Пейдж Тун - Люси в облаках

– Ну, выкладывай, милая, когда летишь в Милан? – спрашивает Терри. Я рассказываю о грядущей поездке, и за разговорами мы незаметно оказываемся дома. Мама крепко меня обнимает, когда мы идем по дорожке следом за Терри к парадному входу. Вечер довольно прохладный, и она сразу устремляется на кухню поставить чайник на старинную плиту.

Люблю этот дом. Он очень уютный, несмотря на размеры. Пять спален, три этажа. Я обитаю на верхнем, вместе с Ником и Томом. Мама и Терри живут на втором, где есть гостиная и еще одна спальня. На первом этаже столовая, в которой мы очень редко едим, предпочитая просторную сельскую кухню.

– А я-то рассчитывал на рюмочку бренди, – намекает Терри. – Как смотришь на это, Люси? – обращается он ко мне.

– Я бы не отказалась от «Бейлиса».

– Уже сговорились, – улыбается мама. – А я все равно выпью чай.

Ник отрывается в пабе с друзьями. Где-то в полночь слышу его нетвердые шаги, и мне не терпится выпрыгнуть из постели, чтобы поздороваться с маленьким сводным братом. Хотя не такой уж он маленький – восемнадцатилетний высокий детина с очень короткими черными волосами. И тот еще дамский угодник, если верить маме.

Мэг, подруга Тома, очень мила. Блондинка с темно-карими глазами и со стрижкой «боб» средней длины. Судя по внешнему виду, она стильная городская штучка. На ней узкие джинсы и модный топ, в котором я опознала модель известной марки Ол Сэинтс. Том – длинный нескладный парень с короткими русыми волосами. Он стройнее младшего брата, который, подозреваю, тягает гантели, потому что крепнет и мужает буквально на глазах.

– Порядок, братишка? – бубнит Ник, сидя за накрытым к завтраку столом. Кажется, он жестоко страдает с похмелья.

Мэг робко стоит рядом с Томом в дверях. Они только что прибыли с вокзала. Ник представляется. Мэг делает шаг вперед и осторожно пожимает протянутую руку.

– Порядок! – говорит Том, быстро обняв подругу за плечи. – Я покажу Мэг ее комнату?

– Я подготовила вам твою спальню. Ничего? – спрашивает мама. Господи благослови ее. И благослови Тома за то, что не рассчитывал спать в одной комнате с Мэг. Хотя и ежу понятно, что именно этим они занимались последние четыре месяца.

– Превосходно. Спасибо, Диана, – благодарит он и наклоняется, чтобы поцеловать маму.

Та краснеет и гонит его прочь.

– Идите!

– А старший-то братец неплохо устроился, – тянет Ник, когда парочка выходит из комнаты.

– Эй, и думать не смей! – предостерегает сына Терри.

– И не собирался даже! – возмущается тот.

– Да я шучу, дружище, – смеется Терри и треплет младшего по широкому плечу.

За год до знакомства с мамой Терри пережил тяжелый развод с Патрисией. Чтобы как-то отвлечься, он перебрался в Австралию и устроился работать бухгалтером, но несколько лет вдали от детей плохо на нем сказались. Тогда мы снова вернулись в Англию. В итоге Том и Ник по большей части жили с отцом, а Патрисия вышла замуж и переехала в Корнуолл. Том и Ник на дух не переносят отчима, и, вероятно, поэтому Патрисия не возражает против их побывок у бывшего мужа.

Вечером, когда закончился горячий спор на тему, почему Терри не стоило прощать Нику долг в шесть тысяч фунтов за попадание его фишки в принадлежащий отцу в «Монополии» квартал фешенебельных отелей на Парк-лейн, я поднимаюсь наверх, в свою спальню.

Я прожила в этой комнате всего лишь два года, до отъезда в университет. Потом мама и Терри сделали здесь ремонт: выкрасили стены в бледно-розовый цвет и повесили сине-белые занавески. Совершено не мой стиль, зато у меня появилась двуспальная кровать.

Пытаюсь дозвониться до Джеймса. Он не отвечает, а его телефон переключается на голосовую почту. Набираю номер снова. Опять голосовая почта. Очень странно. Он же вроде говорил, что собирался вечером остаться дома.

Еще раз нервно давлю на повторный набор. По-прежнему голосовая почта.

Иду в ванную, чтобы умыться перед сном, затем звоню снова.

И снова, уже в полудреме.

В конце концов сдаюсь, засыпаю и вижу тревожный сон, в котором мама сообщает, что у нее обнаружили рак, и Терри выкачивает кровь из ее больного похудевшего тела. Просыпаюсь в слезах. На часах почти шесть. Сердце колотится, уснуть не получается, поэтому набрасываю халат и спускаюсь.

