Я быстро наклонилась и стала возиться со шнурками, стараясь скрыть испытанное мной потрясение. Морис схвачен! Кровь бросилась мне в лицо, застучала в висках. Я выпрямилась и с усилием произнесла:

— Ну что ж, тогда мне придется отправляться одному.

Женщина неправильно истолковала мой дрожащий голос и принялась успокаивать меня:

— Ну-ну, не надо бояться. Никто тебя не обидит. Ведь ты совсем еще ребенок. — Она протянула мне ломоть хлеба. — На-ка вот. Это на дорогу тебе и твоему песику.

— Спасибо, — пробормотала я. — Пожалуй, я пойду.

Я побрела по пыльной дороге, опустив пониже голову, чтобы никто не видел моих слез. А ведь я обещала Ладу, что в целости и сохранности доставлю Мориса в Англию, выходит, не сдержала своего обещания. Где теперь Морис? Что они с ним сделают? Он такой слабый и не вынесет допроса.

Сама того не осознавая, я прибавила шагу, затем вдруг резко остановилась. Бегство мое сейчас выглядит слишком трусливо. Повернуть назад? Но как я смогу помочь Морису? Я принялась ломать над этим голову, прикидывая любые возможные варианты, и все равно приходила всякий раз к одному и тому же выводу: сделать для Мориса я ничего не смогу. Что бы я сейчас ни предприняла, это его не спасет, а меня может погубить.

Я опустилась на землю у обочины дороги и, уже не сдерживая себя, разрыдалась. Малышка начала скулить, она просовывала мордочку между моими руками и слизывала текущие у меня по щекам слезы. Я стала гладить ее, вспоминая Мориса, его непохожесть на других, его нежность и рыцарское поведение; представляла себе его глаза и бледные губы, пылающие от моих поцелуев, его протянутые ко мне в отчаянии руки, его хрупкость и беспомощность, которые так сильно трогали и одновременно раздражали меня. Я оплакивала сейчас Мориса, а заодно и свои не осуществившиеся мечты и надежды, оплакивала Наполеона и Корсику, оплакивала потерянную любовь и себя саму. Пролитые слезы очистили мою душу; они унесли с собой все волнения, все горькие мысли, отринули все несбыточные желания, вернули внутреннее спокойствие и рассудительность. Я с трудом поднялась на ноги, позвала Малышку, и мы отправились вперед по дороге. Нам предстоял долгий путь до Вадо-Лигуре — путь, который необходимо было преодолеть во что бы то ни стало.

На второй день перед заходом солнца я добралась наконец до Вадо-Лигуре, который оказался грязным маленьким городишком. На его узких улочках не было никого, кроме назойливых развязных мужчин — у местных женщин имелись, должно быть, все основания, чтобы оставаться дома в такую пору. Я спросила у встречных людей, как найти в гавани таверну Пера Гюстава; он был последним в цепочке доверенных людей Ладу, именно он должен был помочь нам с Морисом попасть на судно, отплывающее в Англию.

Воздух в таверне был таким тяжелым и спертым, что хоть топор вешай. На всякий случай я сунула Малышку под куртку. Моряк с черной повязкой на глазу, к которому я обратилась, угрюмо кивнул в сторону Пера Гюстава, суетившегося поодаль. Лысый череп хозяина таверны сиял, как огромный полированный шар, пока он наполнял вином стаканы, его проницательные глаза не переставали следить за всеми. Когда я протиснулась к нему поближе и назвала пароль, Пер Гюстав продолжал как ни в чем не бывало разливать вино. Может, он не расслышал меня? Или, может, у Ладу неточная информация? Пока я размышляла над этим, Пер Гюстав поставил на стол кувшин с вином и громко хлопнул меня по плечу.

— Наконец-то ты явился, бездельник, — проворчал он. — А ну-ка пойдем со мной, вот я тебе задам перцу.

Он повел меня, подталкивая сзади, в какую-то комнату, затем захлопнул за нами дверь. Замерев за дверью, он внимательно прислушался к тому, что происходило в зале, и только после этого подошел ко мне.

— Прошу прощения за такое невежливое обращение — торопливо, негромким голосом сказал хозяин таверны. — Приходится быть осторожным.

Я передала сообщение Ладу, рассказала о том, что произошло с Морисом, и спросила, нет ли какой-нибудь возможности помочь ему.

Пер Гюстав глубоко задумался и покачал головой.

— Я не смогу ничего сделать, да это и не мое дело. В моем положении нельзя так рисковать. А вам я тоже не советую встревать. Здесь стоят суда, которые время от времени совершают дальнее плавание, но учтите, путешествие будет нелегким и опасным. — Он потер большой и указательный пальцы друг о друга. — У вас есть деньги?

