Энн Жирар - Мадам Пикассо

– Вот мы и в логове льва, – он тихо рассмеялся.

Ева слишком нервничала, чтобы ответить ему улыбкой. В последний раз люди смотрели на нее во все глаза, когда она находилась на сцене, скрытая за белым гримом и костюмом гейши, и она до сих пор не вполне понимала, как ей удалось провернуть этот трюк. Теперь ее неизбежно будут сравнивать с Фернандой, и Ева знала, что она должна превзойти общие ожидания. Эта перспектива выглядела пугающей. Как и тогда, в «Мулен Руж», настало время для представления.

Их с Пикассо сразу же окружили многочисленные гости, приветствовавшие возвращение художника в Париж после летнего отпуска. Она услышала мужской голос за спиной:

– Кажется, в эту дверь только что вошло воплощение изящества. Посмотрите на эту красотку! Как ему удается получать все самое лучшее?

Ева покосилась на Пикассо; судя по его улыбке, он все слышал. Он был чрезвычайно доволен. Ева гордилась собой, несмотря на нервы. Она преобразила себя, самостоятельно достигла вершины и теперь по праву находилась здесь, вместе с ним. В этот миг торжества насмешки девушек в пансионе на Монмартре и оскорбления от Марсель Брак внезапно показались очень далекими.

Весь вечер Пикассо отвечал на вопросы о предстоящем Осеннем салоне и обсуждал новую постановку с Сарой Бернар в главной роли. Молодой американский актер, представившийся как Эл Джолсон, спросил Еву, что она думает о композиторе Эрике Сати, чью музыку он называл авангардной. Все в Париже говорили о Сати.

Ева непринужденно ответила, что считает работу Сати скорее смелой, чем банальной, и была рада, когда он согласился с ней. Теперь это был и ее мир, состоявший не только из рецептов, кройки и шитья. Она сама проложила сюда дорогу. Ева похвалила себя за то, что летом много читала не только о живописи, но и о музыке. Ей нравились разговоры об искусстве, но еще больше ей нравилась мысль о том, что люди считаются с ее мнением.

Когда Пикассо излагал собственные взгляды перед многочисленными гостями, Ева ощутила легкое прикосновение к своему плечу. Обернувшись, она увидела Алису Токлас, стоявшую за ее спиной в сине-зеленом кафтане с большим золотым бокалом в руке. Ее кудрявые темные волосы были свободно откинуты со лба, а под длинным носом виднелась тонкая, но заметная полоска усов. Ева подумала, что волосы на лице придают Алисе немного комичное выражение, но ее взгляд был теплым и доброжелательным, и она сразу же почувствовала себя непринужденно.

– Что за прекрасное видение, – ласково проворковала Алиса. – Только посмотрите, какая вы стильная. Я едва узнала вас в этом потрясающем наряде.

– Спасибо, я сшила его вчера.

– Бог ты мой, у вас настоящий портновский талант. Оно выглядит ничуть не хуже, чем любое платье из модных домов Парижа. А ваша манера носить палантин добавляет восхитительный завершающий штрих.

Ева подавила желание откашляться.

– Спасибо, мисс Токлас. Но что бы я ни носила, здесь я все равно чувствую себя немного растерянной, особенно в роли спутницы Пикассо.

Алиса улыбнулась.

– Бедная Марсель. Фернанда оставила вам обувь не по размеру.

– На самом деле меня зовут Ева, но в остальном вы правы.

– Значит, не Марсель?

– Так меня называли в «Мулен Руж», но Пикассо предпочитает мое настоящее имя.

– Здесь мы все стараемся быть сами собой, если вы еще не догадались, – Алиса отпила глоток из бокала, который имел вполне средневековый вид, и откровенно посмотрела на нее. Ева без дальнейших объяснений поняла, что она имеет в виду. Алиса и Гертруда были любовницами. После всего, что Еве довелось увидеть в Париже, это уже не удивляло ее, и на самом деле ей нравилась Алиса.

Она уже едва сдерживала кашель и поднесла руку ко рту, что не ускользнуло от внимания Алисы.

– Могу я предложить вам бокал вина, дорогая? Похоже, оно вам не повредит. Откровенно говоря, при этом освещении ваше лицо выглядит зеленоватым.

Ева была уверена, что от упоминания о вине ее лицо позеленело еще больше.

– Спасибо, не надо.

– Вы обращались к врачу? Такой кашель нельзя оставлять без внимания.

– Боюсь, в Париже у меня нет лечащего врача.

– Мы с Гертрудой знаем прекрасного специалиста как раз на бульваре Монпарнас. Подождите минуту, я принесу вам его визитную карточку.

– Благодарю вас, мисс Токлас.

