Энн Флетчер - Мадам в сенате

Меня зовут Ксавьера Холландер, и если вы обо мне не слыхали, значит, вы отшельник или что-нибудь в этом роде. Моя первая книга, «Мадам», разошлась тиражом в пять миллионов; с тех пор из-под моего пера вышло еще семь книжек – они переведены на двенадцать языков. Последняя из них – «Ксавьера. Фантастический секс». Вам, видимо, известно и то, что я снялась в главной роли в художественном фильме, приняла участие в нескольких телевизионных шоу и веду постоянную рубрику в журнале «Пентхауз».

Мне приятно, когда меня называют «секс-гуру» и причисляют к знаменитостям. Вот почему после колоссального успеха фильма «Мадам» я была счастлива узнать, что ведутся съемки новой ленты, «Мадам в Вашингтоне», по оригинальному сценарию Боба Кауфмана. Много ли вы насчитаете общественных деятелей, которые удостоились бы чести дважды стать героями кинолент? Правда, сюжет фильма вымышлен, так же как и сюжет созданного по его следам романа Энн Флетчер.

Книга, которую вы только что открыли, легко читается и держится на двух китах: сексе и юморе. С тех пор, как себя помню, я всегда считала, что секс и юмор должны идти рука об руку.

Как мне кажется, «Мадам в Вашингтоне» – весьма остроумный роман, изобилующий пикантными ситуациями. Впрочем, чего еще можно было ожидать от книги с моим именем на обложке? Ханжи вряд ли придут от нее в восторг, да, по правде говоря, я бы и сама почувствовала себя не в своей тарелке, будь это иначе. Не то чтобы я испытывала к ним что-то вроде ненависти: по натуре я – довольно добродушное существо, рожденное любить, а не ненавидеть. К счастью, ханжи в нашем мире все чаще остаются в меньшинстве, чему в немалой степени способствуют книги, подобные этой.

Позвольте вкратце познакомить вас с фабулой. В Вашингтоне разразился очередной скандал, связанный с сексом. Группа лицемеров-сенаторов, движимых стремлением отвлечь общественное мнение от собственных грешков, учреждает подкомитет по расследованию злоупотреблений сексом. А поскольку Ксавьера знает о сексе побольше, чем Джонсон и Мастерс, ее вызывают на сенатские слушания в качестве свидетеля. Как и следовало ожидать, события развиваются отнюдь не по плану, разработанному сенаторами. «Мадам» срывает, фигурально выражаясь, купол с Капитолия, словно маску с гнусного прохиндея.

Не стану вдаваться в подробности, чтобы не портить вам удовольствие. Рассказанная здесь история рождена воображением автора, но она вполне могла бы приключиться, останься я в этой благословенной стране – Америке. Я всегда открыто выражала свои взгляды на секс и жизнь вообще; иногда это вредило мне, но, с другой стороны, зачем жить, если не можешь быть честной сама перед собой?

Ныне я вернулась в родную Голландию. Я много путешествовала по Европе и Южной Америке и еще пока не утратила надежду побывать в Соединенных Штатах – хотя бы с краткосрочным визитом.

А теперь – читайте. Смейтесь со мной и надо мной!

Смеркалось. После недавнего столпотворения в районе Джорджтаун воцарилось относительное затишье. Вдоль Дамбартон-стрит мчался на огромной скорости правительственный лимузин; мощнейшего двигателя почти не было слышно.

Завидев в зеркале заднего обзора стремительно приближающиеся включенные фары, полицейский в припаркованной возле тумбы патрульной машине выпрямился было на сиденье и потянулся к ключу зажигания, но, разглядев номерной знак, снова позволил себе расслабиться. Лимузин, мягко шурша шинами, свернул на Висконсин, съехал на боковую улочку и наконец затормозил на стоянке перед огромным, недавно отреставрированным особняком в викторианском стиле. Оставив зажженными фары и не выключая двигателя, водитель в униформе выскочил из машины, обежал ее и поспешно открыл заднюю дверцу. Оттуда, ворча и отдуваясь, вывалился сенатор Игнатиус П. Фрили, высокий, грузный человек лет пятидесяти с гаком.

– Еще что-нибудь нужно, сенатор? – услужливо осведомился шофер.

– Передайте начальнику гаража, что скотч в машине просто отвратителен, а цветные вкладки надерганы черт знает откуда.

– Прошу прощения, сенатор, нам даны строжайшие указания насчет выпивки, а ребята в автопарке плохо разбираются в журналах.

