— Миледи! — Фуше, с его желтоватым бледным лицом, почтительно склонился передо мной.

На этот раз подобная форма обращения не вызвала у меня такого ужаса, как когда-то.

— Дорогой герцог, чему я обязана удовольствию видеть вас у себя? — поинтересовалась я, приглашая его присесть.

Фуше сел; его холодные рыбьи глаза внимательно смотрели на меня.

— Его Величество… — он прикоснулся к значку в виде белой лилии Бурбонов у себя на шляпе, давая тем самым понять, что он имеет в виду Людовика XVIII, — … доверил мне пост шефа полиции. Я здесь для того, чтобы предложить вам свое содействие на тот случай, если в этом возникнет нужда.

Я не смогла сдержать улыбки. Несколько лет назад он угрожал мне и при этом говорил, что я не должна рассчитывать на его помощь или поддержку. Теперь, когда мое положение было устойчивым, надежным, Фуше предлагал мне свои услуги.

— И чего же вы ожидаете от меня взамен? — насмешливо спросила я.

На бледных щеках Фуше выступили красные пятна. Может быть, он все же не настолько бесчувствен, как я полагала? Его губы раздвинулись в улыбке, обнажив два ряда острых зубов.

— Приятно бывает вспомнить о нашем плодотворном сотрудничестве. — Он постарался сделать свой резкий голос более приятным. — Но кто знает, что может случиться в будущем. Сегодняшняя политическая ситуация более нестабильна, чем когда-либо… — Фуше не закончил предложения и в глубокой задумчивости стал вращать на пальце кольцо с печаткой.

Я подумала о том, что ситуация действительно изменилась. Прежний шантажист превратился в человека, предлагающего свою помощь. Однако я научилась не выпускать из рук ни одной нити, прежде чем не будет закончен весь узор. Существует категория людей, способных всегда оказываться на поверхности. Фуше был шефом полиции при Наполеоне и сохранил этот пост при Людовике XVIII. Он, безусловно, обладает властью, которую мне не следует недооценивать. К тому же именно ему я обязана своим удачным побегом из Франции.

— Вы вновь необычайно великодушны ко мне, дорогой герцог, — сказала я.

Фуше отмахнулся от моих слов, изображая скромность.

— У нас есть давние общие друзья, миледи, которые, как и я, заботятся о вашей безопасности. Сейчас я хотел бы предупредить вас, а также через вас предупредить наших общих друзей. — Он повторил: — Кто знает, что может произойти в будущем. Многие люди во Франции ждут то время, когда расцветут первые фиалки.

— Что же тут такого ужасного? — спросила я в полном недоумении.

Фуше сухо пояснил:

— Фиалки являются символом возвращения Бонапарта весной. Сторонники называют его Отец Фиалка.

Я посмотрела мимо Фуше в окно, за которым догорал тусклый зимний день.

— И вы считаете, что его возвращение возможно? — Я почувствовала, как что-то сжимает мне горло.

— Я считаю, что все возможно. — На лице шефа полиции появилась почтительная гримаса. — Именно поэтому я хотел бы, чтобы это стало известно некоему высокопоставленному лицу, которое вскоре нанесет вам визит.

После того как Фуше ушел, я долго беспокойно ходила по комнатам. Мысль о том, что Наполеон может убежать с острова Эльба и вернуться во Францию, казалась мне абсурдной. Однако в принципе такая возможность существовала, и мысль, что он опять появится здесь и опять попытается завладеть миром, совершенно неожиданно оказала на меня бодрящее воздействие.

Его ссылка на остров Эльба вовсе не является окончательным решением проблемы. Победители-союзники поверили в искренность отречения Наполеона от власти и хотели помочь бывшему императору уйти с дороги. Они предоставили небольшой островок в полное его распоряжение и надеялись, что он удовлетворится этим. Однако Наполеон — не аристократ, он не признает джентльменских соглашений. Возможно, ошибки чему-то научили его, однако он никогда не признает их. И никогда не примирится с ними. Внезапно я почувствовала уверенность, что Наполеон вернется — непременно вернется.

Пребывая в этом неспокойном состоянии, я совершенно забыла про загадочный намек Фуше на скорый визит ко мне какой-то высокопоставленной особы. Все мысли мои были о Наполеоне, и я необыкновенно удивилась, когда внезапно, без объявления, в мою гостиную вошел Джеймс Уилберфорт, непринужденно улыбающийся и уверенный в том, что его ожидает теплый прием.

Я не видела его уже четырнадцать лет. Все это время мы пытались преодолеть разлуку с помощью писем и разных посланий друг к другу. И вот теперь мы с Джеймсом стоим наконец лицом к лицу.

