Юлия Климова - Мадемуазель Судьба

– А хочешь, я сделаю тебе массаж?

– Нет, – ответил Федор, переворачиваясь на спину. Деньги, деньги, деньги…

– Почему ты такой скучный, чем только твоя лысая голова забита? – Оксана надула губы.

– Мне нужно подумать, не мешай.

– А хочешь, я котлет нажарю?

– Нет.

Скотина, настоящая скотина. Но, черт побери, до чего же хорош! Зверь. Оксана скинула одеяло и потянулась. После неудачного замужества и хихиканья подружек за спиной ей очень хотелось вновь очутиться в светлом здании загса. Федор на роль мужа подходил идеально: жилплощадь рядом, можно продолбить стену и жить припеваючи, квартира к тому же у него шикарная. Опять же подружки умрут от зависти… Заполучить такого мужика – большое везенье, на него только посмотришь, и сразу в постель бежать хочется! С Федором не будет пресно и скучно, не то что с бывшим муженьком-валенком. Только как заманить зверя в сети? Ничего-то ему не надо – сколько волка ни корми, все в лес смотрит. Пока Федор безработный, но это временно, ни за что такой мужчина не станет сидеть на шее у женщины. И, между прочим, раньше его карьера явно шла в гору… Оксана положила руку на свой живот и издала легкий стон с оттенком упрека.

– Мне надо ехать, – ровно произнес Федор.

– Куда?

– На кудыкину гору.

– Почему ты такой грубый?

– Не нравятся вопросы.

Встав с кровати, Федор накинул рубашку и обернулся, Оксана смотрела так страстно, так призывно.

– Пожалуй, я побуду еще немного.

На ее лице заиграла победная улыбка.

Жара к вечеру спала, напрашивался дождь, но нависшие тучи, не роняя капель, медленно проплыли мимо. Асфальт был сухой и еще горячий. Федор немного постоял у подъезда и направился к машине. Сев за руль, он выкурил две сигареты подряд. В голове билась только одна мысль: как решить финансовый вопрос? Можно вспомнить старые связи, но свое пребывание в Москве пока обнаруживать не хотелось – друзья и знакомые сейчас никак не вписывались в его жизнь. Придется что-то объяснять, отвечать на вопросы, слушать советы… Нет, нужно искать другие пути. Позже он займется чем-нибудь серьезным, пока же необходимо прийти в себя, привыкнуть к такой новой старой жизни.

Федор достал мобильник и набрал номер. В ответ: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Пришлось вытягивать из памяти другие цифры.

– Кашина можно?

– А кто его спрашивает? – раздался дребезжащий старческий голос. – Спрашивает-то его кто?

Матвей Кашин по школьной кличке Барсук давным-давно выклянчил у Федора три тысячи долларов. Выклянчил и пропал. Пил, гулял и играл в карты. Нарисовался только через два с половиной месяца, развел руками, пустил крокодилову слезу и заверил, что долг вернет в ближайшее время. Федор знал, кому давал деньги, и особо на их возвращение не рассчитывал – махнул рукой и благополучно забыл о Барсуке. Встречались потом несколько раз, но о трех тысячах не вспоминали – один стыдливо отводил глаза и в качестве отвлекающего маневра начинал рассказывать байки и анекдоты, второй улыбался, не держа в душе зла на расточительного и разгильдяйского приятеля.

– Знакомый.

– Звать как?

– Федор Рябов.

– Подожди, милок, – старушка зашуршала бумажками. Спустя три минуты она гордо объявила: – В списках значишься.

Услышанному Федор не удивился. Барсук частенько попадал в разные истории и очень трепетно относился к безопасности, наивно полагая, что жалкие маневры в случае угрозы спасут его паленую шкуру от многих бед. Своей престарелой матери он оставлял список лиц, которым можно было сообщать о его местонахождении. Список изредка сокращался и с такой же частотой пополнялся – поссорившись с одним приятелем, Барсук гневно вычеркивал соответствующую фамилию, помирившись, вписывал вновь. Нелепость заключалась в том, что о его убежищах знали все, кому не лень. Покосившийся домик в деревеньке (на расстоянии семидесяти километров от Москвы) и квартира зазнобы Люськи в Подольске – вот и все места дислокации.

Раз старуха зашуршала бумажками, значит, Кашин в бегах, а если в бегах, то денег у него, конечно, нет. Федор поморщился, провел рукой по лысой голове, взвесил все «за» и «против» и решил ехать – даже если не повезет с деньгами, то он повидает старого знакомого и пообщается с ним «за жизнь».

– Отправляйтесь в деревню, там он сейчас обитает. Кефира купите и булок, оголодал, поди, мой Мотя.