Выглядываю в кухонное окно. На улице самая настоящая весна. Груша в палисаднике вся в нежно-розовом цвету, а бледно-голубое небо укрыто туманной дымкой. Слышу трель дрозда, и меня так и тянет выйти из дома. Всовываю ноги в мамины галоши – у нас почти одинаковый размер. Затем надеваю ее же теплую куртку, отпираю заднюю дверь и иду по садовой дорожке. Тилли и Тонкер, наши коричневая и белая козы, начинают блеять при моем приближении.

– Привет, девчонки.

Протягиваю руку, и коричневая Тилли подходит и тычется носом в мою ладонь. Открываю дверь курятника и выпускаю кур. Улыбаясь, смотрю, как они высыпают в сад. Мне так нравится сельская жизнь.

Возвращаюсь домой. Мама уже одета и хлопочет на кухне. Она ошарашенно глядит на меня, когда я вхожу.

– Люси, ты меня напугала! Что ты делаешь на улице в такую рань?

– Не могла заснуть. Плохой сон, – отвечаю я, не вдаваясь в подробности.

– О, это печально. Хочешь чаю?

Сопротивляюсь искушению продемонстрировать нейтановский метод заваривания. Мама приверженец старых традиций.

Немного погодя через окошечко в двери появляется серый кот Дымок и кладет трофей – дохлую мышь-полевку – к маминым ногам.

– Дымок! – вскрикивает она.

– Фу! – Оставляю маму с котом и его добычей, поднимаюсь к себе и опять набираю Джеймса. Гудки идут и идут. Где его черти носят? Чем он занят?

Отвлекаю себя походом в душ, но едва закончив плескаться, снова звоню. Джеймс отвечает. Наконец-то!

– Джеймс! Почему ты не брал трубку?

– Черт! Ты звонила?

– Всего-то раз двадцать!

– Прости. Я оставил телефон, – стонет он.

– Что значит оставил? Ты где?

– Сейчас дома. Но вчера выходил и слегка припозднился.

– Я думала, ты хотел лечь спать пораньше.

– Люси, прошу тебя, тише, голова раскалывается.

Делаю глубокий вдох и лишь потом продолжаю:

– Где ты был?

– Парни с работы затащили на вечеринку.

– Ага, а ты прямо кричал и отбивался.

– Эй? – В голосе Джеймса слышится смущение, быстро сменяющееся усталостью: – Люси… В чем дело? Если бы ты была здесь, тоже могла бы пойти. Что такого?

Не хочу его пилить, но не могу удержаться.

– Почему ты не брал трубку?

– Случайно забыл телефон.

– Я звонила в полночь, – говорю я.

– А я вернулся в час, – выдает он резонный ответ.

– И утром я тоже звонила.

– Господи, это была ты? А я подумал, что вижу сон. Устал как собака, – вздыхает Джеймс.

– Ладно, теперь я знаю, что ты в порядке. Продолжай спать дальше.

– Спасибо, детка, – сонно бубнит он в трубку.

Меня тревожат его походы. Почему он вечно должен таскаться со своими дружками? Терпеть их не могу!

* * *

Чайная мамы и Терри – уютное местечко с красно-белыми клетчатыми скатертями, деревянными стульями и безделушками, расставленными на полках, которые тянутся вдоль стен.

– Подожди минутку, – кричит мама, когда я захожу проведать ее во второй половине дня. Вскоре она появляется с чаем и сэндвичами для зашедших перекусить туристов.

Сейчас полтретьего, и у нас в запасе есть примерно час, а потом нагрянут посетители. В пасхальные выходные Данстер с его средневековым замком и живописной главной улицей традиционно оживлен. Мама приносит чай в заварнике и две тонкие фарфоровые чашки, а также парочку булочек со смородиновой начинкой, варенье и взбитые сливки.

– Спасибо, мам.

– Свежие. Терри только утром испек, – улыбается она. – Расскажи, как поживаешь, Люси? Ты сама не своя.

– Разве? – Мама знает меня лучше, чем кто бы то ни было.

– Да, – качает она головой. – Что происходит? С Джеймсом все хорошо?

– Э-э…

Она терпеливо ждет, глядя на меня поверх чашки. Сама не замечаю, как выкладываю ей всё, как есть.

Всё-всё.

– Ты его любишь? – спрашивает она, когда я замолкаю. Это она о Нейтане.

– Не знаю, – не таюсь я. – Не думаю. Но когда я уезжала, мне казалось, что люблю. Может, это очередное помешательство. – Маме известно о моем любовно-треугольном прошлом.

– Ну, твои чувства к Сэму в конечном счете остыли…

– Да, это верно. Вот честно, и чем так цепляют эти чертовы братья Уилсон?

Мама улыбается, затем вновь становится серьезной.

– И ты по-прежнему любишь Джеймса?

– Да.

– Ты говорила ему о своих чувствах к Нейтану?

– Нет, мам! С ума сошла? Я никогда не смогла бы так поступить – ему башню снесет!