Я увидела моргающие бледно-голубые глаза и сплошь покрытое веснушками розовое лицо, немного более одутловатое и чуть глубже изрезанное морщинами. Вместо непокорной рыжей шевелюры на его голове были аккуратно уложенные седые волосы.

Меня Джеймс увидел несколько по-иному.

— Ты обманула не только меня — ты обманула время, Феличина, — сказал он, и веснушки на его лице задвигались от улыбки. В его голосе слышалось волнение. — Ты еще красивее, чем была. Ты нисколько не постарела, просто стала взрослее.

Он обнял меня.

Крепкие объятия Джеймса заставили забыть о горечи его слов, а нежный поцелуй подтвердил их лестный смысл. Я погрузилась в этот поцелуй, словно в память о прошлом, чувствуя, как сладостная близость возвращает былые времена. Мы встретились так, будто не было никакой разлуки. Дом, где мы когда-то любили друг друга, отличался от этого, однако мы оставались теми же. Постель тоже была другой, но наши тела доказали, что не забыли пережитой вместе нежной страсти.

Когда мы, в конце концов вернулись в настоящее, Джеймс рассказал мне о том, что заставило его приехать в Париж.

— Конгресс в Вене не оправдал возлагавшихся на него надежд. Союзники ведут спор из-за мелочей и не могут договориться ни по одному действительно важному вопросу. Меня направили сюда, чтобы изучить ситуацию, которая складывается во Франции. Сейчас здесь наблюдается растущее недовольство политикой Людовика XVIII, который становится все менее популярным в народе. И Бонапарт не может не знать об этом. Я не сомневаюсь в том, что на своем острове Эльба он лучше меня информирован о том, что здесь происходит. У нас имеются сведения, что он развил необычайную активность. Он подробно расспрашивает обо всем тех, кто проездом находится на острове, отправляет кому-то письма, получает ответы…

— Фуше предупреждал меня об этом, — перебила я его. — Ты знаешь, как они сейчас называют Наполеона — солдаты, чье жалование Людовик XVIII урезал вдвое, ветераны и инвалиды, чьи пенсии также были сокращены, и вообще простой народ?

— Отец Фиалка? — спросил Джеймс.

— Да, Отец Фиалка. И все они надеются, что весной, когда зацветут первые фиалки, Бонапарт совершит побег с острова Эльба — вернет им почет, славу и власть.

— Все это не более чем фантазии, — возразил Джеймс. — Небылицы. Ни один разумный человек не отнесется к этим слухам серьезно.

— Фуше отнесся к ним вполне серьезно. Потому что он знает одержимость Наполеона. Он не сомневается, что при первой же возможности Наполеон нанесет фантастически смелый и точный удар. Ну, подумай, Джеймс, ведь ему нечего терять, а приобрести он может все.

Джеймс постучал пальцем по лбу.

— Бонапарт — одержимый, но не сумасшедший. Британские крейсеры патрулируют вокруг острова Эльба и проверяют все рыболовные и грузовые суда. Предположим, однако, что Бонапарту удалось каким-то образом проскользнуть мимо них и добраться до Франции. Что произойдет? Ему было разрешено взять с собой в ссылку шестьсот гренадеров. Даже если к ним присоединится еще какое-то число фанатиков, у него будет, самое большее, тысяча человек. Разве с этой тысячью солдат он сможет противостоять армии Людовика XVIII? Да в первый же час он будет взят в плен.

— А если солдаты Людовика перейдут на его сторону? — спросила я. — Что, если народ будет восторженно приветствовать его? И если легенда о его непобедимости еще достаточно сильна? Что будет тогда?

— Что значит «легенда о его непобедимости»? Народ и солдаты не могли забыть российскую кампанию и то катастрофическое поражение, которым она завершилась!

— В том-то и дело, что они вполне могли забыть об этой кампании. Наполеон столько лет одерживал одну победу за другой, и теперь их память хранит славу этих побед. Когда масса народа увидит его, ей припомнится только хорошее, все плохое забудется. Стоит нескольким крикунам начать приветствовать его — и вся толпа, как стадо баранов, мгновенно присоединится к ним. А чем громче они будут кричать, тем меньше они станут думать.

— Нет, я не согласен с тобой, — заявил Джеймс. — Ты употребляешь сентиментальные понятия типа «легенда», «непобедимость», «память». А я реалист. Французский народ обескровлен, он устал от войны. Миллионы чьих-то отцов, сыновей, братьев остались лежать в чужой земле. Тысячам калек предстоит до конца своей убогой жизни просить милостыню. Тысячи вдов и сирот поливают свой хлеб солеными слезами. Ты ни за что не убедишь меня в том, что эти люди могли все забыть.