Федор купил бутылку водки, копченую скумбрию, банку маринованных огурцов, шпроты, батон варено-копченой колбасы под многообещающим названием «Пикантная», две буханки бородинского и обещанный кефир. Кто знает, может, сейчас Барсуку и кисломолочные продукты деликатесом покажутся. Федор улыбнулся, представляя лицо друга, когда тот увидит зеленый пакет с надписью «Кефир».

Деревенька была бесподобной, предприимчивые любители живой природы с бульдозерами и новыми архитектурными проектами еще не добрались до этих мест. Уже стемнело, но память дорисовывала невидимые детали. Дома с облупившейся краской, щуплые кустики красной и черной смородины, заботливо прополотые грядочки, коричневые бочки по углам домов, обтянутые ржавыми кольцами, старушки в ярких платочках, чаевничающие на верандах, – кусочек спокойной, размеренной жизни.

Дверь оказалась открытой.

– Конспиратор хренов, – буркнул Федор, заходя в комнату с низким потолком, обклеенную выцветшими серо-зелеными обоями. На маленькой электрической плитке бухтел чайник – пар тонкой струйкой вырывался из носика, крышка с брякающим звуком подскакивала, а мелкие обжигающие брызги летели во все стороны. – Мотя, ты где?!

На втором этаже послышались шаги.

– Че надо?

– Зашел сказать, что чайник вскипел, – бросил Федор.

– Кто там?

– Рябов!

Увидев старого приятеля, Барсук расплылся в добродушной улыбке, стыд по поводу невозвращенного долга умер в душе давным-давно.

– Вот это да! Уж не думал, что свидимся. Как ты меня нашел?

– Догадайся с трех раз, – снимая чайник с плитки, ответил Федор.

– Маманя свое дело знает, в обиду родного сыночка не даст, – одобрительно кивнул Кашин.

– Просила кефирчиком тебя побаловать… Водка и закуска в пакете.

– Вот спасибо, вот молодец, а то жру всякую гадость: консервы с морской капустой, консервы с гречневой кашей и консервы с зеленым горошком. Больше ничего сюда не привозят, да и денег нет. Кстати, о деньгах… Ты за ними приехал?

– Почти. Как я понимаю, взять с тебя нечего?

– Продулся опять в пух и прах, – развел руками Барсук. Он был младше Федора, однако выглядел лет на сорок. Лихая жизнь изрядно потрепала Мотьку Кашина, поэтому он напоминал печеный картофель, но не унылый, а весьма оптимистичный и бодрый. – Раньше что было? Игральные автоматы! В карманах пусто – до свиданья! Бездушные железные машины… А теперь сядешь в кабаке за столиком с друганом, разложишь картишки пару раз и… По уши в долгах! Честным людям развернуться негде. Страдаю через это дело страшно сказать как!

– Сочувствую, – не особо старательно нарезая колбасу, усмехнулся Федор. Посмотрел на приятеля и вновь застучал ножиком о старую доску, прожженную с одного края. Он с удивлением отметил, что не знает, почему Кашина прозвали Барсуком – то ли из-за длинного тонкого носа, то ли из-за белой седой пряди на макушке, появившейся в школьные годы, а может, еще из каких соображений.

Плюхнувшись за стол, Барсук заботливо уложил шпротку на кусок ароматного хлеба и, счастливо воскликнув «эх!», засунул почти весь бутерброд в рот.

– Вот ведь жизнь – странная штука, – изрек он, чавкая, – лучшие годы гоняемся за черной икрой, а по-настоящему вкусными нам кажутся незамысловатая тощая килечка да сдобренная специями колбаска. Это бабы нам головы дурят: то одно им подавай, то другое, а я бы сидел на бережку с удочкой и в ус не дул, плевал бы на картишки. А помнишь, какие я побрякушки делал? А часы? Любо-дорого посмотреть!

– Помню. И много женщин тебя с пути истинного сбило? – усмехнулся Федор. – Небось до сих пор у Люськиной юбки крутишься. А она к барахлу равнодушна, тебя, дурака, любит, так что не мути воду зря.

– Люська! Люська – человек, не спорю. – Барсук расстегнул рубашку и почесал дряблый живот. – Но все одно: бабы до добра не доводят.

– Расскажи лучше, что в мире делается, давно меня в Москве не было.

Барсук, разлив водку по невысоким стаканчикам, покачал головой и с умным видом пустился рассказывать были и небылицы. Через час, разомлев, он уже врал без остановки про случайную встречу с президентом в трамвае и про нашествие комаров-убийц, откусывающих головы прохожим. Федор слушал бред старого приятеля со снисходительной улыбкой. За этот пустой вечер, возвращающий его к прежней жизни, он простил бы Барсуку куда больше, чем три тысячи долларов.

