— Но не важно, — сказала она тоном судьи, оглашающего приговор. — Ты опять выглядишь как прежде, снова похожа на себя, а это самое главное. Если он делает тебя счастливой, я только рада. — Она замолчала, разглядывая меня из-под полей шляпы — моей, которую она изуродовала, добавив пучок подсолнухов из шелка, словно хотела стать ходячей рекламой одной из картин Ван Гога. — Ты же знаешь, я хочу только одного: чтобы ты была счастлива, дорогая моя. Я бы просто не перенесла, если бы ты считала меня хоть как-то повинной в твоих страданиях.

— Да, — отозвалась я, потянулась через стол и взяла ее пухлую ладошку. — Я знаю. И мне жаль, что так все случилось. Я была не права, не надо было так с тобой поступать.

Надо же, подумалось мне, я прошу прощения. Чудеса, да и только. Влияние Боя на мой нрав оказалось поистине целительным.

Она умиротворенно улыбнулась:

— Что он такого сделал, чем он тебя купил, что ты вернулась к нему? Присылал розы дюжинами, дарил меха и дорогие украшения? Нет, вряд ли ты на это купишься. Тебе на все такое всегда было наплевать. Тогда что? Ну рассказывай… рассказывай все.

— Вообще-то, — ответила я, прикуривая и подзывая официанта, — он подарил мне собак. — (Она уставилась на меня, раскрыв рот.) — Ну да, собак, Питу и Поппи. Очаровашки, честное слово.

— Это что, неужели…

— Нет-нет, не муфты, это настоящие, живые собачки. Правда… Прости, что я говорю тебе это… но они помочились на твои статуи.

Она захохотала во все горло, тряся животом и закинув голову, весело и искренне, а вслед за ней и я, мы с ней обе перегнулись пополам над столиком, так что жеманные и чопорные дамы, сидевшие в ресторане отеля «Риц», разом повернулись в нашу сторону и удостоили нас долгими взглядами.

— Собаки… — задыхаясь, прохрипела она, вытирая с глаз слезы. — Ну кто бы мог подумать, что так легко завоевать сердце неприступной Коко Шанель?

* * *

Бой проводил время со мной в Сен-Клу. Я отложила показ коллекции вечерней одежды; шелк оказался таким трудным для шитья материалом, что я решила вместо него заказать шелковое джерси разных оттенков, а также крепдешин, чтобы посмотреть, не будет ли лучше. Пока ткали и доставляли материал, у меня образовалось несколько свободных дней, чтобы как следует отдохнуть.

До полудня мы спали, завтракали на террасе, играли в теннис, отправлялись в долгие поездки на его новой машине — быстрой ярко-синей «бугатти» с откидным верхом, на которой мы мчались через холмы в сторону Парижа. Останавливались перекусить в бистро, гуляли, взявшись за руки, по набережным Сены, и скоро по городу пошел слух, хотя мы старались не афишировать наши отношения, что мы с Боем снова вместе, но нас это не волновало.

Думала ли я о том, что в Англии его жена сейчас нянчится с новорожденным младенцем? Нет, не думала, разве что жалела ее, но чувство было мимолетным, как и у нее в ту ночь в ресторане. Может быть, она идеальная жена, о которой мечтает каждый мужчина, пусть так, но сердце Боя она так и не завоевала. И хотя он, скорее всего, никогда с ней не разведется, жена она ему только по названию, как мать его детей.

Мне пришла в голову злорадная мысль — я даже из озорства высказала ее вслух, — не послать ли ей посылочку с моими последними моделями юбок и свитеров из шотландской шерсти, идеальный наряд, чтобы коротать долгие зимние вечера где-нибудь в поместье.

Бой сидел на террасе в плетеном кресле, закинув ногу на ногу. Он поднял голову и посмотрел на меня поверх газеты:

— Ты настоящий бесенок, Коко. Она ни за что этого не примет.

— Почему? Если верить последнему номеру журнала «Vogue», я лучший дизайнер одежды в Париже.

— Не выйдет, — сказал он. — Я уже пробовал. Заказал для нее в Биаррице все твои летние образцы. Она даже не взглянула. Все отдала сестре.

— Правда? — пораженно воскликнула я.

Да, такой женщиной можно было восхищаться, и еще мне очень импонировало то, что она чувствует во мне угрозу. А это значило, что беспокоиться мне нечего, ни в малейшей степени.

