мне пришлось сделать, пока я работаю в «Б. Олтман», чтобы оплатить все эти покупки.

Самая большая для меня трудность в отношениях с мужчинами — то, что я прекрасно знаю, что могу быть счастлива и без них. В моем характере даже в самой плохой ситуации видеть нечто положительное. Даже теперь, когда закрывается наш отдел, я понимаю, что это хорошая возможность найти другое, лучшее место работы в соответствии с моим опытом и талантом. Мне, возможно, придется поездить по стране, чтобы поймать за хвост свою удачу, но в любом случае я сама буду делать выбор.

— А кто сказал, что все девушки обязаны выходить замуж? — вопрошает Рут.

Виолетта откусывает печенье:

— Так принято в нашем обществе.

— Тогда вы сделали все правильно, — говорю я.

— Как-то очень грустно ты это говоришь, — расстроенно замечает Виолетта.

— Отнюдь, — качаю я головой.

— Не переживай, Виолетта, и Лючии скоро воздастся. Она ведь заслужила свое счастье, — улыбается мне Рут.

Как мне будет не хватать ее, она всегда умела утешить меня и рассмешить, если было совсем тошно. Мне крупно повезло, что я повстречала ее в тот самый момент, когда мне нужна была единомышленница.

— Надеюсь, больше в твоей жизни не случится ничего печального, — торжественно говорит она. — Тебе и так уже многое пришлось пережить.

__________


Есть в Нью-Йорке странная пора — всего одна неделя в сентябре, когда на улице и не тепло и не холодно, а воздух такой влажный, что как ни укладывай волосы, они все равно не будут лежать как надо. Поэтому мне приходится завиваться на целый час дольше, чем обычно, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Данте пригласил меня на праздник в честь святого Женнаро. Мы не виделись с Данте уже несколько месяцев, и мне не терпится поскорее встретиться с ним.

Он заезжает за мной ровно в семь (мужчины, опаздывающие на свидание, никогда не были моей слабостью). Я спускаюсь по лестнице, и, увидев меня, он присвистывает.

— Я пришел на свидание с самой Авой Гарднер?[64] — спрашивает он.

— Нет, я всего лишь дублерша, — смеюсь я.

Данте прав насчет этой актрисы, потому что я скопировала ее наряд, в котором она была сфотографирована в журнале «Фотоплей» во время их ссоры с Фрэнком Синатрой: черные брюки-капри, белая блузка и широкий красный пояс, и в дополнение к нему — красные сандалии. Я повторила в точности каждую деталь, включая изящный золотой ободок, которым были украшены ее темные волосы.

На Коммерческой улице полным-полно автомобилей, которые занимают все пригодные для парковки места, обычно такое редко случается. Сюда съехались люди с ближайших районов, и хотя мы живем в двадцати кварталах от Маленькой Италии, машины просто наводнили наш городок. Пока мы идем рядом друг с другом, Данте не берет меня за руку, но когда мы переходим улицу, он, слово поддерживая меня, кладет ладонь мне на талию.

— Как пекарня? — спрашиваю я.

— Хорошо. Папа постоянно сердится, но такой уж у него характер. Мама хлопочет по дому. В общем, все как всегда.

Я смотрю на Данте и раздумываю, что почти вошла в его семью и почти начала жить в их доме на углу Первой авеню и Третьей восточной улицы, позади которого во дворе в ряд висят отбеленные полотенца, а его мать делает домашнюю пасту на столе грубой работы в их кухне. Я ни в коей мере не передумала насчет жизни, которая, возможно, ожидает меня. Он красивый, милый, обходительный. У нас обоих итальянские корни, да и папа говорил, что мы друг другу отлично подходим. Данте не тот пустой человек, который смог бы порхать по миру, весело проводя время за счет других людей. Рут называет его «вымирающим видом». Кода мы протискиваемся сквозь толпу, какой-то человек приподнимает свою шляпу перед ним в знак приветствия, а женщина улыбается и расспрашивает, как поживает его семья. Пусть Джону Тальботу и удалось локтями проложить себе путь в светское общество, но Данте по-настоящему уважают. Интересно, почему я раньше этого не ценила.

