Чезаре щелкнул пальцами:

– Если б это было не так, ситуация была б для нас еще ужаснее.

Папа согласился, и Чезаре улыбнулся в ответ: он вспомнил те дни, когда их перевезли из материнского дома во дворец на холме Джордано. Он вспомнил тот день, когда во дворец Орсини прибыл великий воин, их родственник, вспомнил, как замирало от восторга его мальчишеское сердце, он вспомнил уроки борьбы, строгое, но теплое отношение к нему Вирджинио. Все эти годы Вирджинио Орсини оставался для Чезаре одним из образцов для подражания. Чезаре гордился тем, что Вирджинио как-то сказал о нем: «Я бы хотел, чтобы у меня был такой сын. Я бы сделал из него настоящего солдата».

– Я вижу, ты по-прежнему им восхищаешься, – заметил Александр.

– Он – величайший из воинов!

– Однако он оказался не таким уж стойким, когда в Италию вторглись французы.

– Несомненно, у него были на то свои причины, отец. Орсини стали союзниками французов.

– Да, они выступили с ними против нас, – ответил Александр. – А что касается этого пункта договора… Орсини требуют, чтобы Вирджинио немедленно освободили.

– Я вижу, отец, что вам это предложение совсем не нравится.

– Ты сам сказал, что дело обернулось бы для нас еще хуже, если бы Вирджинио стоял во главе семейной армии. Орсини по-прежнему остаются нашими врагами, сейчас они изнурены боями, у них нет настоящего лидера, но как только они его обретут… – Папа пожал плечами. – Сын мой, я считаю, что Орсини так легко соглашаются на все мои условия только потому, что требуют сохранить этот пункт договора* как только Вирджинио вернется к ним, они соберутся и двинутся на нас. Вирджинио освобождать нельзя.

– Но вы говорите, что они настаивают на этом.

– Да.

– И вы согласились?

– Да.

– Значит, вскорости Вирджинио действительно будет свободен.

– Он не покинет своей тюрьмы.

– И все же вы согласились!

– У нас в Неаполе есть друзья. Осталось еще несколько дней. Чезаре, я возлагаю эту задачу на тебя. Ты всегда стремился показать мне свое умение, свои высокие качества. Великие полководцы должны обладать не только силой, но и решимостью и хитростью.

– Когда мальчиком я жил на холме Джордано, я знал его очень хорошо, – медленно произнес Чезаре.

– Но это было давно, сынок.

– Да, – ответил Чезаре, – давно. Папа возложил длань не плечо сына.

– И вот теперь ты узнаешь, как следует поступать ради интересов своей семьи, – сказал Александр.

Чезаре прекрасно понимал, что глупее сантиментов ничего быть не может.

Однако он вышагивал взад-вперед по своим комнатам и не мог справиться с нахлынувшими на него воспоминаниями: он видел, как скакал на коне позади этого человека, он вспомнил, как восхищался им тогда.

Вирджинио Орсини, благодаря которому жизнь на холме Джордано стала вполне сносной, Вирджинио Орсини, который собирался сделать из него настоящего воина.

И хотя не в обычае Чезаре было откладывать то, что, как он знал, могло принести ему выгоду, он оттягивал отъезд.

А время не ждало. Послание в Неаполь следовало доставить сразу же. В послании содержались инструкции по использованию небольшой толики белого порошка, который также должен был доставить Чезаре.

И тогда Вирджинио Орсини получит в тюрьме свой последний в жизни обед.

Если б это был другой человек, Чезаре не колебался бы ни секунды. Но Вирджинио! Ох, какая глупость это детское обожание…

И все же он чувствовал некоторую неуверенность.

Неуверенность?! Он, Чезаре Борджа, не уверен, его терзают «чувства»?

И все же он продолжал мерить шагами комнаты.

«Не Вирджинио, – бормотал он себе под нос. – Только не Вирджинио!»

