Сейчас я была увлечена Карло не меньше, чем тогда на Корсике, перед тем как стремительно появившийся на моем небосклоне Наполеон ослепил меня своим блеском и сбил с пути. Вначале мне не показалось странным, что Карло не интересуется, почему я живу в такой роскоши, откуда взялись все мои красивые наряды и драгоценности и вообще какие обстоятельства позволяют мне оставаться в этом доме. Его молчание удивляло меня, однако я сознательно старалась не думать об этом, поскольку меня смущала сама необходимость объяснений и признаний такого рода. В конце концов я выбросила все это из головы, предпочитая естественный ход событий. Мы никогда не говорили с Карло подробно о прошлом, я лишь рассказала ему то, что сочла возможным: о своем побеге из дома, о жизни во Франции и бегстве в Англию. При этом я ничего не приукрасила, хотя и оставила многое за рамками своего рассказа. По поводу прошлого Карло не задавал мне никаких вопросов, теперь его интересовало лишь настоящее и будущее. Он внес свое имя в официальный список эмигрантов и предоставил в распоряжение принявшей его страны весь свой политический и жизненный опыт, а также личные контакты с известными политическими деятелями. Он хорошо знал Францию и дореволюционного периода и послереволюционного, но, что еще более важно, он знал Наполеона. Карло способен был проанализировать характер Наполеона Бонапарта, указав способности и сильные стороны этого человека, мог предвидеть ход его мыслей. Если британским дипломатам приходилось иметь дело с темной лошадкой, то для Карло это был тот политик, которого он хорошо знал. Вскоре Карло Поццо ди Борго часто стал появляться в кабинете английского премьер-министра Уильяма Питта. Теперь с его мнением считались, к его советам внимательно прислушивались.

Пока Карло просвещал своих внимательных слушателей, он, сам того не замечая, проходил необходимую проверку и обучение. Дискуссии, в которых он участвовал, напоминали скорее экзамены и военную подготовку в полевых условиях, где прежде всего проверялась реакция человека, испытывались не только его умственные, но и физические возможности. Он то и дело отправлялся с друзьями на прогулку верхом — прогулки продолжались обычно до полного изнеможения — или под видом занятий спортом совершенствовался в фехтовании и стрельбе.

Подготовка Карло в какой-то мере напоминала то, что довелось пройти и мне, включая неприметность, замаскированность подобных занятий.

Джеймс, похоже, был в курсе дела, но обходил это молчанием. Когда я приперла его к стенке, он вынужден был признать существование вполне определенного плана.

— Карло — именно тот человек, кто нам нужен, и он появился как нельзя кстати. Мы собираемся предложить ему работать с нами в качестве дипломатического курьера. Нам нужны в Европе столь неподкупные, верные и безупречные во всех отношениях люди, как он. Он отвечает всем требованиям для того, чтобы отправиться с дипломатической миссией в Вену. Ведь он эмигрант, роялист, к тому же он, — Джеймс широко улыбнулся, — ненавидит Наполеона. Его ненависть сильнее и осмысленнее, чем твоя. Он будет преследовать Наполеона своей ненавистью до самого конца.

У меня в голове мелькнула мысль: почему бы Карло не взять меня с собой, когда он поедет в Европу? И почему бы мне не поехать с ним? Ведь он влюблен в меня, и он нравится мне, а наша общая ненависть к Наполеону объединит нас сильнее любого мимолетного чувства.

Я все продумала и тщательно подготовилась к тому вечеру, когда должен был состояться решающий разговор с Карло. И вот мы с ним остались вдвоем. Через полуоткрытое окно струится весенний аромат, навевающий воспоминания. На столе любимые блюда Карло: дуврская камбала с белым вином; цыпленок, запеченный в тесте с хрустящей корочкой; овощной салат и пудинг из свежих сливок с каштанами. Мы сидели напротив друг друга, и в наших бокалах искрилось вино. Карло был в отличном настроении, ловил каждое мое слово, а в его глазах читались благодарность, восхищение и желание. Я подняла бокал и негромко сказала:

— За нас. Ты помнишь нашу первую встречу? На тебе был камзол с золотыми пуговицами. Ты сидел за письменным столом отца и утешал меня. Я хорошо помню, как ты дал мне свой носовой платок, от него пахло духами. Ты был таким важным и спокойным, таким уверенным в себе. С тобой я чувствовала себя легко и свободно. Впрочем, почему «чувствовала»? Мне и сейчас с тобой легко и свободно.

Я встала, Карло тоже поднялся. Я вплотную приблизилась к нему.

— Я знаю, что ты недолго пробудешь в Англии. Когда ты отправишься в поездку, возьми меня с собой. Я хочу быть рядом. — Я обвила рукой его шею. — Ведь я так люблю тебя, — сказала я совершенно искренне.

Карло страстно поцеловал меня, и я сразу же ощутила, как сильно он изменился с тех пор. В этом поцелуе уже не было той прежней холодной сдержанности или страха совершить то, что «не положено» делать.

— О, как я мечтал о тебе, как ждал тебя! — прошептал он. Его руки нежно прикасались к моей шее, плечам, талии. Он крепко обнял меня, и я почувствовала, как меня постепенно охватывает ощущение счастья.

Внезапно Карло разжал руки и сделал несколько неуверенных шагов в сторону. Его тщательно причесанные волосы растрепались, в глазах застыло столь хорошо знакомое мне выражение боли и душевных страданий.

— Я люблю тебя, — проговорил он. — После того как ты уехала, в каждой женщине мне виделась ты. Кого бы я ни обнимал, в моем воображении это была только ты. Каждое женское тело было для меня твоим, потом понимал, что ошибся, и продолжал искать тебя. Но… — Он с такой силой сжал рукой спинку стула, что костяшки пальцев побелели. — …но считаю своим долгом предупредить, что не смогу жениться на тебе. Ни сейчас, ни потом. Мои понятия о чести не позволяют мне взять в жены ту, у которой до меня были другие мужчины… — Он запнулся и замолчал.

Я и не думала предлагать ему жениться на мне.

— Насчет твоей чести все понятно, но ведь тебя влечет ко мне, верно? Ты любишь меня…

— Да! Да! Тысячу раз да! — вскричал Карло в отчаянии. — И все-таки… — Он попытался улыбнуться. — Ты можешь считать меня человеком со старомодными взглядами или предрассудками, но я не могу себя изменить.

Мне стало его жаль, но уже в следующий момент я почувствовала яростное возмущение. То же самое произошло тогда, в загородном домике Бонапартов на Корсике. Он опять скован по рукам и ногам своими моральными принципами. В тот раз он отказался от близости со мной из-за того, что собирался жениться на мне. Если бы только он не стал болтать тогда всякий вздор о чести и благоразумии, все могло бы обернуться по-иному. А сейчас он, наоборот, хочет этой близости и все равно твердит о чести и долге и этим самым снова все портит. Его моральные принципы значат для него больше, чем наши чувства.

— При всех твоих старомодных взглядах и предрассудках, ты все равно не прочь заняться со мной любовью, — сказала я резко. — Правда, твоя честь не позволяет тебе жениться на мне, но зато она не мешает тебе обнимать меня и наслаждаться моим телом. Либо одно, мой друг, либо другое — ты должен сделать выбор. — Я все больше распалялась. — Ты хочешь, чтобы все было в открытую. Отлично, я не против. Если только захочу, я буду спать с любыми мужчинами, не только с тобой. У тебя свои принципы, а у меня свои. Я докажу, что не все мужчины думают, как ты, и что характер и личность значат отнюдь не меньше, чем честь и долг. Ты еще убедишься в том, что некоторые мужчины готовы жениться на женщине с прошлым и сочтут это за честь. Пока ты еще не уехал из Англии, я хочу пригласить тебя — как своего опекуна и кузена — присутствовать при моем бракосочетании. Ты увидишь, что я выхожу замуж вовсе не за первого встречного.


На следующий же день я приняла у себя Уильяма Сэйнт-Элма и позволила ему сделать мне официальное предложение. Он произнес все необходимые фразы так складно, словно они были заранее отрепетированы, и тут не обошлось без участия леди Гвендолин. Пока я слушала его, мне с трудом удавалось сохранять серьезное выражение лица, положенное в этой ситуации. Поздно вечером я также приняла Джеймса — в своей постели. Он страстно обнимал и жарко целовал меня, ничего не подозревая. Для меня это было своеобразным прощанием с его сильным телом и гладкой приятной кожей, с его изобретательными руками и нежными губами. Я расставалась с ним, отдаваясь в последний раз его ласкам, восхищаясь доведенным до совершенства искусством любви, которому он сумел научить и меня — искусству радости и приятных переживаний.

