Хотя загородный домик оказался довольно ветхим, яркий солнечный свет придавал некую привлекательность его выцветшим голубым стенам, а ветви мощного дуба живописно скрывали от глаз разрушающуюся черепицу крыши. В траве гудели пчелы, над лугом порхали опьяневшие от тепла и солнца бабочки.

Я с удовольствием растянулась на сочной траве. Сейчас на мне были лишь тонкая юбка и блузка да еще деревянные башмаки, надетые на босу ногу. Распространявшееся от земли тепло окутывало все мое тело.

Я увидела Карло и почувствовала, как у меня забилось сердце. Он привязал своего коня к изгороди и теперь направлялся сюда. Я поправила юбку. Паолина, которая была рядом, хихикнула.

— Вино — в доме. Надеюсь, ты хорошо проведешь время.

Затем она скрылась за угол дома, и в следующее мгновение я увидела ее уже бегущей через луг. Я обняла Карло. От него пахло солнцем, кожей седла и летом, ко лбу прилипли влажные пряди волос.

— Тебе, наверное, хочется пить, — сказала я. — Пойдем скорее в дом. Стакан вина освежит тебя.

В комнате был полумрак. Сквозь щели в закрытых ставнях пробивалось несколько слабых лучиков света, и в них кружились крошечные пылинки. Я протянула Карло стакан вина. Он жадно осушил стакан, и я снова наполнила его.

В углу комнаты стояла кровать, накрытая покрывалом. Я скинула башмаки и уютно устроилась на подушках.

— Сними куртку, тебе так будет удобнее. И иди ко мне сюда, — позвала я его. — Ну иди же!

Карло мгновение поколебался, затем допил вино и присел на край кровати. На его лице появилась улыбка.

— Твои щеки так раскраснелись и стали такими загорелыми. Смотри, я ведь предпочитаю светлых женщин.

Я расстегнула блузку.

— Взгляни, какая у меня светлая кожа. У меня все тело такое.

Карло отвернулся. Он взял кувшин и стал торопливо пить вино. «Пей-пей, — думала я. — Это доведет тебя до нужного состояния. Я-то уже давно томлюсь от страсти».

Я приблизилась к Карло и прошептала:

— Я так рада, что ты здесь. Я так страстно мечтала о тебе.

Карло снова улыбнулся. Но, когда он улыбался, в его глазах не было даже намека на веселье. Я подумала о том, что у него вообще очень грустные глаза, и поцеловала его.

— Я тоже мечтал о тебе. — Карло с нежностью провел рукой по моим волосам. — Но ты ведь знаешь, как я бываю занят…

— Знаю, знаю, — проговорила я нетерпеливо. — Опять генерал да политика!.. Я не хочу даже слышать об этом сегодня. Сегодня мы будем говорить только о нас с тобой. — Я обвила рукой его шею. — Я люблю тебя, — сказала я, и тут моя грудь легко коснулась его лица. Карло обнял меня. — Я не хочу больше ждать, — прошептала я, и в следующее мгновение он начал покрывать меня страстными поцелуями.

На этот раз он целовал меня именно так, как мне этого хотелось. Через тонкую ткань юбки я чувствовала своими бедрами охватывающее его возбуждение. Руки Карло принялись ласкать все мое тело. Я прильнула к нему, ощущая в себе нарастающее желание…

И тут он вдруг отпустил меня и вскочил на ноги. Покачиваясь, Карло стал дрожащими руками приводить в порядок свою одежду.

— Прости меня, — произнес он, задыхаясь. — Я слишком многое себе позволил.

Я была ошеломлена. В груди гулко и часто стучало сердце.

— В чем дело? — спросила я.

В его темных глазах отразилось страдание.

— Я не должен… — пробормотал он и опустился на стул в дальнем конце комнаты.

Итак, он сознательно возводил между нами барьер.

Я спрыгнула с кровати и, ступая по полу босыми ногами, направилась к нему. Растрепанные волосы лезли мне в глаза, блузка оставалась распахнутой до пояса. Я прижалась к Карло и попыталась поцеловать его, но он с силой оттолкнул меня, отчего я едва устояла на ногах.

— Оставь меня в покое! — воскликнул он.

Теперь уже я задохнулась — от ярости и ненависти к нему. Я размахнулась и с силой ударила его по лицу.

Лицо Карло побледнело, а на щеке проявился красный отпечаток моей руки. Рыдая, я бросилась на кровать.