В октябре, на свадьбе Антуанетты и ее канадца, Бой был свидетелем. Подвенечное платье я сшила ей из не использованного для коллекции шелка, а чтобы шелк не провисал, скомбинировала его с кружевом. Антуанетта была вне себя от радости, она думала, что я благословляю ее. Но, увы, это было не так. Мне ее офицер показался угрюмым субъектом, а в его утверждениях, что он происходит из прекрасной семьи, я заподозрила наглый обман, но кто я такая, чтобы возмущаться? Антуанетта твердо стояла на своем, и кто бы что бы ни говорил, кто бы что бы ни предпринимал, уже ничего нельзя было изменить. Более того, к моему недовольству и раздражению, Адриенна, которая все еще жаждала узаконить свои отношения с Нексоном и пропускала сомнительные мечты моей сестренки через свои собственные, ее полностью поддерживала. Все кругом словно сговорились поскорее выдать Антуанетту замуж.

Мы проводили Антуанетту с ее новоиспеченным мужем и семнадцатью огромными чемоданами на пароход, идущий в Канаду. Перед тем как подняться на борт, сестра крепко обняла меня и заплакала, пообещав написать, как только прибудет и присмотрит в Онтарио подходящее место для Дома мод Шанель.

— Да-да, — отвечала я, вытирая ее слезы. — Береги себя. Говорят, в Канаде много медведей.

Мне тогда казалось, что я никогда ее больше не увижу. Вряд ли я когда-нибудь поеду к ней. А что касается ателье или магазина, который она собиралась открыть, я этот проект считала маловероятным. Муж ее не производил на меня впечатления человека, который позволит жене работать где-то вне дома.

Адриенна ходила как в воду опущенная. Я не сомневалась, что, отправившись вечером к бедняге Морису, она принялась безжалостно пилить его по поводу тупика, в который зашли их отношения. Если раньше Нексон не был готов капитулировать, сказала я Бою, то теперь он окажется в весьма непростом положении, узнав, что младшая моя сестра вышла замуж и уехала.

Стоял декабрь. В Париже выпал снег. Бой ненадолго отправился в Англию. Я вернулась к себе в ателье, чтобы закончить коллекцию вечерней одежды. Я надеялась представить ее на весеннем показе 5 февраля — дата, которую я установила для своих премьерных презентаций, — и пригласить наиболее престижных клиентов, в том числе баронессу Ротшильд и Сесиль Сорель. Они каждый день приставали ко мне, чтобы я позволила им хоть одним глазком посмотреть на мои образцы моделей, до того как я покажу их публике. В конце концов я сдалась и даже разрешила каждой примерить одно из четырех подготовленных мною платьев. Китти совсем потеряла голову, впала в экстаз и умоляла позволить ей сразу купить платье. Я отказалась. Оно еще нуждалось в улучшении, но я заверила ее, что, достигнув желаемого результата, я предоставлю ей право первого выбора.

20 декабря, за три дня до кануна Рождества, в Сен-Клу должен был вернуться Бой. Мися весь день таскала меня по Парижу в поисках кораллов, чтобы украсить китайское рождественское дерево. Я про такие прежде не слышала и предполагала, что это должно быть нечто крайне вульгарное и пошлое.

— Но они очень даже в стиле твоей квартиры, — ныла она. — У тебя же там вся обстановка à la Orient.

Конечно, Мися была права. Парижскую квартиру надо было полностью переделать, хотя я успела оценить наконец эти странные, выкрашенные черным лаком потолки, эти зеркала и уже подумывала в том же духе перестроить лестницу между мастерской и салоном в ателье на улице Камбон.

Мне удалось убедить Мисю в том, что я должна срочно возвращаться на виллу, ведь там меня уже поджидал Бой, а ей надо остаться дома, на улице Риволи. Она недовольно хмыкала. Хотела, чтобы рождественские каникулы мы провели с ней и Сертом, а для меня это было бы катастрофой, которую я любой ценой пыталась избежать. Мися снова стала навязывать мне своего чертова дворецкого вместе с его семейством.

— К Новому году уже приезжают каталонцы, и Жожо готов начать работать у тебя. Ты что, хочешь, чтобы я выгнала собственных слуг на улицу, после того как они столько лет мне преданно служили?

Как всегда, свои проблемы она взвалила на меня. Я торопливо кивнула и поцеловала ее в щеку:

— Да-да, после Нового года, пусть приходят на набережную Токио. Там будет ремонт, понадобится помощь. Joyeux Noel,[27] моя дорогая Мися!

Выкрикнув поздравление, я кубарем скатилась по лестнице, подбежала к машине, уселась на холодное как лед сиденье и закуталась в норковое манто.

Господи, поскорей бы увидеть Боя!