– Что ж, Люси, тебе придется понять, чего ты хочешь, моя дорогая, потому что ты не должна обманывать этих мужчин, если ни один из них тебе не подходит. – Она выразительно глядит на меня.

– Разве я обманываю Нейтана? – Я расстроена. Она так говорит, словно знает наверняка.

– Нейтана, может, и нет, а как насчет Джеймса?

– Но, мам, а если он и вправду мне изменил? – спрашиваю я.

– А если нет? Какие у тебя есть доказательства, кроме того сообщения? – Она вопросительно смотрит на меня. Не отвечаю. Я уже начинаю жалеть о своих откровениях, но, как правило, ценю мамину прямоту – когда со временем трезво обдумываю сказанное.

– Люси, – ласково начинает она, – как бы ты себя чувствовала, если бы Джеймс втайне думал о ком-то другом, как ты о Нейтане?

На мгновенье задумываюсь. Мне становится нехорошо, когда я ставлю себя на место Джеймса.

– Разве ты не согласна, что мысли об измене немногим лучше, чем фактическая неверность? – настаивает мама.

Знаю, что она права. Но не знаю, что предпринять. Помимо встреч Джеймса с друзьями, порой вызывающих неприятный осадок, у меня, в общем-то, нет достаточных поводов для обвинений. Зато есть навязчивая подозрительность. По крайней мере по отношению к Джеймсу. А другого серьезного парня, с которым я могла бы сравнить нынешнего бойфренда и свои чувства к нему, у меня отродясь не было.

– Просто подумай об этом как следует, – советует мама. – В свое время ты поймешь, как поступить правильно.

– Надеюсь, что так и будет, мама. Очень надеюсь…

– Не могу поверить, что удалось улизнуть в Италию вдвоем! – смеется Хлоя, когда мы устраиваемся на табуретах в стильном миланском баре в районе Порта-Тичинезе и заказываем водку сауэр с маракуйей – или водку сауэр alla maracuja, как нас вскорости просветили. Бармены-итальянцы смешивают коктейли, демонстрируя свое мастерство. Не хочется обращать внимания на их позерство, но симпатичные парни так и притягивают взгляд.

Мы прилетели в Милан утром, а сейчас солнечный субботний день уже клонится к закату. После долгой прогулки по Собору[13] и Галерее[14] мы заскочили в отель переодеться. Вечером нас ждала работа. Я надела темно-зеленое платье до колен, подчеркивающее фигуру, а Хлоя – облегающие черные брюки и блестящий серебряный топ. Обе предпочли невысокие шпильки. Мои волнистые волосы свободно спадают чуть ниже плеч, а длинные светлые локоны Хлои забраны парой заколок. Выглядим мы весьма привлекательно, если самим о себе можно так говорить. Но судя по тому, как смотрят на нас и хищно присвистывают итальянские мачо, мы не грешим против истины.

– Спасибо, что уговорила Мэнди, – сияет Хлоя.

– Всегда пожалуйста, – отвечаю я. – Одной было бы неинтересно, и я давно хотела сходить куда-нибудь после работы вместе с тобой и Джеммой.

– Правда? – Хлоя довольна.

– Да. Жаль, что все никак не получается.

– Слишком торопишься домой к своему ненаглядному, – усмехается она.

– Х-м.

Джеймс на прошлой неделе вел себя странно. После Пасхи он казался немного рассеянным, но так и не признался, чем обеспокоен. И я не стремилась настаивать – хватало своих забот после беседы с мамой. Джеймс сообщил, что его отец – тоже, кстати, юрист – настаивает на переквалификации сына в адвоката по уголовным делам. Я вознегодовала: слишком негативно отношусь к идее защищать насильников, убийц и прочих подонков.

– Скорее мелких воришек, – уточнил Джеймс, чем нисколько меня не утешил. Надеюсь, он пошлет своего докучливого старика далеко и надолго.

Два коктейля спустя мы с Хлоей по-прежнему сидим в баре и пока не торопимся на встречу с четой Луиджи.

– Как насчет ужина? – спрашиваю я. Мы собирались отведать пасты, но слишком увлеклись бесплатными aperitivi.

– Не-а. Лучше закажем еще одну тарелку этих маленьких штучек, похожих на пиццу, – отзывается Хлоя, обращая свой шарм на бармена.

* * *

Мы прибываем в бар Джанлуки, незатейливо именуемый в честь его жены «Элиза», уже изрядно навеселе. Нас проводят через главный зал в роскошную ВИП-зону с приглушенным светом и баром, оформленным в серо-серебристых темных тонах. Сразу узнаем Джанлуку, сидящего в обтянутой черным бархатом нише в окружении ярких красоток. Нога одной из них – миниатюрной брюнетки в облегающем платье – соблазнительно закинута на его бедро. Элизы нигде не видно.