Сенатор нетерпеливо фыркнул, пожал плечами и потопал по тротуару, по ходу с большим трудом стягивая на животе полы пальто. Перед этим он успел буркнуть через плечо:

– Все равно передайте, что я остался недоволен.

– Непременно, сэр! – почти с радостью отозвался шофер. – Желаю приятно провести вечер!

– До свидания, – не оборачиваясь, пробурчал сенатор.

Он поднялся на крыльцо и остановился перед двустворчатой дверью, над которой струили мягкий свет две старинные лампы. На правой стороне поблескивала табличка: «Частный клуб», а на левой – «Только для членов клуба и приглашенных». Пыхтя и бормоча себе под нос что-то невразумительное, сенатор достал из кармана ключ и, отперев замок, исчез за дверью.

Он очутился в небольшой, со вкусом обставленной прихожей. Здесь царила атмосфера ненавязчивой роскоши. С потолка лился рассеянный дневной свет; ноги почти по щиколотку утопали в пушистом ворсе ковра. Вдоль отделанных панелями и украшенных жирандолями стен стояло несколько кожаных кресел и огромные кадки с декоративными деревьями – это придавало обстановке особенно уютный вид.

Из гардеробной, шаркая, вышел старик, чтобы помочь сенатору избавиться от верхней одежды.

– Добрый вечер, сенатор.

Тот что-то буркнул и, по-птичьи наклонив голову набок, протянул гардеробщику пальто.

– Что-нибудь случилось за время моего отсутствия?

– Изволили уезжать, сэр?

Сенатор жестко, сверху вниз, посмотрел на служителя.

– Да – в заграничную командировку.

– Ах, вот как? – старик понимающе осклабился и повернулся, чтобы вернуться в гардеробную.

– Кто здесь сегодня? – осведомился сенатор.

– Не могу сказать, – послышалось уже от самой двери. – Я только что заступил на дежурство.

Сенатор несколько секунд тупо смотрел вслед гардеробщику, затем повернулся и, пройдя через дверь в виде арки, очутился в помещении, значительно превосходившем размерами прихожую. Когда-то это была жилая комната довольно оригинальной конфигурации, потом ее расширили и превратили в роскошную гостиную, в одном стиле с прихожей. Здесь было несколько журнальных столиков и кожаных кресел, из которых лишь два – возле самого камина – оказались занятыми: в них мирно дремали двое пожилых джентльменов. На их лицах плясали багровые отсветы пламени. Сенатор недовольно оглянулся по сторонам и взял было курс на столик, где лежала кипа свежих журналов и газет, но передумал и направился к двери в другом конце гостиной, над которой светилась маленькая красная лампочка. Сенатор решительно толкнул дверь и вошел внутрь.

Он оказался в небольшом частном кинозале с дюжиной кресел, расположенных полукругом перед экраном. Луч света из проектора с трудом пробивался сквозь плотную завесу сигарного дыма. Из динамиков доносился монотонный женский голос. На экране женщина-лектор водила указкой с красным наконечником по плакату с анатомическим изображением женского тела.

– А это, – вещала лекторша, – фаллопиевы трубы. Диктую по буквам: ф-а-л-л-о-п-и-е-в-ы, фаллопиевы трубы. Они соединяют яичники… я-и-ч-н-и-к-и… яичники с маткой. М-а-т-к-о-й. Еще раз диктую по буквам, чтобы вы правильно записали… Все успели записать? Кто не успел, поднимите руку, когда придет время для вопросов и ответов.

Сенатор тяжело вздохнул и огляделся. Его лицо внезапно просветлело, и он направил свои стопы в дальний конец зала.

– Привет, Нисуит! – обратился он к человеку примерно своего возраста, только повыше и довольно-таки худощавому, со сморщенным лицом и обвислыми щеками.

Тот поднял голову, моргнул, приподнялся в кресле и протянул руку.

– Привет, Фрили. – Они обменялись рукопожатием. – Присаживайтесь.

Фрили занял место рядом с Нисуитом.

– И это все? – он показал на экран.

– Перед этим крутили еще один, вроде бы поинтереснее, но ненамного. Комитет по борьбе с порнографией обещает на следующей неделе кое-что свеженькое – из новой партии конфискованного на таможне. Вы недавно вернулись?

– Только что из аэропорта.

– Далеко летали?

Фрили самодовольно улыбнулся.

– В Париж.

– Не может быть! – поразился Нисуит. – Ну и как? Улыбка Фрили стала чуточку кисловатой.

– Жена настояла, чтобы я взял ее с собой, а вы же знаете, что это такое. Но я твердо решил урвать пару денечков для себя. Взял да и вылил кипяченую воду из графина и наполнил его водой из-под крана. Эффект оказался просто поразительным. Я еще не успел слинять, а у жены уже начались колики. Пришлось срочно возвращаться в Вашингтон.