* * *

— Она снова беременна. — (Обнявшись и потягивая коньяк, мы полулежали перед камином в огромной гостиной.) — Как только приехал, сразу обрадовала меня.

— Похоже на непорочное зачатие, — пробормотала я. — Тебя же там почти не было.

Во мне шевельнулось раздражение. Что она, кошка, что ли, если беременеет от первой же струи семени? Я старалась не думать о том, что Бой все-таки с ней спит, а ведь это факт, с которым не поспоришь, жена как-никак. Приличные английские леди с тремя именами любовников не берут, по крайней мере, я об этом ничего не слышала; со мной он на всякий случай всегда пользовался презервативами.

— И что ты собираешься делать? — спросила я.

Наматывая на палец прядь моих волос, он вздохнул:

— Она хочет, чтоб новогодние праздники мы с ней провели в Каннах. Говорит, что в Англии зимы слишком суровые, что им с дочкой нужно переменить обстановку.

«Скорее всего, ей просто необходимо разрушить наши с тобой планы», — чуть не брякнула я. Бальсан пригласил нас в Руайо, чтобы отметить начало нового десятилетия.

— Так, значит, до тысяча девятьсот двадцатого года мы не увидимся, — саркастически заметила я.

Бой поцеловал меня в кончик носа:

— Зато Рождество мы с тобой проведем вместе. Я сказал ей, что у меня в Париже важные дела, а она будет праздновать с родственниками. Потом я поеду в Лондон и отвезу ее в Канны. Оттуда всего девять часов на «бугатти», так что я буду приезжать так часто, как смогу. Диана хочет, чтобы с нами поехали ее сестры, моя сестра Берта и ее свекровь. На самом деле Берта и леди Мичелхэм уже в Каннах, остановились в «Гранд-отеле». На мой вкус, многовато женщин на один дом. И мне от них нужен отдых. Довольно часто.

Ну вот, пришло то, чего я всегда боялась: приходилось смиряться с капризами его жены.

Я вымученно улыбнулась:

— Ладно, что поделаешь. Когда едешь?

— Думаю, завтра. Рано утром. Еду на машине в Канны, прихожу с визитом к Берте, подыскиваю подходящий дом и на следующий день возвращаюсь к тебе, поедем смотреть твою… Как ты его назвала?

— Китайское рождественское дерево, — сказала я и ткнула локтем ему в ребра. — Мися считает, что в квартире, устроенной в восточном стиле, я смотрюсь прекрасно.

— Ну да, рядом с носорогом и арапами. — Он взял меня за подбородок. — Зато я, — прошептал он, приближая губы к моим, — вручу тебе рождественский подарок прямо сейчас…

Бой уехал на рассвете. По холодному небу ползли бледно-лиловые тучи. Я лежала, закутавшись в покрывало, еще сонная и непротрезвевшая до конца после выпитого накануне коньяка; у ног моих посапывали собаки.

— До завтра, — прошептал он, погладив мне волосы. — Жди.

8

Резкий звонок в дверь, и Пита и Поппи, валявшиеся на кровати, с громким лаем рванули из спальни к выходу. Напрасно прождав весь день звонка от Боя, я с горя выпила еще коньяка, а потому нетвердо держалась на ногах. Когда я в конце концов догадалась проверить телефон, то оказалось, что из-за непогоды что-то случилось на линии. Сейчас я пыталась нащупать шлепанцы, но безуспешно. Выскочила в коридор босиком и услышала в холле чьи-то голоса.

Отчаянный лай собак стих. Внизу зажгли свет, и я, спускаясь по лестнице, заморгала и, прищурившись, увидела в холле Бальсана; шляпа и пальто его были запорошены снегом. Он что-то тихо говорил дворецкому, который открыл ему дверь. Рядом с Бальсаном стоял его друг Леон де Лаборд, который как мог пытался успокоить собак. Надо было надеть халат, запоздало подумала я, пятерней приглаживая спутанные волосы. Но делать нечего — я уже стояла перед ними, в пижаме и босиком.

— Поздновато гуляете, — прохрипела я осипшим от непрерывного курения голосом. — Даже в Рождество. Лучше места не нашли, чтобы проспаться?

Лаборд поднял на меня глаза. Встретив его взгляд, я почему-то похолодела. Бальсан шагнул вперед, снимая шляпу. Лицо его было мертвенно-бледным.

— Коко, случилась неприятная вещь… В общем, несчастный случай… — Он замолчал. Я тоже не говорила ни слова. — Понимаешь, Бой… У него по дороге лопнула шина. Его сестра пыталась до тебя дозвониться.