Я кивнула.

— Это несколько облегчает задачу, — заметил он. — За деньги здешние бестии сделают что угодно. — Кряхтя, он направился к двери. — Пока вам лучше оставаться здесь. Я принесу еду и питье. Похоже, вам не мешает как следует подкрепиться. А потом постараюсь договориться на судне. Может, подвернется что-нибудь — не завтра, так через неделю… — Пер Гюстав пожал плечами.

— Мне нужно отправиться как можно скорее, — настойчиво сказала я.

Он сокрушенно покачал головой.

— Вечно вы спешите, всегда вам некогда. — Его глаза встретились с моими, и он отвесил неловкий поклон. — Ну, хорошо, я постараюсь.

Пер Гюстав действительно постарался, уже на следующий день нашлась подходящая посудина. В сумерках я отправилась в гавань искать грузовое судно «Балерина». Пер Гюстав заранее предупредил меня:

— Посудина грязная и неухоженная, а команда — сборище мерзавцев, зато капитан Франсуа и его матросы не боятся ни Бога, ни черта; в здешних водах нет более удачливых разбойников, они уже много раз ходили в Англию. Их голыми руками не возьмешь, а старое корыто может посоревноваться в скорости со знаменитым «Агамемноном» адмирала Нельсона. Если вы готовы рискнуть, сэр…

И я решила рискнуть. «Балерина» была пришвартована в самом конце пирса. На палубе горел факел, и черный дым поднимался от него в ясное вечереющее небо. От запаха горящей смолы у меня защипало в горле, появился кашель. Пер Гюстав явно смягчил краски в своем недавнем описании. Судно было грубо сколочено из вонючих досок. Его раскачивающийся на волнах корпус сплошь покрывали слизистая зелень и водоросли. Вяло повисшие паруса непонятного цвета во многих местах были порваны и кое-как залатаны. Глядя на почерневшие и потрескавшиеся бимсы, скрипевшие от колебания корпуса, трудно было поверить, что «Балерина» вообще способна дойти до Англии. И все же в ближайшие две или три недели мне явно не представится никакой иной возможности. Я снова сунула Малышку под куртку, взяла в руки брезентовый мешок и ступила на трап, перекинутый с берега на судно.

На палубе лежал плотный слой грязи, тут и там серебристо поблескивали рыбьи чешуйки, виднелись пятна пролитого масла. Ступив в одну такую лужицу, я поскользнулась и едва не упала.

Вокруг тишина, если не считать скрипа дерева и равномерного плеска волн о борт судна.

— Эй! — крикнула я, стараясь преодолеть просыпающийся во мне страх. — Есть здесь кто-нибудь?

Из-за паруса появилась вдруг огромная фигура матроса.

— Ты что здесь делаешь, сорванец? — спросил он сердито.

Я кашлянула и расправила плечи.

— Я ищу капитана Франсуа, — объяснила я, подходя к нему и принимая уверенный вид. — Меня прислал Пер Гюстав.

— A-а, Пер Гюстав, — ворчливо сказал матрос, хватая меня за руку. — Тогда пошли со мной.

Сдерживая крик боли от столь безжалостной хватки, я последовала за ним вниз по трапу. Матрос рывком распахнул передо мной дверь капитанской каюты, которая, пожалуй, нисколько не отличалась от остальных помещений на судне, и втолкнул меня внутрь. В нос ударила отвратительная смесь спертого воздуха, запаха пота и прогорклого масла.

На столе чадила масляная лампа, а за столом расположился капитан Франсуа. Смуглый, с курчавыми волосами, на мочке левого уха поблескивала маленькая круглая золотая серьга, голубоватые белки только подчеркивали пронзительную черноту глаз. К тому же мясистые влажные губы, большая борода и сильные жилистые руки делали его похожим на Иль Моро, что навевало неприятные воспоминания.

Я сообщила капитану Франсуа, что меня прислал Пер Гюстав, и тогда он отдал короткую резкую команду, отослав матроса. Как только я назвала пароль, капитан молча поднялся и запер дверь. Затем подвел меня к столу и указал кивком головы на стул.

— Так, значит, вы и есть тот юный джентльмен, которому непременно нужно попасть в Англию? — проговорил он.

Я кивнула.

— И зачем же?

Я промолчала.

— Ну, ладно, — сказал он. — Мне не важно, зачем вам понадобилось туда бежать, главное для меня — деньги. Денег у вас хватит? — Он назвал сумму.