– Слишком быстро подействовало, – посочувствовал Нисуит.

– Увы, – на губах Фрили появилась вымученная улыбка. – Ну, а у вас что слышно? Есть что-нибудь новенькое?

– Все то же самое. Вы, разумеется, слышали о Чамли?

– Чамли? Нет. Я только что из аэропорта, а до этого пару дней не притрагивался к газетам.

– Так вы не в курсе? Черт побери, да ведь об этом трубят на каждом углу!

– Я же сказал, что не брал в руки газет.

– Его застукали без штанов.

– Это как?

Нисуит начал было объяснять, но остановился и, пошарив сбоку от себя, достал свежую газету.

– Смотрите.

Фрили повернул газету так, чтобы на нее падал свет от экрана. Ему сразу же бросился в глаза набранный крупным шрифтом заголовок: «АП! Сенатор замешан в сексуальном скандале!» Ниже помещалось фотоизображение толстенького коротышки. Он находился спиной к фотографу, но что-то заставило его обернуться. На повернутом к камере лице Чамли застыл неподдельный ужас. Нисуит нисколько не преувеличивал: брюки и трусы сенатора Чамли были спущены до щиколоток, а по обеим сторонам его дряблого зада свисали красивые, абсолютно голые женские ноги. По всей видимости, женщина лежала перед сенатором на столе.

– А почему «АП»? – удивился Фрили. – Разве Чамли имел отношение к авиационной промышленности?

– «АП» в смысле «цап-царап», – пояснил Нисуит.

– Ах, вот оно что. – Фрили снова посмотрел на фото. – Как к ним попал этот снимок?

– Какой-то фоторепортер шел по коридору, как раз когда уборщица совершала утренний обход. Она открыла дверь и вдруг отпрянула и завопила, будто ее режут. И надо же было этому проходимцу в тот момент оказаться поблизости!

– Черт побери! – выругался Фрили и хлопнул по газете кулаком. – Как, дьявол их дери, можно требовать, чтобы мы вершили судьбы нации, если коридоры Капитолия кишат любителями сунуть нос в чужие дела? Давно пора принять соответствующее законодательство. Что подумает жена Чамли? А его избиратели? И все только потому, что какой-то паршивый репортеришка щелкнул затвором своей вонючей камеры! Нет, нужно немедленно что-то делать!

– Завтра утром спикеры и руководители комитетов собираются на экстренное совещание.

Фрили испустил тяжелый вздох.

– Да. Я полагаю, нас всех ждет выволочка. Но если бы хоть кто-нибудь знал, в каких условиях мы трудимся и какое испытываем давление – и все ради мизерного жалованья да каких-то жалких привилегий! А кто эта женщина?

– Никто не знает. Но ходят слухи, будто Ролингс ее где-то прячет.

– Ролингс? Ну, это – наш человек! Он знает, что нужно делать. Возможно, ему понадобится некая сумма, чтобы заставить ее молчать. Полагаю, нам необходимо сброситься.

– Так-то оно так, но лично я в данный момент на мели, из-за той истории с зятем. Впрочем, сколько-то я, разумеется, наскребу. Здесь на второй странице ее фото. Но женщину невозможно узнать, поскольку она снята со спины, когда убегала с места происшествия.

Фрили пошуршал станицами, добрался до второй и развернул ее к свету. На снимке видна была молодая женщина, убегающей прочь с ворохом одежды в руках. На ней не было ничего, кроме туфель на высоком каблуке. Фрили пристально вгляделся в снимок и весь напрягся.

– Это Линда!

– Какая Линда? – непонимающе протянул Нисуит.

– Черт ее знает! – огрызнулся Фрили. – Одно время она работала у нас в отделе писем. Потом я взял ее к себе делопроизводителем, а затем уступил Чамли – в качестве администратора, – а сам нанял Джулию.

Нисуит резко выпрямился.

– Линда?!

– Собственной персоной, – ухмыльнулся Фрили.

– Дайте сюда газету. – Нисуит тщательно изучил все изгибы и выпуклости женского тела, затем шумно втянул в себя воздух и не менее шумно выдохнул. Казалось, то, что он увидел, его подкосило. – Вы правы, это Линда. И если уж она заговорит… – Он снова тяжело вздохнул и с долей надежды посмотрел на Фрили. – Вы говорите, Ролингс – порядочный человек?

Фрили с отсутствующим видом кивнул. После недолгого раздумья он снова обратился к коллеге: