Пикассо откинулся на спинку стула и одним глотком осушил свой бокал. Как ей удалось так мастерски заменить Мистангет? Он был изумлен и заинтригован. Как выяснилось, Ева была гораздо более интересной особой, чем казалось на первый взгляд. Чарующая музыка наполняла помещение. Пока он следил за движениями ее рук под соло на тромбоне, то понял, насколько был ошеломлен собственным возбуждением.

Пикассо потряс головой, чтобы успокоиться, но девушка снова привлекла его внимание. Кимоно на ней казалось еще более экзотичным. Роль, которую она исполняла, была похожа на любовную игру, а ему очень нравились подобные игры.

Жалобные звуки тромбона постепенно затихли, сменившись финальными скрипичными аккордами, мастерскими и точно выверенными, как движения его кисти.

Зал внезапно взорвался аплодисментами. Танец закончился, однако что-то неизведанное явно ждало его впереди. Он думал об этом еще до поездки в Сере, но теперь знал точно. Она была его будущим. Пикассо присоединился к аплодисментам. Ева поклонилась, и уголки ее губ приподнялись в едва заметной торжествующей улыбке. Значит, она рискнула и победила. Как замечательно, что она осмелилась это сделать! На какие новшества он сможет решиться в своей жизни и работе, если она будет рядом с ним?


Пикассо попросил Жозефа Оллера сказать ему, где собираются актеры после представления. Он должен был встретиться с Евой. Он надеялся, что она по-прежнему будет одета в кимоно. В его фантазии сценический образ Евы сливался с ее реальным лицом.

Большая часть актеров, танцовщиц и работников сцены собралась в ресторане «Пальмира», который находился немного дальше по улице. Зал был обставлен красными кожаными банкетками, повсюду висели огромные зеркала, в отражении которых плавали клубы сигаретного дыма. Когда Пикассо и Рамон вошли внутрь, их сразу же окружил шум разговоров, музыки и веселого смеха. «Здесь легко оставаться неузнанным», – подумал Пикассо. По крайней мере, в течение какого-то времени. Впрочем, для его друга это значения не имело.

Ему показалось странным и даже немного подозрительным, что Рамон настоял на желании составить ему компанию сегодня вечером, хотя было известно, что по вечерам он предпочитал оставаться дома вместе с Жерменой. Пикассо догадывался, что Фернанда выбрала Рамона в качестве надсмотрщика, поскольку больше не доверяла своему партнеру. Пабло любил Рамона как брата и понимал, что никогда не сможет отплатить другу за услуги, оказанные в годы бедности и борьбы, и это даже сердило его. После скандала с кражей «Моны Лизы» он еще больше, чем раньше, сомневался в добрых намерениях окружавших его людей.

Они подошли к концу длинной стойки бара, обитой цинком, и Рамон заказал ром. Пока он ожидал заказ, Пикассо услышал от стоявших рядом танцовщиц о том, что в этот вечер в кабаре случилось на самом деле. Все тайно поднимали бокалы в честь Марсель Умбер, которая спасла Мистангет, вконец расстроенную ссорой со своим любовником. Марсель удалось ловко провести мсье Оллера и главную костюмершу, без особой охоты вынужденную признать честолюбивую девушку своей первой помощницей.

В следующий момент появилась Ева вместе с хорошенькой молодой танцовщицей по имени Сильветта. Ее лицо, недавно отмытое от грима, сияло торжеством, и она улыбалась, обмениваясь дружескими объятиями с членами труппы. Она просто светилась от счастья. Пикассо понимал, что все шепчут ей на ухо поздравления и слова благодарности, потому что она то и дело краснела и кивала, пока они подходили к бару.

Потом он заметил, что она сделала модную короткую стрижку с челкой, которую Сара Бернар безуспешно испробовала на себе. У Евы стрижка выглядела просто восхитительно. Он должен был поговорить с ней, но сначала ему следовало избавиться от общества Рамона.

– Dios, мне нужно покурить, – Пикассо провел рукой по волосам. – Я по-прежнему чувствую осуждающие взгляды со всех сторон.

– Успокойся, амиго. Никто на самом деле не верит, что ты украл «Мону Лизу», – Рамон фыркнул и по-дружески положил руку ему на плечо.

– Даю пять франков, если ты найдешь мне сигарету.

– Похоже, ты и впрямь отчаялся.

«Ты и представить не можешь, до какой степени, – подумал Пикассо. – Но не по той причине, о которой ты думаешь».

– Десять франков. Тогда я сбегаю на другой конец квартала и куплю все, что ты хочешь.

– Perfecto. Gracias[37].