Когда мы проходим под сверкающими сводами над Малберри-стрит, я раздумываю, как я смогу терпеть дальше жизнь в Гринвиче. Этот город был мне домом с самого рождения. Я хорошо знаю всех местных жителей, и они знают меня. На любого джентльмена, который приветствует Данте, приходится такой, кто посылает мне воздушный поцелуй. Нам ничего не остается, как присоединиться к общему веселью. Будут ли звезды Голливуда вот так запросто, но с симпатией и уважением обходиться со мной? Я — часть этого города в самом сердце Маленькой Италии. Во всех окнах вывешены маленькие красно-бело-зеленые итальянские флаги, и меня занимает, доведется ли мне увидеть хотя бы еще раз в жизни нечто подобное. Будет ли достаточно вывесить такой флаг перед моим голливудским домом?

Сегодня утром я съела только один банан, потому что мне хочется купить сандвич с сосиской и перцем, а еще я взяла с собой печенье — поджаренное на масле тесто, вываленное в сахарной пудре, к которому я так и не притронулась. Данте стоит в очереди за сандвичами, пока я наблюдаю, как итальянцы из Файкко берут щипцами жарящиеся на гриле сосиски, а потом лопаткой накладывают перец и лук на кусок свежего белого хлеба и заворачивают готовый сандвич в вощеную бумагу. Мы с папой каждый год ели эти сандвичи на празднике, и то, что я придерживаюсь этой традиции, дает иллюзию, будто он все еще со мной.

После того, как мы обходим каждый сантиметр улицы, на которой проводится торжество, я смотрю, как Данте играет в рулетку, и это, к сожалению, напоминает мне о той истории, что рассказала мне Рут о Джоне Тальботе и о том, как он проиграл в азартные игры целое состояние. С каждым пуском рулетки я вспоминаю те связанные с Джоном подробности, которые должны были насторожить меня. И почему я не послушала папу? Бедный папа, который уступил и согласился на Джона Тальбота только ради того, чтобы не потерять меня. Какой же я была глупой! Если Данте Де Мартино любил меня раньше, то полюбил бы и новую Лючию Сартори. Она, конечно, грустнее, но и умнее прежней. Проиграв пять долларов, Данте прекращает игру и, пока еще не потратил все наличные, покупает у меня мой пакетик с домашним печеньем.

— Замечательно, что я могу проводить тебя до дома, — улыбаясь, говорит он. — Кажется, сегодня все такси съехались к церкви святого Женнаро.

Когда мы покидаем пределы Маленькой Италии и направляемся к дому, я предлагаю сесть на ступени крыльца почтового отделения и съесть печенье.

Мы сидим в тишине и наблюдаем за людьми, возвращающимися с праздника. Они несут с собой воздушные шары и мягкие игрушки, которые выиграли в состязаниях Данте стряхивает с рук сахарную пудру и говорит:

— Лю, я хочу сказать тебе кое-что.

Я сижу рядом с Данте, перед нами гудит толпа, а из окон домов на улицу льется тусклый свет, и вкус сахара на губах напоминает мне обо всех праздниках, которые мы провели вместе с ним. Внезапно мне хочется обнять и поцеловать его. Но я просто сижу.

— Так что ты хочешь мне сказать?

— Я женюсь, Лючия, — разглядывает свои руки Данте.

Рада, что он не смотрит на меня, потому что мне нужно некоторое время, чтобы успокоиться. Потом, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, я дружелюбно говорю:

— О, Данте, поздравляю. И кто она?

— Джулиана Фабрици.

— Кажется, я не знакома с ней. Она живет в твоем районе?

— Да, ее семья живет рядом с нами на Первой авеню. Ее отец владеет небольшим гастрономическим магазином на Десятой восточной авеню.

— О. Может, если я увижу ее, то вспомню.

— Вряд ли. Она не ходила в школу с нами, ничего такого. Она младше нас.