— Ваше Величество, не сражайтесь!

Над галереями пронесся шелест голосов. Затем кто-то схватил мальчика и увел его. Но Катрин, почуяв приближение беды, встала. Она закачалась от головокружения. Диана поддержала ее.

— Мадам, королеве дурно, — услышала Катрин голос герцогини. — Помогите мне…

Катрин посадили на ее прежнее место. Она знала, что уже поздно что-либо предпринять. Бой начался, и через несколько секунд все было кончено.

Монтгомери ударил короля в латный воротник; копье скользнуло по металлу, забрало поднялось, и острие вонзилось в правый глаз Генриха.

Король, пытаясь сдержать стон, попробовал поднять свое копье, но ему не удалось это сделать. Все замерли; король упал лицом вперед.

Секунданты тотчас подхватили Генриха и стали снимать с него защитную броню.

Катрин стоя старалась разглядеть лицо, которое она любила; оно было залито кровью. Потеряв сознание, Генрих упал на руки его людей.

Диана стояла рядом с Катрин; герцогиня сжимала пальцами черно-белый атлас своей юбки; ее лицо было пепельно-белым.


Король умирал; копье вошло ему в глаз, и помочь Генриху не мог никто. Возле постели короля находились лучшие доктора, хирурги и фармацевты страны. Филипп Испанский прислал своего знаменитого хирурга, Андре Весаля. Короля нельзя было спасти.

У него был сильный жар. Он повторял только одно — никто не должен винить Монтгомери. Таково было настоятельное желание короля. Люди уже говорили, что молодой человек был протестантом и его подговорили сделать это, но король потребовал, чтобы все вспомнили, что капитан не хотел сражаться. Пусть Монтгомери не корит себя, сказал король, он всего лишь исполнил приказ.

Генрих замолк, потеряв сознание. Ни уксус, ни розовая вода не привели его в чувство.

Париж из столицы радости превратился в город траура. Люди, стоя возле Ле Турнель, ждали новостей. Доктора обработали рану, они поили короля отваром из ревеня и ромашки, пускали ему кровь, но не могли спасти жизнь Генриха.

Через несколько дней мучения короля прекратились; он находился без сознания, и никому не удавалось вывести его из этого состояния.

Королева в отчаянии шагала по своим покоям; к ней привели детей; она обняла их по очереди и отправила назад, чтобы поплакать в одиночестве.

Дорогой мой, думала королева. Все эти годы Диана отнимала тебя у меня; неужели теперь тебя заберет смерть?

Как жестока жизнь! Катрин видела, как стареет Диана, она верила, что придет ее день. Но сейчас смерть угрожала забрать Генриха. Катрин знала, что это произойдет. Лежа на кровати, она видела перед собой Генриха, каким он был в день их знакомства — застенчивым, грустным, юным, готовым ненавидеть ее; она вспоминала, как он приходил к ней по указанию Дианы, думала о долго скрываемой страсти, о надежде, расцветавшей и угасавшей в эти мучительные годы.

Кем была для него Диана?

Катрин внезапно горестно засмеялась; она стиснула свои длинные белые пальцы.

Мадам, подумала она, вы были для него всем. Теперь вы потеряли все.

Люди, желавшие ободрить Катрин, приносили ей вести. «Королю немного лучше. Похоже, он спит». Лучше? Интуиция подсказывала ей, что он не поправится.

Она послала Диане записку, выдержанную в надменном тоне. Герцогине приказывалось немедленно вернуть все королевские бриллианты и подарки, преподнесенные ей Генрихом. «Я хорошо помню каждую вещь, — написала Катрин, — так что не вздумайте что-нибудь утаить».

Получив это послание, Диана подняла свое печальное лицо, посмотрела на гонца и горестно улыбнулась. Она поняла, что никогда не знала по-настоящему королеву. Кое-кто из придворных называл ее Мадам Змея; теперь Диана осознала, что эти люди лучше разобрались в характере Катрин де Медичи.

— Что, король уже умер, коль со мной так обращаются? — спросила она.

— Нет, мадам, — ответили ей, — но, похоже, он проживет недолго.

Поднявшись, Диана высокомерно произнесла:

— Пока в нем остается хоть капля жизни, я хочу, чтобы мои враги знали: я не боюсь их и не собираюсь подчиняться им. Но я не захочу пережить его; все несчастья, которые они жаждут обрушить на мою голову, покажутся мне пустяком в сравнении с потерей моего короля. Поэтому, жив он или мертв, я не боюсь своих недругов.