Валька продолжала беспокоиться о подруге, и дребезжащее волнение постепенно перекинулось на Казакова.

– Наташа, наверное, в полицию пойдет… Меня спасать. Она такая. Ей нужно, чтобы все было по справедливости и никого не обижали. А обо мне она заботится, и вообще очень хорошая, – сказала Валька за завтраком, ковыряя ложкой овсяную кашу.

Эта фраза заставила Юрия Яковлевича тяжело вздохнуть и улыбнуться. Немного поразмышляв, покачав головой, он разрешил еще один звонок «боевой подруге» (так Казаков с мягкой иронией назвал Наташу), а Сергею велел разведать обстановку. Валька от радости чуть не подпрыгнула до потолка и сразу бросилась к телефону, но разве может утешить короткий разговор? «У меня все хорошо, не беспокойся, скоро вернусь… Когда? М-м-м… Пока не знаю. Чем занимаюсь? Завтракала овсяной кашей, еще съела бутерброд… Да точно, точно у меня все в порядке!»

…Какие только задания не доводилось выполнять Сергею, в какие только переделки он не попадал, но что бы ни случилось, ко всему относился спокойно и даже философски. Если впереди маячило нечто рискованное, то это лишь повышало адреналин в крови и отчасти увлекало. Сергей ни за что не променял бы свою работу на офисную службу с девяти до шести.

Изредка приходилось перевоплощаться и старательно играть обременительные, занудные роли – тащиться в далекие дали и устраивать представление. К подобному дуракавалянию Сергей относился без энтузиазма, но есть такое слово «надо», и с этим ничего не поделаешь. Вот и сегодня можно было смело «расклеивать афиши», оставалось лишь сделать выбор: кем стать?..

– Смотри, Валька, на какие муки иду ради тебя, – сказал Сергей, демонстрируя плотный голубой комбинезон и ветровку. – Кем прикинуться, пока не решил, как думаешь, за сантехника сойду?

– С большой натяжкой, – скептично рассматривая униформу, ответила Валька. – Пахнет от тебя хорошо, и вообще… симпатичный.

– Прошли те времена, когда трубы меняли мрачные типы с недельной небритостью, обремененные похмельем. – Сергей усмехнулся, а затем вздохнул. – Хорошо, хоть сегодня не тридцать градусов, а то умер бы я от жары в такой одежде. Придется тебе все же сходить со мной в кино. В качестве компенсации.

– А ты кран починить сможешь? – спросила Валька, нарочно не обращая внимания на его последние слова – пусть еще раз попросит, так приятно…

– Ну как тебе сказать… Вообще-то нет.

– Дохлая получается легенда. У Наташки кран полгода течет – попадешься на раз.

– Тогда буду борцом с насекомыми. У вас там как с тараканами?

– И здесь пролет, нет их ни у кого. Вернее, есть только один таракан по фамилии Сухоруков.

– Да ты хорошо живешь, Валька. – Сергей улыбнулся, с тоской посмотрел на металлический чемоданчик, стоящий у двери, и добавил: – Все же остановлюсь на сантехнике, а подружке твоей кран скотчем обмотаю, и пусть попробует сказать, что плохо сделал.

Он состроил страшную гримасу, Валька фыркнула, а затем вздохнула.

– Очень я по Наташке соскучилась. Переживает, наверное. Ты ее там утешь, пожалуйста, получше.

– Не беспокойся, забудет о тебе через пять минут. – Сергей лукаво посмотрел на Вальку и хитро сощурился.

– Я же не в этом смысле. Дурак! Размечтался!

Сергей засмеялся и ответил:

– Я пошутил.

Отбросив на диван голубую ветровку, он подошел к Вале, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Ты чего?.. – прошептала она, боясь пошевелиться. Сердце неожиданно принялось выстукивать: «Пусть поцелует, пусть поцелует, пусть поцелует…»

– Любуюсь.

– Это правильно, – сказала Валька с вызовом, пытаясь понадежнее скрыть чувства и мысли.

– Смешная ты…

– Неправда.

Сергей хмыкнул, опустил руку, подхватил ветровку, чемоданчик и вышел. Валька издала короткий страдальческий стон, шагнула к дивану и прислушалась к сердцу. Оно, боясь гнева хозяйки, больше ничего интересного не выдавало.

– Я не смешная. Вовсе не смешная! Ходит тут, мешается, отвлекает от важных дел. Без него в сто раз лучше. – Чтобы придать словам больший вес, Валька сжала кулаки и вздернула нос. – Интересно, думает он обо мне или нет?.. Неважно. Совсем неважно, – торопливо добавила она через секунду и направилась к зеркалу, выискивать в отражении замечательные достоинства и плачевные недостатки.