— Ты потрясающе выглядишь, — ядовито сказала она. — Подумать только, а ведь ты старше меня! Нет, это даже как-то ненормально.

Я невольно рассмеялась.

— Нормально это или нет, а я такая, какая я есть.

— А может, это все из-за князя? — похотливо спросила Паолина, проведя по губам кончиком языка.

Я с благодарностью подумала о Талейране и кивнула, признавая, что в этом есть доля истины. Сейчас, когда мы выехали за пределы Парижа, моросящий дождик перешел в снег, который мгновенно припорошил поля и луга. Облепленные белым снегом ветви деревьев красиво освещались светом, льющимся с сероватого зимнего неба. Карета въехала в широко раскрытые ворота парка и по аллее покатила к белому дворцу. Даже в это неблагоприятное время года в устройстве местного декоративного парка чувствовались женская изобретательность и изысканный вкус хозяйки. Группы мощных деревьев посреди широких открытых пространств живописно контрастировали с причудливо изгибающимися дорожками, живыми изгородями, клумбами, искусственными прудами и открытыми беседками на фоне поблескивающих ото льда веток.

Несмотря на голые ветви кустов и деревьев, на укрытые на зиму клумбы, на пустые сады и покрытые тонкой корочкой льда пруды, при желании нетрудно было представить себе все великолепие этого парка в ясный летний день. Меня вдруг заинтересовала личность Жозефины — той, которая задумала это великолепие и которую так ненавидело и высмеивало все семейство Бонапарт.

Карета остановилась перед портиком с колоннадой. Лакеи в зеленых ливреях бросились вперед, открыли дверцу кареты и откинули вниз ступеньки. Паолина спустилась первой. Она была в отвратительном настроении и не обращала ни малейшего внимания на окружающую ее красоту.

— Надеюсь, что благодаря тебе, — сказала она, — сегодня не будет обычной тоски. Представляю их изумление, когда они тебя увидят. Возможно даже, что эта моя чертова невестка лишится своего высокомерного спокойствия.

Внутри дворец Мальмезон выглядел не менее прекрасно, чем снаружи. Направо от вестибюля располагались бильярдная, выкрашенный в золотой цвет приемный зал и музыкальный салон. Расположенные слева столовую, кабинет и библиотеку я в тот раз не успела увидеть, поскольку распорядитель повел нас вверх по широкой лестнице, а затем — через другую приемную в фарфоровый зал. Когда я вошла туда вслед за Паолиной, то услышала голоса людей и лай множества собак.

Два мопса, а за ними пара пуделей и длинношерстный сеттер устремились ко мне, почуяв запах Минуш и других моих собак, и с энтузиазмом принялись приветствовать меня. Хотя я очень люблю собак, в данный момент питомцы Жозефины представляли для меня куда меньший интерес, чем она сама и ее гости. Зал был полон людей, но, как я ни старалась, разглядеть среди них Наполеона я не смогла. Впрочем, пока меня это устраивало, поскольку давало возможность спокойно и без спешки познакомиться с теми, кто принадлежал к наиболее узкому кругу приближенных императорской четы.

Мы приблизились к Жозефине, чья стройная фигура была облачена в обычное белое платье, а на плечи накинута того же цвета кашемировая шаль с серебряной вышивкой. Обменявшись с Паолиной обязательным, ничего не значащим поцелуем в щеку, она взглянула на меня. Паолина что-то прошептала ей, и Жозефина улыбнулась своей загадочной, сдержанной улыбкой. Я низко присела перед ней в реверансе.

— Как это замечательно, — сказала она приятным голосом. — Еще одна родственница и, как только что сказала Полетт, подруга юности императора на Корсике.

С этого близкого расстояния я отчетливо разглядела ее безупречно припудренное лицо, подкрашенные губы и глаза, приветливый взгляд. Мне она понравилась, хотя именно ей сейчас принадлежало то, чего когда-то лишилась я.

— Не только подруга — любовь его юности! — резко и мстительно воскликнула Паолина.

Хотя улыбка Жозефины стала чуть более напряженной, она оставила без внимания слова Паолины и взяла меня за руку.

— Дорогая, пойдемте. Я хочу познакомить вас с нашими гостями.