Когда эти слова были переданы Катрин, она поняла, что Диана одержала над ней очередную победу. Любовь снова толкнула королеву на опрометчивый поступок.

Она отдалась своему горю. Она потеряет Генриха навсегда! Не сможет больше ревновать, видя, как он, наклонив голову, слушает Диану. В ее жизни не будет другого мужчины. Вместе с Генрихом умрет любовь; ее страсть будет погребена одновременно с королем.

Мария Стюарт, оплакивавшая тестя, не могла скрыть блеск предвкушения в своих глазах. Через несколько дней она станет королевой Франции. Юного Франциска, горячо любившего своего отца, теперь обхаживали де Гизы; умная Мария подготавливала его к новой роли так умело, что возбуждение вытесняло из души мальчика скорбь.

Теперь Францией будут править де Гизы, а не королева-мать! — подумала Катрин и осознала, что власть для нее была почти столь же желанна, как и любовь короля. Она никогда не забудет то, что сделала Мария Стюарт.

Она снова заплакала.

Генрих, вернись ко мне. Дай мне шанс. Диана стареет, а я еще сравнительно молода. Я никогда не знала любви мужчины; если ты покинешь меня сейчас, я никогда не узнаю ее.

По дворцу пронесся слух: «Королева потеряла от горя рассудок».


Забальзамированное тело короля положили в свинцовый гроб, который в торжественной и скорбной обстановке перенесли в Нотр-Дам, а оттуда — в Сент-Дени. В траурном шествии приняла участие вся знать страны.

Церемонией руководил кардинал Лоррен; он произнес прощальную речь; гроб опустили в усыпальницу.

Монморанси переломил свой фельдмаршальский жезл и бросил его части на гроб; четыре высокопоставленных лица сделали то же самое. Это была трогательная сцена.

— Король умер. Да здравствует король Франциск! — прокричал герольд.

Пение труб известило об окончании церемонии. Король Генрих лежал в могиле; королем Франции стал болезненный Франциск, лицо которого было покрыто следами оспы.


Стены и полы покоев Катрин были убраны черной тканью. Кровать и алтарь тоже находились под мрачным саваном. В комнате горели две восковые свечи; сама Катрин была закутана с головы до пят в черную вуаль, под которой виднелось простое черное платье.

Она действительно была вне себя от горя. Оно обрушилось на нее так внезапно. Катрин предчувствовала беду, но не думала, что это будет смерть Генриха.

Она безумно любила его; теперь ей не осталось ничего, кроме возможности отомстить.

Диана! Око за око, зуб за зуб.

Почти тридцать лет, мадам, я испытывала унижение. Видела вас сквозь дыру с мужчиной, которого желала. Лионцы целовали сначала вашу руку, а потом мою. Я слышала как вас называли королевой Франции, хотя этот титул принадлежит мне. Мадам, всему этому пришел конец. Ваш день истек; из горечи и страданий родился мой день.

Она поднялась с кровати и подошла к столу, отперла тайный ящик.

Пусть смерть Дианы будет долгой, мучительной. Агония станет расплатой за годы унижений королевы.

— Я уже начала нравиться ему, — прошептала она. — Он гордился мною после Сент-Квентина. Он приходил на собрания моего Круга. Со временем я бы отвоевала его у стареющей вдовы. А теперь я потеряла все… мне осталось только мстить.

Диана сказала, что она не боится врагов, что любые несчастья кажутся ей пустяком в сравнении с потерей Генриха. Может быть, сохранив ей жизнь, она накажет ее сильнее всего; если Диана внезапно умрет от ада, люди скажут: «Это сделала королева-мать».

О, если бы она, Катрин, действовала более расчетливо в дни своей страсти, она бы давно завоевала сердце мужа. Но любовь сделала ее слабой. Теперь, потеряв любовь, она обрела способность планировать свои шаги с осторожностью.

Она бросилась на кровать и зарыдала. Ее фрейлины решили, что она обезумела от горя; они послали к ней того, кто, по их мнению, мог утешить королеву.

Маленький Генрих смотрел на нее изумленными глазами; она распростерла свои объятия, и он бросился в них. Она обхватила руками голову мальчика и поцеловала его. Затем улыбнулась — ей осталось кого любить.

У нее были этот мальчик — еще один Генрих — и Франция. Она надеялась обрести власть, как когда-то — любовь мужа.

Диана правила страной посредством мужа Катрин. Почему бы Катрин не править Францией через своих сыновей?

Слезы потекли по ее бледным щекам; мальчик вытащил из кармана надушенный носовой платок и вытер их, стоя на коленях перед матерью.