— Хватит, — ответила я с облегчением. Чувствуя, что напряжение спало, я вытащила из-под куртки Малышку.

Капитан Франсуа взорвался.

— Я не возьму эту собачонку! И вообще не собираюсь держать на борту всякую животину!

— Но я не могу ее оставить, — умоляюще сказала я. — Она такая маленькая, никто ее даже не заметит.

Капитан задумчиво посмотрел на меня.

— Если я и сделаю исключение, то на определенных условиях. Никаких бесплатных одолжений. За эту псину вы заплатите столько же, сколько за себя.

Я вздрогнула.

— Но у меня не хватит денег, — пробормотала я. — Я не смогу столько заплатить.

Капитан махнул рукой прямо перед моим носом.

— В таком случае, нам не о чем больше говорить. Здесь полно желающих переправиться в Англию, я вполне могу сам выбирать себе баранов. Просто хотел сделать одолжение старине Гюставу. — Он схватил завизжавшую Малышку за шею и стал засовывать ее мне обратно под куртку. — Раз нет денег, значит… — В этот момент рука капитана Франсуа задела мою грудь. Он замер, а затем выпустил Малышку. Оцепенев от ужаса, я чувствовала, как одной рукой он трогал мою грудь, в то время как другой быстро сорвал вдруг с моей головы кепку и, ухватив за короткие волосы, потащил меня к островку света от масляной лампы. Капитан негромко присвистнул сквозь зубы, его глаза плотоядно заблестели. Со знанием дела его рука прошлась по мне — именно так женщины на базаре в Корте ощупывают гуся, определяя его возраст и упитанность, не пропустив ни грудь, ни бедер и даже успев протиснуться между ногами. — Нет, ну ты подумай, как обернулось, — пробормотал он. — Это, разумеется, меняет дело. — Он вплотную приблизил свое лицо, и я ощутила его смрадное дыхание. — Перед хорошенькими девочками я бессилен — разумеется, если они только сговорчивы. Вот что я предлагаю: я возьму на борт тебя и твоего щенка, а за это ты останешься здесь, в моей каюте. Мы уж найдем, как нам повеселее провести время… до прибытия в Англию.

Он хрипло захохотал.

Я с отвращением отстранилась от него. Капитан Франсуа встал и подошел к двери.

— Если я сейчас сообщу своим матросам, что у нас на борту женщина, — медленно произнес он, — то уже ни за что не отвечаю.

Я поняла угрозу — я оказалась в ловушке и была теперь целиком в его власти. Иного выхода не оставалось. Его хитрый взгляд уперся в меня.

— Хорошо, капитан, — сказала я, удивляясь тому, как спокойно и буднично звучит мой голос. — Будем считать это сделкой.

Он тут же подскочил, поднял меня и потащил к своей койке.

— В таком случае скрепим эту сделку прямо сейчас, — ухмыльнулся он. — После полуночи, с приливом, выходим в море. Ну, а пока… — Он принялся стаскивать с меня брюки, и я закрыла глаза. Я думала о том, что все это скоро пройдет — обычная механическая процедура, до которой мне, в сущности, нет дела. Полностью расслабившись, я равнодушно приняла его вторжение и равнодушно вытерпела все до конца. Пока он тяжело сопел, обхватив меня руками, я была где-то очень-очень далеко, и его похоть была мне совершенно безразлична.

Утомленный капитан заснул, а я неподвижно лежала с открытыми глазами. Масляная лампа вдруг замигала и с шипением погасла. Наступила благодатная темнота. Я продолжала лежать, поражаясь своему безразличию. Я не испытывала никаких чувств к лежавшему рядом мужчине, даже ненависти. Ведь он воспользовался своим правом сильного, не зная меня и не осознавая значения своего поступка. Сейчас я ненавидела Наполеона. Ведь все, что происходило со мной теперь, и все, что отныне будет происходить, все по его вине. Теперь я до глубины души ненавидела его и жаждала отомстить. Именно жажда мести придавала мне сил. Я готова была вынести все и, несмотря ни на что, выжить.

Глава седьмая

Больше двух лет понадобилось для того, чтобы грязная, неумытая подружка распутного капитана Франсуа смогла превратиться в изысканную и всеми обожаемую светскую даму. Это удивительное превращение было бы невозможным без моей железной решимости принять все меры к тому, чтобы никогда больше не попадать в столь отчаянное и безнадежное положение. И, конечно, многое сделал для меня Джеймс Уилберфорт. Та тоненькая ниточка взаимного понимания и расположения, что столь легко протянулась когда-то между нами в Корте, стала в моей жизни главной надеждой и опорой.