– Вы должны называть меня Алисой, как и все мои друзья.

Ева снова захотелось кашлять. Ей было трудно дышать, особенно в прокуренной комнате, где собралось множество людей.

– Могу я попросить вас не говорить об этом Пикассо? Ему не нравится общество больных людей, и я не хочу беспокоить его без надобности.

Алиса немного помедлила, потом легко сжала руку Евы.

– Это правда. У него мания по поводу таких вещей. И подпитывается она, насколько я понимаю, его испанскими предрассудками. Конечно, моя дорогая. Я люблю секреты, поэтому можете не беспокоиться.

– Вы определенно не беременны, мадам Умбер. Но во время осмотра я обнаружил нечто действительно неприятное.

Ева сжала черную кожаную сумочку, лежавшую у нее на коленях под гладкой крышкой стола из красного дерева. Она слышала шум автомобилей и конных экипажей, проезжавших по улице за окном кабинета.

Еще один приступ бронхита. Ева почти слышала, как он произносит эти слова. Она слишком долго не лечила кашель, хотя могла бы догадаться, в чем дело. Ее мать превратила фразу «я же тебе говорила» в разновидность искусства. К счастью, она ничего не узнает об этом.

Доктор Руссо был аккуратным седовласым мужчиной с эспаньолкой. Он устремил на Еву пронзительный взгляд серо-голубых глаз и медленно снял очки.

– В одной из ваших грудей есть неестественное уплотнение.

Он говорил бесстрастным тоном, но сердце Евы забилось чаще.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Скорее всего, это опухоль.

– Это не может быть что-то другое? В последнее время я плохо следила за своим здоровьем. Мы много путешествовали, и я устала. Может быть, это какое-то воспаление из-за простуды?

Врач откинулся на спинку зеленого кожаного кресла и сцепил пальцы под подбородком.

– Есть небольшая вероятность, что первоначальный диагноз окажется неправильным. Мне нужно провести определенные тесты, но я рекомендую обсудить этот вопрос с вашим мужем.

– Нет.

«Я обожаю твою грудь… Это самая совершенная часть твоего тела».

Голос Пикассо наполнял ее голову, но теперь этот звук казался неприятным. Почему она вспомнила об этом теперь? Сейчас это было похоже не на комплимент, а на карканье ворон, круживших над головой. Ева закрыла уши руками и отвернулась от стола, чтобы не расплакаться. Они прошли такой большой путь, и вот теперь… В душе Ева понимала, что Пикассо любит ее не только за грудь или за тело, но и за многое другое. Сомневаться в этом было бы странно. Пабло показал себя добрым человеком. Она знала, что их любовь была глубокой и прочной. Скверно и даже оскорбительно заранее предполагать, что он проявит свои худшие качества. Скорее, он придет в ярость из-за того, что она в нем усомнилась. Но, как Ева себя ни уговаривала, она не могла полностью избавиться от страха. Она была потрясена услышанным. Пикассо сделал смелое заявление, пожелав видеть ее своей женой, и она помнила об этом. Но он был страстным художником, обожавшим и глубоко чтившим женское тело. Его предыдущая любовница была похожа на богиню. Сможет ли она когда-либо избавиться от тени Фернанды? Многие эскизы Пикассо идеализировали женщин, их грудь и сексуальность. Ева была несправедлива к нему в своих сомнениях, ведь они строили свое будущее вместе. Но страх буквально сковывал ее.

«Почему именно это должно было случиться именно со мной?» – в отчаянии подумала она.

Противоречивые мысли мелькали в ее голове, словно образы стервятников, круживших в небе. Ева огляделась по сторонам, пытаясь собраться с силами. У этого врача было огромное количество книг. Они стояли повсюду. Интересно, он все их прочитал? Что он знал о жизни, страсти и одержимости, истории о которых хранились под этими красными кожаными обложками с красивыми золотыми буквами? Ее жизнь не была совершенна. Ее личность определяли личная решимость, усердие и преданность.

Ева не могла заглушить навязчивый шум в голове. «Я – муза Пикассо, а не больная женщина, которая нуждается в жалости!» – подумала она.

Больше Ева не могла ни о чем думать. Да и врача она больше слушать не хотела. Она, наконец, собралась с духом, поднялась со стула и направилась к двери.

– Мадам Умбер, я в самом деле советую вам подумать еще раз. Возможно, если я поговорю с вашим мужем…

Ева повернулась к нему. Ее решимость превратила глаза молодой женщины в живой огонь.

– Спасибо, доктор, но я больше не хочу ничего обсуждать, – сказала она и в слезах выбежала из кабинета.