— Мне хотелось бы, чтобы ты оказался прав, Джеймс, но боюсь, что права буду я. Поэтому я опасаюсь наступающей весны — времени, когда зацветут фиалки.

Но Джеймс лишь посмеялся над моими страхами. Он то и дело приносил мне конфеты в форме фиалок, искусственные фиалки, фиалки из оранжереи или оправленные в золото аметистовые фиалки.

— Вот видишь, вполне безопасные маленькие цветочки, — говорил он шутливо. — Тебе нужно привыкнуть к их виду и окончательно забыть о Бонапарте.

Мы много занимались любовью и постоянно шутили. С Джеймсом мне никогда не бывало скучно — ни днем, ни ночью. Но я никак не могла забыть о фиалках и Наполеоне.

И вот это наконец случилось. 1 марта 1815 года вместе со своими сторонниками, не встретив ни малейшего противодействия, он высадился неподалеку от города Канны. Известие об этой удачной высадке Наполеона достигло Парижа лишь 5 марта. Подробно рассказав о происшедшем, Фуше поручил мне донести эту новость до «наших общих друзей».

Джеймс удобно устроился в кресле в моей гостиной. Он взял на колени Минуш и, поглаживая ее, читал книгу.

— Он вернулся! — закричала я, вбегая в комнату. — Он снова здесь.

— Кто снова здесь? — растерянно спросил Джеймс, не отрывая глаз от книги.

— Наполеон! — С тайным удовольствием я увидела, как он вскочил на ноги. Книга с глухим стуком упала на пол и насмерть перепугала Минуш, которая тотчас же спряталась под креслом. — Сейчас он движется на Париж, — продолжала я. — В Каннах толпа приветствовала его, население Гренобля устроило праздник по поводу его появления. Войска, посланные остановить его, с радостью переходят на его сторону. Целые полки становятся перед ним на колени. В каждой деревне и в каждом городе, через которые он проходит, на крышах домов вывешиваются трехцветные флаги. В Лионе он выступил с заявлением, объявив о свержении с трона короля Людовика XVIII. Он пообещал также созвать Конституционное собрание и изменить конституцию страны в интересах народа Франции. Он триумфально движется вперед. Через несколько дней он будет в Париже.

Лицо Джеймса стало белым, даже его веснушки потеряли свой обычный цвет.

— Если все это правда, мы должны уехать отсюда, — выдохнул он.

— Нет, мы останемся. — Я села, чтобы продемонстрировать свою решимость. — Мы останемся в Париже.

— Ты говоришь так, словно очень рада его возвращению, — заметил Джеймс.

— Нет, просто мне надоело бегать от Наполеона, — сказала я упрямо. — Я не собираюсь прекращать борьбу с ним. И я не хочу быть эмигранткой, наблюдающей за событиями издалека, если я могу быть здесь, в гуще этих событий. Ты переедешь сюда, ко мне, в качестве месье Риго, а я опять буду Феличиной Казанова. На нашей стороне Фуше и дипломатические курьеры. Этот дом будет нашим тайным штабом борьбы против Наполеона. Когда он войдет в Париж, у него будет слишком много других забот, чтобы думать о поисках Феличины Казанова.

У Наполеона действительно нашлись другие заботы. 19 марта король Людовик XVIII в панике бежал из дворца Тюильри. При этом он так торопился, что забыл в ящике своего письменного стола все секретные доклады Талейрана и копии всех договоров, подписанных на Венском конгрессе. Никто из придворных и не подумал оказывать сопротивление. Секретари и князья, вельможи и подхалимы — все в панике бежали, и в течение одной ночи в королевском дворце не было ни души. Вскоре, однако, на окнах исчезли занавески с белыми лилиями Бурбонов и на их месте снова появились плотные шторы с пчелами Наполеона на красном императорском и зеленом корсиканском фоне. 20 марта, когда Наполеон входил в Париж, часть его жителей ликовала, тогда как целые кварталы города хранили молчание и окна их домов оставались неосвещенными. В эту ночь в Тюильри горели все огни, но, как мы потом узнали, Наполеон в полном одиночестве бродил по многочисленным залам и комнатам дворца. К бывшему императору примкнули лишь несколько его прежних доверенных лиц, несколько генералов и несколько членов семьи Бонапарт, которые быстро сообразили, что с возвращением Наполеона у них снова появилась перспектива.