В этом зале со стенами, облицованными расписными фарфоровыми плитками, собралось сейчас множество разных подхалимов и прихлебателей. Я не запомнила их имен, а их лица забывались уже тогда, когда они склонялись, чтобы поцеловать мне руку. В моей памяти остались лишь несколько действительно важных людей, и среди них блондинка с квадратной фигурой, бесцветными глазами и недовольно поджатыми губами — королева Голландии Гортензия, непривлекательная дочь очаровательной Жозефины, супруга толстого Луиджи. Еще одним таким человеком был Жан Батист Бернадот, маршал Франции и князь Понте Корво, командующий французской армии в северной Германии, который по каким-то своим делам ненадолго приехал в Париж.

Бернадот запомнился мне как высокий худощавый мужчина с крупным орлиным носом и твердым взглядом, а его женой, княгиней, оказалась Эжени-Дезирей Клири из Марселя. Обмениваясь вежливыми приветствиями с дочерью торговца шелком, я поразилась этой встрече бывших соперниц. Она была невысокой и склонной к полноте, ее круглые, покрытые темной пудрой щеки, короткий курносый нос и широко посаженные глаза по-прежнему придавали ей вид обеспеченной дочери буржуа, не принадлежащей к высшему свету, но практичной, всему удивляющейся и при этом достаточно искушенной. Когда-то из-за нее я едва не впала в отчаяние, ведь это ради ее приданого Наполеон тогда в Марселе бросил меня. А позднее он бросил ее, поскольку политические связи Жозефины показались ему важнее столь выгодной партии. Как долго будет он терпеть рядом с собой Жозефину, которая так и не родила ему наследника престола? Ведь он уже давно не нуждается в ее политических связях, не случайно поэтому ходят слухи о приближающемся разводе императорской четы. Кто же будет следующей? Кого путем тщательных расчетов Наполеон выберет себе в супруги, кого использует, а затем безжалостно выбросит, когда она перестанет быть ему полезной?

Гости повсюду стояли и сидели; слуги разносили прохладительные напитки. Я принимала участие в какой-то малозначительной беседе, но мои мысли были далеко. Где же Наполеон? Паолина опять слишком много пила. Она расположилась в оконной нише, хихикая и болтая с какими-то двумя молодыми офицерами, и не обращала на меня никакого внимания. Недалеко от себя я увидела Бернадота, который с мрачным лицом стоял, опираясь на спинку стула своей супруги. На его лице было написано презрение, даже враждебность. Может быть, он ненавидит Жозефину? Или он с неприязнью относится ко всему, что связано с Наполеоном? Я решила при случае спросить об этом у Талейрана. Бернадот словно почувствовал мой взгляд, поскольку внезапно оглянулся и посмотрел на меня, посмотрел жестко и строго. Я подумала, это человек негибкий и весьма амбициозный. Тогда, возможно, он не ценит титулов и постов, которыми наградил его Наполеон? Есть ли у него какие-нибудь собственные планы на будущее? И если есть, то какие?

— Ты что, пытаешься флиртовать с Бернадотом? — шепнула мне на ухо Паолина, которая неожиданно оказалась рядом. — Все равно из этого ничего не получится. Ведь он бесчувственный сухарь, его интересуют лишь армия и управление государствами, которые ему доверены. Для него не существует ничего, кроме службы и военных баталий.

Что ж, значит, ему тоже не терпится управлять. Но Наполеон ни за что не позволит Бернадоту независимо править в какой-нибудь стране, для этого Наполеон слишком жаден, да к тому же и сам страдает от неутоленной жажды власти над всей Европой.

— Император вот-вот будет здесь, — продолжала Паолина; ее глаза блестели. — Ты волнуешься?

— Нет, — ответила я, и это было правдой. Я ощущала абсолютное спокойствие — во всяком случае, пока.

— Как меня раздражает, что здесь даже близкие люди непременно должны кланяться друг другу и делать реверансы, — негромко проворчала Паолина.

Внезапно двери распахнулись и в зал вошел Наполеон. Торопливыми шагами он направился к Жозефине.

Никто не произнес ни слова. Все ждали, когда Наполеон заговорит первым. Он занял место возле Жозефины и сказал что-то герцогине де Ларошфуко.

— Фу-у, ну вот теперь мы наконец снова можем говорить и двигаться по-человечески. Не надо больше шаркать ногой и кланяться, точно дрессированные обезьяны. — Паолина подтолкнула меня. — Пошли, давай-ка присоединимся к кругу приближенных императора. — Она громко усмехнулась. — Представляю его лицо, когда он вдруг увидит, что перед ним стоишь ты!

Наполеон не видел, как мы приближаемся. Он был увлечен беседой с Бернадотом, который на все реплики своего верховного главнокомандующего отвечал одной-единственной бесстрастной фразой:

— Да, Ваше Величество.