— Прости меня, — услышала я его шепот. Вот так раз — я его ударила, и он же просит у меня прощения? — Я хочу стать близким тебе, когда ты будешь моей женой, — продолжал он. — А сейчас ты еще моя невеста, и я должен относиться к тебе с уважением. Ведь ты никогда потом не простишь меня, если я воспользуюсь сейчас твоим простодушием и лишу тебя невинности. Ты уступаешь своим чувствам, совершенно не задумываясь о последствиях. А я не могу себе этого позволить — я должен думать о нас обоих. Я обязан сохранять и твою, и свою репутацию.

Я сидела на кровати и изумленно смотрела на него.

Карло встал и распахнул ставни. Небо за окнами уже окрасилось в бледно-желтый цвет, а огненный шар солнца все больше клонился к поверхности моря.

Я вся трепетала от волнения, а Карло мог еще спокойно рассуждать о невинности, благоразумии, репутации. Вот он стоит, вырисовываясь на фоне яркого горизонта, до крайности изнуренный и измученный своими моральными принципами. Он не оправдал моих надежд как мужчина. На самом пороге неистового восторга он попросту отказался от меня. А сама я тоже потерпела неудачу — мне не удалось заставить его забыть о благоразумии. Я смогла ударить, но не смогла соблазнить его. Я застегнула блузку и стала приводить в порядок волосы. Нет, этого я ему никогда не забуду.

Глава четвертая

Для меня уже не было никакого смысла оставаться в Аяччо. Но куда я могу теперь отправиться? Обратно в Корте? Из двух зол я выбрала меньшее и решила все же остаться, несмотря на очевидную бессмысленность своего пребывания в этом городе — дело в том, что Карло уехал в Париж, где он должен был представлять интересы Корсики в Законодательном собрании. По-моему, его не особенно беспокоило, где я буду ожидать его возвращения — у Бонапартов или у себя дома. А может быть, он так же разочаровался во мне, как и я в нем? Мое сердце наполнилось возмущением и беспокойством за свое будущее, ведь при расставании Карло сказал мне:

— Эта короткая разлука облегчит наше ожидание. Не пройдет и года, как мы будем мужем и женой.

А я в этот момент подумала: «Боже мой, целый год — какой огромный срок…»

Но случилось то, что часто потом происходило в моей жизни: один мужчина исчез — другой появился.

Карло уехал во Францию, чтобы сделать себе карьеру в качестве представителя Корсики в Законодательном собрании, а Наполеон вернулся из Франции, чтобы сделать карьеру на Корсике.

Мы встретились с ним однажды вечером, как только он приехал домой. Я вдруг услышала возбужденные голоса, доносившиеся с верхнего этажа дома, а затем увидела тетю Летицию, которая перегнулась ко мне через перила веранды. Ее глаза сияли, а щеки раскраснелись от волнения.

— Оба моих сына приехали! Поднимайся скорее наверх, Феличина, — позвала она. — Поднимайся и познакомься со своими кузенами.

Вся семья собралась в зале. Во главе стола сидел какой-то молодой человек, а на коленях у него расположилась маленькая Мария-Антуанетта; она щекотала его толстую шею и визжала при этом от удовольствия. Когда тетя Летиция подвела меня к нему, молодой человек опустил девочку на пол и вежливо встал. Какой же из двух братьев стоял передо мной? У этого были карие глаза и приятное, ничем особенно не примечательное лицо. Капризно сложенные полные губы компенсировались его приятными манерами.

— Меня зовут Джозеф, — представился он, взяв мою руку. — Я счастлив увидеть свою прелестную кузину.

Джироламо с испуганным видом расположился между столом и стеной, ковыряя пальцем в носу. Вид старших братьев — двух незнакомых мужчин — привел его в смущение. Луиджи, облокотившись на стол, задумчиво жевал собственные толстые щеки. Тетя Летиция обняла меня; от переполнявшего ее чувства гордости голос счастливой матери стал выше на целую октаву:

— А вот мой сынок Наполеон, лейтенант.

Офицер, который стоял, опираясь на камин из желтого мрамора, был, пожалуй, даже ниже среднего роста. В своей простой офицерской форме темного цвета он выглядел худощавым, смуглое лицо — слишком бледным. На лицо нависали длинные спутанные волосы, и оно сохраняло необычайно напряженное выражение. В общем, я была разочарована. Не потому, что ожидала чего-то особенного, просто эта тонкая фигура имела действительно жалкий вид.

Когда я подошла к нему, Наполеон вдруг улыбнулся, отчего в его лице исчезло прежнее напряжение, оно словно помолодело. Его улыбка была неотразимо мягкой, привлекательной и одновременно требовательной. Когда он взял мою руку, я подумала, что с помощью одной лишь этой улыбки он может распоряжаться людьми, как только захочет.

Я почувствовала, как от его прикосновения по моему телу пробежала дрожь. Я словно ждала именно этого человека, ждала прикосновения его руки. С самого первого момента нашей встречи я желала только его одного — в этом не было никаких сомнений.

Наполеон не проронил ни единого слова, лишь в его глазах появилось внимательное и настороженное выражение. Я покраснела.

По случаю приезда сыновей тетя Летиция устроила роскошный ужин с вином, которого на этот раз не разбавила водой. За столом царило оживление, однако вскоре выяснилось, что единственным здесь оратором был Наполеон. Я взглянула на Джозефа — неужели ему нечего сказать? Но он продолжал сидеть со скучающим и отсутствующим видом, словно смирившись с тем, что роль говоруна за столом принадлежит его младшему брату. Наполеон же высказывал вещи, прямо противоположные тем, что когда-то говорил Карло. Он выступал против короля и всей аристократии.

— Я презираю высшие слои французского общества. Они находятся на грани распада, — заявил он. — В великой новой эре, которая вот-вот должна начаться, для них уже не будет места.

Карло говорил мне, что народ Франции восстает против своего короля, но я устала от рассуждений и не особенно вдумывалась в его слова. Мне надоела политика, а Франция вообще для меня находилась где-то по ту сторону луны. Однако сейчас я увлеченно слушала Наполеона — человека, который приехал из этой далекой страны и теперь объявлял, что Великая французская революция дает ему надежду на обретение Корсикой независимости, на автономию нашего острова. До сих пор я практически ничего не знала об истории Корсики, мне даже не приходило в голову, что другие страны сами творят свою историю. Честно говоря, мой кругозор был довольно узок — он ограничивался городами Корте и Аяччо ну да еще каким-нибудь новым платьем, красивым платком, а зачастую моими личными проблемами. О возвращении на остров нашего национального героя генерала Паоли я узнала лишь потому, что его доверенным лицом выступал Карло. «Политика существует для мужчин, а женщины созданы для любви», — так говорил когда-то мой отец. Поэтому я никогда особенно не интересовалась политикой. Однако при первой же встрече с Наполеоном в тот вечер я поняла, что интересным может быть все то, что интересует твоего мужчину. Всякие имена, даты, идеи, меткие выражения — все это вихрем закружилось в моей голове, и тем не менее я готова была слушать Наполеона хоть всю ночь. Я вся трепетала от взгляда его светлых глаз, от звучания его голоса, от самого его присутствия. Он нисколько не походил ни на одного из тех мужчин, которые когда-то нравились мне, и все же в нем самом, во всем его облике присутствовало нечто — какая-то энергия или тайная сила, — от чего приходила в волнение вся моя сущность.

Уже лежа в постели с закрытыми глазами, я все еще видела перед собой его лицо, его мягкую улыбку. Я попросту забыла о существовании Карло. Продолжая думать о Наполеоне, я забылась счастливым сном.


Первой моей мыслью на следующее утро была мысль о Наполеоне. Я обошла весь дом, но нигде его не нашла. Его исчезновение не давало мне покоя, и наконец я спросила об этом у Паолины. В ответ она злорадно хихикнула:

— Наполеон — в постели.

Я испугалась:

— Он что, заболел?

Паолина с таким радостным оживлением замотала головой, что ее кудряшки буквально взлетели в воздух.

— Нет, не заболел. Просто он не может встать. Мама сейчас стирает его одежду, и, пока она не высохнет, ему придется валяться в постели.

В кухне на веревке над печкой сушились две рубашки и пара кальсон, а тетя Летиция торопливо зашивала потрепанный офицерский китель. Ботинки Наполеона выглядели так, словно они сохранились исключительно благодаря покрывавшей их грязи и могли развалиться от попытки почистить их. Я поразилась тому, как он беден. Тысяча идей относительно улучшения мира — и лишь одна-единственная пара нижнего белья!

К вечеру Наполеон вышел из своей комнаты. Я встретилась с ним в прихожей. На нем была его потрепанная офицерская форма и грязные ботинки, которые он носил с небрежной самоуверенностью. При первом же взгляде блестящих глаз я забыла о его бедности.