А на улицах Рима царил карнавал. Папа, обладавший душевной ловкостью и гибкостью, которая поражала всех, с ней сталкивавшихся, даже себя убедил в том, что он не потерпел поражения, а, напротив, одержал победу. Да, Орсини победили на поле боя, но что они на самом деле выиграли? Они уплатили кругленькую сумму, чтобы выкупить назад свои замки, а признанный глава семейства Вирджинио Орсини скончался в тюрьме за несколько часов до своего освобождения.

Люди хихикали, пересказывая друг другу истории о том, как Папе удалось всех перехитрить, и хихикали от удовольствия.

Мужчины и женщины в масках и карнавальных костюмах заполнили улицы. Карнавальное шествие длилось днем и ночью, толпы несли гротескные и смешные фигуры, кукол, которые совершали непристойные жесты к вящей радости зрителей. Музыка, танцы, гуляния заставили позабыть о войнах и политических интригах.

Чезаре из окна наблюдал за скопившимися на площади гуляками и злился на себя – он никак не мог избавиться от воспоминаний о Вирджинио Орсини. По ночам он просыпался от кошмаров: ему виделось, что у постели его стоит высокая, статная фигура, на него с упреком смотрят строгие глаза.

Какая глупость! Это было так непохоже на него… Он жаждал развлечений, он хотел бы, чтобы Лукреция вернулась в Рим. Они с отцом должны заставить ее вернуться, освободить ее от этого провинциального дурака, Джованни Сфорца. Чезаре его ненавидел, да, ненавидел… И это привычное чувство – ненависть – всегда дарило Чезаре успокоение.

Он отправился к Санче. В оргии чувственных наслаждений он постарается забыть о тенях, которые преследовали его: тень Вирджинио Орсини, образы Джованни Сфорца и Лукреции.

В апартаментах Санчи он застал лишь Лойзеллу и строгим голосом спросил ее, где сейчас госпожа.

– Мой господин, – ответила Лойзелла, бросая на него призывные взгляды из-под полуопущенных ресниц. – Принцесса с Франческой и Бернардиной отправилась посмотреть на карнавал. Но вам не стоит беспокоиться: они надели маски.

А он и не расстраивался – он был только слегка раздражен.

И у него не было настроения искать ее в толпе. Он глянул на Лойзеллу: а может?..

И тут же с отвращением отвернулся: он вспомнил, как Вирджинио, когда Чезаре был еще мальчиком, бранил его за дурные манеры.

Решительными шагами он отправился к себе, закрыл все окна и двери, безуспешно пытаясь отгородиться от веселых звуков карнавала.

Маска Санчи лишь частично скрывала ее красоту. Синие глаза игриво поглядывали по сторонам, черные волосы как бы случайно выбились из-под капюшона.

Маски Франчески и Бернардины также почти их не прикрывали, дамы обменивались смешочками, так как знали, что с того момента, как они покинули дворец, кто-то неустанно за ними следует.

– Какой восхитительный карнавал! – восклицала Франческа. – В Неаполе никогда такого не бывало.

– Давайте-ка остановимся и поглядим на шествие, – предложила Санча, зная, что позади них остановились трое мужчин.

Она оглянулась и поймала сверкнувший из прорезей маски взгляд.

– Наверное, – заметила она, – мы поступили глупо, отправившись сюда в одиночку, без сопровождения мужчин. Всякое, всякое может случиться…

Некоторые из уличных гуляк приостанавливались, чтобы получше разглядеть этих трех дам – было в них нечто, привлекавшее всеобщее внимание.

Какой-то осмелевший молодой человек приблизился к Санче и схватил ее за руку.

– Клянусь, под этой маской скрывается какая-то фея! Послушайте, фея, присоединяйтесь к нам!

– Что-то не хочется, – ответила Санча.

– Но ведь сейчас карнавал, никто не может оставаться в стороне!

Он еще крепче схватил ее руку, и она вскрикнула. И тогда один из стоявших за спиной мужчин воскликнул:

– Избавьтесь от этого приблудного пса!

Даже из-под маски было заметно, как побледнел молодой человек, когда трое вооруженных клинками мужчин выступили вперед. Он забормотал, заикаясь:

– Но ведь сейчас карнавал! Я никого не хотел обидеть… Один из мужчин воздел клинок, и молодой человек помчался прочь.