Наступила осень. Она наполнила Париж разнообразными оттенками красного, ржаво-коричневого и золотого цветов. Ева с увлечением шила платья для актрис из «Мулен Руж», которым нравился ее стиль. Они с удовольствием заказывали у нее наряды для выхода в свет. Вышивку, сделанную в Сорге, она превратила в великолепную накидку для Мистангет, а в свободное время занималась обустройством квартиры на бульваре Распай.

Пока Пикассо занимался живописью, Ева старалась оживить невыносимо мрачные комнаты на первом этаже с помощью вышитых вручную маленьких подушек и веселых занавесок из набивного ситца. Пикассо отказался не только от квартиры на бульваре Клиши, но и от студии в Бато-Лавуар, чтобы пореже разлучаться с Евой. Она понимала, какое важное место занимал в его жизни Монмартр, поэтому еще старательнее превращала их дом в уютное тихое место, где он мог бы спокойно заниматься творчеством.

Канвейлер был очень доволен новыми бумажными коллажами Пикассо, которые тот начал делать в Сорге, и смог продать несколько работ иностранным покупателям, в основном из Германии. Пикассо становился все более известным, а цена на его картины неуклонно росла, и однажды он признался Еве, что его начинает тяготить бремя популярности: от него неустанно ждали новых работ. Теперь Ева убедилась в том, что она должна стать для Пабло настоящим партнером. Он нуждался в ней, и она это понимала. В Париже она продолжила знакомство с историей живописи и современным художественным рынком. Теперь она была готова предлагать ему взвешенные суждения о том, в каком направлении стоит развивать свои творческие искания каждый раз, когда он обращался к ней за советом.

И еще она подружилась с Гертрудой и Алисой. После сцены в Сере с участием супругов Пишо, когда она видела боль Пикассо от расставания со старыми друзьями, ей стало ясно, как много для него значат теплые отношения с его сторонниками. Кроме того, ей действительно нравились обе женщины, и она каждый раз стремилась лучше узнать их. Из всех знакомых Пикассо они казались наименее предубежденными и никогда не сравнивали Еву с Фернандой. Она даже собиралась при любой удобной возможности встретиться с Марсель Брак и поблагодарить ее. «Враги и друзья должны находиться поблизости», – снова и снова думала она.

Она должна любить тех, кого любит Пикассо, невзирая на любые препятствия.

Ева решила устроить вечеринку в их новой квартире, и хотя это было нелегкой задачей, потому что молодая женщина еще не слишком хорошо разбиралась в мире Пикассо, она была настроена весьма решительно. Пикассо был совершенно очарован этой идеей.

Кроме Гертруды и Алисы, Пикассо внес в список приглашенных Макса Жакоба, но отказался включить в него Аполлинера. Еще он захотел пригласить Хуана Гриса, который, как он объяснил Еве, был его испанским другом.

Пикассо работал, а Ева потратила весь день на приготовление его любимых блюд. На десерт она испекла пирожные по польскому рецепту своей матери. Со слезами на глазах Ева аккуратно выкладывала тесто на противень, погружаясь в десятки воспоминаний, всегда посещавших ее на кухне. Ей хотелось поговорить с матерью и рассказать ей о своей жизни. Все изменялось так сильно и стремительно, что иногда было трудно обдумать происходящее. Еве нравилась ее новая жизнь, и она радовалась новым знаниям, но где-то в глубине всегда присутствовал страх за свое здоровье и сомнение в том, как поступит Пикассо, если узнает о ее состоянии.

– Что случилось, mon amour? – спросил Пикассо, когда застал ее в слезах над раковиной на кухне.

– Все это глупости, – с жалобной улыбкой ответила она.

Когда он привлек ее в свои объятия, Еве больше чем когда-либо захотелось сказать, что резкие перепады настроений связаны с ее беременностью. Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой, хотя врач поставил иной диагноз. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на вечернем приеме, и она решила, что этого будет достаточно, чтобы отмести страхи в сторону.

В итоге Макс Жакоб заставил ее забыть о своем состоянии и помог получить настоящее удовольствие от вечера. Ева не ожидала, что он так сильно понравится ей и окажется таким приятным собеседником. Этот человек был особенно дорог для Пикассо. Их связывала долгая общая история, и Ева была исполнена решимости привлечь его на свою сторону. Макс был довольно эксцентричным типом и обладал кинжально-острым юмором, особенно под влиянием больших доз алкоголя. Его веселые истории заставляли всех покатываться со смеху до позднего вечера. Когда он стал читать свои стихи, Ева поняла, что слушает его с восторгом. Она знала о его дружелюбном отношении к Фернанде и понимала, что ей понадобится время, чтобы заручиться его доверием, но была готова к этому.