Видам де Шартр имел самоуверенный вид, однако он был нежен с королевой-матерью.

Катрин появлялась при дворе в глубоком трауре — она горевала, но не теряла хитрости, казалась охваченной меланхолией, но все замечала.

Она сдержала свои намерения в отношении Дианы. Не подходила к ящику с ядами. Она понимала, что изгнание страшнее смерти для женщины, так долго блиставшей при дворе. Пусть она вернет подарки и драгоценности, отдаст королеве замок Шенонсо и получит взамен Шомон, который Катрин всегда считала приносящим несчастья. После этого Диана может удалиться в Ане. Королева-мать не должна забывать, что Диана связана узами родства с де Гизами; несмотря на то что после смерти короля она не могла быть им полезна, они не хотели видеть ее отравленной. Более того, эта семья демонстрировала большое уважение к Катрин, которая из-за молодости Франциска практически была регентом, и, не колеблясь, обвинила бы ее, если бы их некогда могущественная родственница внезапно умерла при загадочных обстоятельствах.

Катрин обрела утешение в своем горе, занявшись разработкой планов относительно ее отавного будущего. Она присматривалась к людям, думая о том, как использовать их для своего возвышения; она стремилась теперь не к любви, а к власти.

Ее главными врагами были де Гизы; они собирались править страной посредством юной королевской четы.

Катрин с улыбкой смотрела на галантного Видама; она использовала его, чтобы пробудить ревность короля, но позже решила, что он больше не может быть полезен ей. Она ошиблась: Видам был Бурбоном, а Бурбоны всегда враждовали с де Гизами.

Почему бы королеве-матери не заключить тайный союз с домом Бурбонов, направленный против дома де Гизов? Если де Гизы потеряют влияние, никто не будет стоять между молодой королевской четой и королевой-матерью. Что касается Марии Стюарт, то она еще ребенок; Катрин справится с ней в отсутствие коварных родственников шотландки.

Она позволила Видаму тайно навестить ее и поделилась с ним некоторыми своими планами.

— Я хочу, — сказала Катрин, — чтобы вы доставили мое письмо принцу Конде.

Глаза Видама стали задумчивыми — Конде был главой дома Бурбонов. Он понял, что означает просьба Катрин.

— Ради вас я готов на все, — заявил он, поцеловав руку Катрин, — и, служа вам, буду надеяться на награду.

— У королев не просят наград, месье, — ответила Катрин.

— Мадам, я прошу не королеву, а женщину.

Она улыбнулась; в ее улыбке таилось обещание. Катрин с нетерпением ждала, когда он вернется с ответом.

Но к ней пришел не Видам.

Паж сообщил Катрин, что герцог де Гиз просит немедленно принять его; она разрешила привести к ней посетителя.

Дверь открылась и тотчас захлопнулась за герцогом; пламя свечей дрогнуло на сквозняке. Катрин увидела перед собой самоуверенного, мужественного де Гиза; на его обезображенном шрамом лице блуждала улыбка.

— Я прошу Ваше Величество извинить меня за вторжение, — сказал он. — Но… мы узнали о предательстве.

Она спокойно, изучающе посмотрела на герцога. Ее лицо оставалось бесстрастным.

— Видам де Шартр арестован.

— Да? Почему?

— При нем были обнаружены бумаги, свидетельствующие об измене.

— Какие бумаги?

— Письмо принцу Конде.

— Заговор? — сказала Катрин.

— Боюсь, да. Его отправят в Бастилию.

— Я не отдавала подобного приказа, — надменно заявила она.

Меченый низко поклонился.

— Мадам, вас решили не беспокоить. У меня есть ордер на его арест, подписанный королем.

Катрин кивнула.

Она потерпела поражение. Она поняла, что ее борьба с де Гизами будет такой же тяжелой и долгой, как борьба с Дианой. Завоевать власть не легче, чем завоевать любовь.


Искусно изменив свою внешность и закутавшись в плащ, Катрин поспешила по улицам Парижа к мрачному зданию Бастилии.

Она выбрала сумерки для этого визита; ей было важно остаться неузнанной. Взглянув на темные башни и бойницы с пушками, Катрин вздрогнула.

Человек в плаще, сливавшийся со стеной, шагнул к ней; услышав почтительный голос, она поняла, что ее уже ждали.

— Мадам, все готово.

Он провел ее через маленькую дверь в темный коридор; они поднялись по лестнице и оказались в новом коридоре. Катрин ощущала запахи тюрьмы — тут пахло сыростью, плесенью, потом, кровью, смертью.