Сразу же после ухода Рамона Пикассо стал пробираться к Еве через толпу. Она разговаривала с Мистангет и молодым блондином, танцовщиком Морисом Шевалье. Его сердце забилось чаще, а мысли заметались, пока он пытался сообразить, что ей сказать. По мере приближения он все лучше слышал голос Евы.

– Полагаете, мсье Оллер узнает об этом? – спросила Ева. Она держала маленький бокал красного вина и говорила торопливо, словно немного запыхалась.

– Возможно. Но ты спасла представление. Скорее всего, он будет навеки благодарен тебе. А на меня разъярен.

Пикассо подошел ближе. Ева подняла голову и увидела его. У Пикассо захватило дух.

– Оллер – мой друг, – вмешался Пикассо. – У вас не будет никаких проблем.

– Вы очень великодушны, мсье Пикассо, – с явным облегчением произнесла Мистангет и крепче сжала руку Шевалье.

– В этом нет необходимости, – ответила Ева. Она говорила вежливо, но, судя по всему, была недовольна.

– Это не составит мне труда, – настаивал он.

– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали.

– Марсель! – громко прошептала Мистангет. – Будь повежливее. Мсье Пикассо всего лишь пытается помочь.

Пикассо с трудом сдержал улыбку. Он чувствовал, что Ева не до конца с ним откровенна. Она сердилась на него, не была равнодушна, это было очевидно. А он умел справляться с рассерженными женщинами.

– Все в порядке, я это заслужил. Мадемуазель Умбер права.

Мистангет и Шевалье обменялись взглядами. Пикассо мог видеть, что они поняли, что их с Евой объединяет нечто большее, чем случайное знакомство.

– Вы извините нас? – обратился Пикассо к Морису с деланым спокойствием.

– Пожалуйста, не надо, – сказала Ева.

– Bien sûr[38], – отозвался Морис и отвел Мистангет в сторону, прежде чем Ева успела продолжить.

– Почему вы так поступаете? Теперь все будут говорить об этом.

– Сегодня вечером они уже говорят о вас.

– Но не о нас.

– Значит, все-таки есть «мы»?

– Только не для меня. Вы живете с мадемуазель Оливье, и теперь я всегда буду помнить об этом.

– Жаль, что она об этом не знает.

– У нас с ней вообще мало общего.

– Это одна из многих причин, по которым меня так влечет к вам. Кстати, мне нравится ваша новая стрижка. Она вам очень идет… Как поживает ваша мать? – продолжал он, стараясь смягчить напряженную атмосферу.

– Все изменилось. Я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь. Теперь я вместе с Луи.

– С Маркуссисом? – Пикассо с трудом скрыл свое удивление.

– Так назвала его ваша любовница.

– Я помню. Вообще-то, я помню обо всем, что касается вас. Вы собираетесь пожениться? – ровным тоном поинтересовался он.

Даже если она ответит утвердительно, он поймет, что это ложь. Такая женщина, как Ева, никогда не выйдет замуж за подобного мужчину, лишенного огня и таланта.

– Это в самом деле вас не касается.

– Послушайте, я понимаю, почему вы сердитесь на меня, и готов признать, что моя жизнь сильно осложнилась. Но хотя бы пообедайте со мной. Я знаю тихое маленькое бистро недалеко отсюда, где подают лучшие каталонские блюда в Париже. Там мы сможем поговорить свободно.

– Разговор с вами – это последнее, в чем я нуждаюсь. Мы оба прекрасно знаем, к чему это может привести.

Пикассо приблизился к ней ближе, чтобы только она могла слышать его слова. Он уловил слабый розовый аромат, смешанный с запахом сладкого вина в ее дыхании.

– Мы лишь отпразднуем ваш чудесный дебют на сцене. Вы действительно выглядели потрясающе.

Он не должен умолять: это будет выглядеть совершенно не по-мужски. Но он точно знал, что не может расстаться с ней. Его глаза сузились, когда он почувствовал ее неуверенность. Пикассо затаил дыхание.

Ева хмуро взглянула на художника.

– Только обед, – предостерегающим тоном заявила она. – И лишь потому, что мы больше не можем стоять здесь, на самом виду.

Пикассо не хотел, чтобы она ощутила его внутреннее ликование. Он боялся женщин, обладавших слишком большой властью над ним. По крайней мере, сейчас. На самом деле, он был готов совершить что угодно, чтобы вернуть ее в свою жизнь. Она будет его музой, его Мадонной, его единственной любовницей.

И он искренне хотел, чтобы она стала его женой.


Фернанда и Маркуссис сидели за второй бутылкой коньяка в баре «Эрмитаж», где было уже полно народу. Интересно, кто оплатит счет? Фернанда удобно устроилась на стуле, распустив по плечам темно-рыжие волосы под стильной шляпкой. Сегодня на ней было зеленое атласное платье, соблазнительно обтягивающее ее формы. Она прекрасно понимала, какое впечатление это производит на Маркуссиса, чьи пальцы как бы невзначай сместились на тыльную сторону ее руки, в которой она держала бокал. Миндалевидные глаза Фернанды встретились с его взглядом, и он замер.

– Я думала, что вы теперь вместе с Марсель, – сказала она.

– Так и есть. А вы вместе с Пикассо.

Ее губы изогнулись в чувственной улыбке.

– О, да. Увы, сейчас его нет с нами, как и вашей Марсель.

Он улыбнулся в ответ.

– Что же мы будем делать без них?

– Определенно, выпьем еще чуть-чуть. А потом, пожалуй, уйдем отсюда.

Луи медленно провел пальцами по ее обнаженному предплечью.

– Ваш ход мыслей нравится мне почти так же сильно, как ваша красота.

– Мой дорогой Маркуссис, лесть открывает любые двери.

Минуту спустя к их столику подошли два молодых итальянца. Фернанда знала одного из них, художника Джино Северини, который прошлой зимой провел несколько долгих вечеров вместе с ней и Пабло за обсуждением живописи. Высокий и стройный, он был одет в ладно скроенный черный костюм и шейный галстук. Густая грива темных волос и блестящие карие глаза говорили о его темпераменте.

– Buоna sera, bella[39], – произнес Северини, поклонившись Фернанде. Он протянул гибкую руку, но потом заметил, что пальцы молодой женщины переплелись с пальцами Луи на столе. – Мсье Пикассо сегодня нет с вами? – с деланым изумлением спросил он, безуспешно пытаясь скрыть сильный, но приятный итальянский акцент.

– Так уж получилось, – ответила Фернанда. Северини посмотрел на своего итальянского спутника. Лишь тогда Фернанда заметила, каким поразительно красивым и восхитительно молодым был этот юноша. Хватило одного взгляда, чтобы между ними проскочила искра мгновенного влечения. Фернанда откинулась на спинку стула. Она получала особенное удовольствие от происходящего, поскольку не имела представления, где сейчас находится Пикассо. И это все меньше беспокоило ее.

– Мадам Пикассо, разрешите представить вам Убальдо Оппи, – сказал Северини. – Он уже около месяца уговаривает меня познакомить его с вашим мужем.

– Я приехал из Болоньи в надежде удостоиться такой высокой чести, синьора.

Она видела, как он нервно вертит в руках черный котелок. Это показалось Фернанде привлекательным и даже немного соблазнительным. Несомненно, он был очаровательным юношей.

– Прошу, присоединяйтесь к нам, – с непринужденной улыбкой предложила она.

Фернанда заметила, как Луи стиснул зубы. «Вот и хорошо, – подумала она. – Небольшое соперничество между мужчинами всегда приятно».

– Возможно, вы ожидаете, что мсье Пикассо присоединится к вам позже? – поинтересовался молодой художник.

На его висках выступила легкая испарина. Это был еще один нюанс, доставлявший удовольствие Фернанде: ощущение власти над мужчинами чрезвычайно радовало ее. Ей нравился глубокий гортанный выговор итальянца, и от него пахло кедром и мускусом, но не краской и сигаретами, как от Пабло.

Официант принес два стула, и Оппи уселся рядом с Фернандой.

– Джино говорил, что вы были натурщицей, – с сильным акцентом произнес Оппи.

– Я и есть натурщица, одна из лучших в Париже, – застенчиво ответила она.

Фернанда понимала, что выпила уже достаточно коньяка, но его вкус был таким медовым и теплым… Она наслаждалась тем, что находится в центре внимания, особенно в последнее время, когда Пикассо стал игнорировать ее.

– Может быть, вы когда-нибудь разрешите мне написать ваш портрет. У вас изысканная внешность.

Фернанда покраснела от комплимента, хотя давно привыкла к похвалам, расточаемым мужчинами. Теперь от нее требовалось лишь небольшое усилие, чтобы заманить итальянца к себе в постель. Бедный Маркуссис не имел никаких шансов.

Северини рассмеялся и налил себе коньяку из бутылки, а в это время музыканты заиграли бодрый регтайм. Посетители устремились на импровизированную танцплощадку. За ней находился маленький сад с увитой плющом стеной. Пространство освещал мягкий свет свечей. Легкий ветерок проникал внутрь через открытые двери.