Во время образовавшейся в этом разговоре паузы Паолина неожиданно выпалила:

— Сир, посмотрите, кого я привела — свою старую подругу с Корсики.

Сейчас я впервые увидела Наполеона вплотную. Разглядела с невероятной отчетливостью. Мое сердце билось ровно, и колени не дрожали. Это нездорового вида лицо с желтоватой кожей, обвисшими щеками и тусклыми серыми глазами не имело практически ничего общего с тонкими чертами, светившимися от какой-то внутренней энергии, моего бывшего возлюбленного. Его тело стало округлым, а выступающий живот туго обтягивал простой генеральский мундир, сидевший на Наполеоне так, словно он в нем родился. Со стороны Наполеона не последовало никакой особенной реакции. На его губах появилась чуть заметная улыбка, однако глаза остались все такими же строгими.

— Я счастлив снова видеть вас, мадам, — проговорил он, и я отметила про себя, что он до сих пор окончательно не избавился от корсиканского акцента. — Да, Корсика… Много времени прошло с тех пор.

— И Марсель… Много времени прошло с тех пор, — поправила я.

Жозефина внимательно наблюдала за нами. Она почувствовала, что за этими словами скрывается гораздо больше, чем лежит на поверхности. Глаза Наполеона чуть-чуть сузились, улыбка исчезла. Паолина была разочарована — зрелище, на которое она так рассчитывала, не состоялось. Пытаясь каким-то образом исправить положение, она прощебетала:

— Феличина в Париже совсем недавно. Она приехала из России.

Бернадот склонил голову и бросил на меня пронзительный взгляд. Наполеон подался вперед.

— Россия, — повторил он с явным интересом и заговорил, растягивая слова: — Мой добрый брат Александр правит огромной, но нецивилизованной страной. Он правильно сделал, что присоединился ко мне. Если мы будем вместе, то сможем стать властителями мира. — Он взглянул на меня, ожидая услышать одобрение.

— Ваше Величество, я совершенно не разбираюсь в политике, — произнесла я извиняющимся тоном. — Во всяком случае, не лучше, чем раньше. Я была в России по личным делам и также исключительно по личным делам приехала в Париж.

Наполеон посмотрел на меня с определенной долей недоверия. И тут вмешалась Жозефина:

— Давайте перейдем к столу. Потом у вас будет еще предостаточно времени для воспоминаний.

За столом я оказалась между каким-то адъютантом и туговатым на ухо придворным. Напротив сидел Бонапарт, то и дело бросавший в мою сторону задумчивые взгляды. Стоило мне немного наклониться вперед, и в конце длинного стола я могла видеть Наполеона. Тетя Летиция никогда не позволила бы ему есть подобным образом. Беседуя с набитым ртом, он с лихорадочной поспешностью поглощал еду и выпивал один бокал вина за другим. На его восковом лбу выступили капли пота, и он время от времени смахивал их нетерпеливыми движениями руки. Казалось, он вообще не замечает, что он ест и что пьет. Всем гостям волей-неволей приходилось поспевать за ним. Вкусные, изысканные блюда подавались к столу и уносились обратно чуть ли не одновременно. Это был обед галопом, проходивший в той же неприятной и болезненно возбужденной атмосфере, которая вообще царила в этом доме. Теперь я поняла, почему кожа у Наполеона такого бледного оттенка — он вел нездоровый образ жизни, и это не могло не сказаться на его желудке и пищеварении. Я невольно позавидовала выдержке и спокойствию Жозефины. Она ела с изящной утонченностью, успевала давать распоряжения слугам жестами и легким наклоном головы.

— Кофе будет подан в Золотом зале, — объявила она своим приятным, мелодичным голосом.

Я встала из-за стола голодной, чувствуя, что мне придется переваривать, главным образом, впечатления от увиденного за столом. В этот момент ко мне пристроилась Паолина.

— Он не посмел в ее присутствии. Ведь он все еще у нее под каблуком, — назойливо зашептала она. — Я устрою так, что он предложит тебе осмотреть оранжерею. Я уверена, что там, когда за ним не будет такого наблюдения, он непременно даст волю чувствам.

Я же не была уверена в том, что мне очень хочется видеть проявление чувств Наполеона, но пытаться отговорить Паолину от ее замысла оказалось еще более сложным делом. Когда все гости пили кофе и слуги разносили коньяк и ликеры, она принялась настойчиво нашептывать что-то на ухо Наполеону.