Это была долгая ночь, полная чувственных наслаждений и страсти, горько было осознавать, что наступившее утро положит всему этому конец. Во время нашего позднего завтрака я почувствовала, что этот момент наступил.

— Джеймс, — начала я, — ты говорил мне в Корте, что всегда будешь готов стать для меня, кем я захочу — другом, любовником или свидетелем на свадьбе. Ты мой друг, и ты уже был моим любовником.

Джеймс поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

— Да-да, был моим любовником, — повторила я. — А теперь я хочу, чтобы ты стал свидетелем на моей свадьбе. — Я сделала паузу и медленно продолжала: — Уильям Сэйнт-Элм предложил мне руку и сердце. Сейчас мне нужны твой совет и твоя помощь. Я хочу, чтобы условия моего благосостояния и независимости были выражены в письменной форме. Это на всякий случай. Уильям относится к нашему брачному союзу так же спокойно, как и я. Тут все дело в его матери, которая ждет не дождется внуков — продолжателей рода Сэйнт-Элм. Я не могу гарантировать, что ее желание осуществится. И тем не менее, поскольку я честно хочу выполнить свои обязательства, я должна прекратить, — тут улыбнулась ему, — нашу любовную связь. А на тот случай, если этот брак по расчету не принесет желаемых результатов и наследников не будет, я хотела бы гарантировать свою финансовую независимость.

Джеймс просиял улыбкой, однако его глаза остались серьезными.

— Какая приятная новость! А почему бы тебе не доверить улаживание своих семейных вопросов Карло?

Я почувствовала, как во мне снова закипает негодование.

— Карло окончательно запутался в своих понятиях о чести, долге и моральных принципах. У него не хватает гибкости, когда речь идет об особых обстоятельствах. Все видится ему либо в черном, либо в белом свете. Он идеалист, а мы живем вовсе не в идеальном мире.

Джеймс склонился над столом.

— Ты побила меня моим же оружием. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы твои желания осуществились.


Джеймс составил для меня такой брачный контракт, что я готова была сама себе позавидовать. Этот контракт обеспечивал мне независимую ежегодную долю от общих доходов семейства Сэйнт-Элм, весь доход от овечьей фермы в Мейда-Вейл и право пожизненного проживания в Элмсвэлли — близ поместья Элмшурст.

Мое замужество стало главной светской новостью сезона. Иностранка, с которой было связано столько разных слухов, сумела завлечь наиболее заманчивого жениха во всей Англии. Известная всем красавица внезапно приобрела солидное положение в обществе. Однако все сплетни на этот счет вдребезги разбивались о скалу невозмутимого спокойствия леди Гвендолин. Свадьба проходила с присущей такому событию торжественностью. Среди гостей можно было видеть бледного молчаливого Карло и веселого раскрасневшегося Джеймса, который сразу же громко извинился за отсутствие своей супруги, только что родившей ему дочь.

— Она получит имя Феличина, — объявил он, хотя никто не спрашивал его об этом. — Могу я надеяться на то, что леди Сэйнт-Элм, — он поклонился мне, — согласится выступить в роли крестной матери? — И он многозначительно добавил: — Буду счастлив ответить ей такой же услугой.

Злорадный смысл его последних слов стал понятен мне в первую же брачную ночь, которая закончилась полным провалом. Уильям оказался попросту неспособным выполнить свои супружеские обязанности. Я изо всех сил старалась вывести его из состояния заторможенности, помогала ему, насколько могла и насколько сама разбиралась в этом. Терпеливо, нежно и настойчиво я старалась, чтобы он преодолел смущение, вызванное этой ситуацией, однако все мои усилия ни к чему не привели. Уильям становился все более напряженным и подавленным. Чем больше предпринималось нами попыток достичь близости, тем больше отдалялись мы от цели.

Прикрытая экраном свеча на ночном столике становилась все короче и короче; измученные, мы примирились с неудачей. Я уже не могла больше оставаться в развороченной постели. Надев халат, я принялась расхаживать взад и вперед по комнате. Ночь выдалась прохладная и дождливая, хотя стояло лето. Свежий ветер бросал в оконные стекла капли дождя. Меня била дрожь, я чувствовала усталость и сильное возбуждение. Я попыталась разжечь огонь в камине, но дрова плохо горели, а завывающий в трубе ветер гнал дым обратно. На комоде на серебряном подносе я увидела графинчик с бренди и две рюмки и тут же вспомнила леди Гвендолин. Я наполнила рюмки.