– Мой господин, броситься вдогонку? – осведомился человек, воздевший клинок.

– Нет, – ответил хорошо поставленный голос. – Достаточно.

Санча повернулась к говорившему.

– Благодарю вас, мой господин. Я и помыслить не могу, что случилось бы с нами, если бы вы не пришли нам на помощь.

– Это великая радость – помогать таким, как вы, – ответил человек в маске.

И поцеловал ее руку.

Он узнала его и была уверенна, что и он ее тоже узнал. Но как приятна эта игра! Они играли в нее со дня его возвращения с войны. Она понимала, что отчасти он взялся преследовать ее и заигрывать с ней из-за ненависти к Чезаре, и хотя ей претила роль яблока раздора между братьями, она все же твердо решила узнать: а каков брат Чезаре в любовных битвах?

Он был хорош собою – в какой-то степени даже красивее Чезаре, и репутация его также была специфической. Но она желала преподать герцогу Гандиа урок: она желала доказать ему, что его тяга к Санче Арагонской может заставить его забыть о ненависти к брату. И эта тяга должна стать самым сильным в его жизни чувством.

В данный момент им обоим приятно было притворяться незнакомыми – благо, маски это позволяли.

Он задержал ее руку в своей:

– Вы бы хотели присоединиться к гуляющим?

– Не думаю, что нам это подобает, – ответила Санча. – Мы собирались лишь понаблюдать за карнавалом со стороны.

– Но удержаться в стороне невозможно, особенно если учитывать поведение этих подвыпивших невежд. Позвольте все же показать вам карнавал. Не бойтесь – я здесь, чтобы защищать вас.

– Но мы должны держаться вместе – мои женщины и я, – вполголоса проговорила она. – Я не прощу себе, если с ними что-то случится.

Она усмехнулась. На самом деле она хотела сказать совсем иное: «Я не доверяю тебе, Джованни. Я считаю, что при малейшей опасности ты просто сбежишь. Но с твоими прислужниками я буду чувствовать себя спокойнее».

– Мы составим маленькую компанию, – сказал Джованни. Он знаком подозвал двух других мужчин: один взял за руку Бернардину, второй – Франческу. – А теперь давайте отправимся в Колизей. Там будет большое гулянье. Или, может, поглядим на скачки в Корсо?

– Куда угодно, лишь бы вы нас сопровождали, – ответила Санча.

– Тогда, мой господин, – заметил один из мужчин, – не лучше ли было бы нам найти способ выбраться из толпы? Плебс может затолкать этих хрупких дам.

– Мудрое предложение!

– Возле Виа Серпенти есть небольшая таверна, там уж точно мы никого из плебеев не встретим.

– Тогда вперед! – воскликнул Джованни. Санча повернулась к Франческе и Бернардине:

– Нет, я против того, чтобы вы препроводили нас туда. Если вы проводите нас на площадь Святого Петра, мы окажемся в полной безопасности…

– Ну пойдемте, – умолял Джованни, глаза его блестели. – Вручите себя нашим заботам, прекрасные дамы, вы не пожалеете.

– Я чувствую себя крайне неловко… – и Санча притворно вздрогнула.

Но Джованни уже обнял ее за талию и быстро повлек за собой. Она испуганно обернулась и увидела, что таким же образом «пленили» и Франческу с Бернардиной. Дамы притворно вскрикивали, но их кавалеры не обращали на вопли никакого внимания.

– Дорогу! Дорогу! – кричал Джованни, прокладывая в толпе путь. Кто-то выкрикивал ему вслед ругательства, кто-то пытался остановить – в дни карнавала публика заметно смелела.

Но двое сопровождавших держались к Джованни поближе, и то ли плебеи побаивались их угроз, то ли узнавали этих двоих, кто знает? Во всяком случае, даже самые отчаянные смельчаки из толпы боязливо отступали.

А потом Санча заметила, что плащ Джованни скреплен пряжкой, на которой был изображен пасущийся бык. На его людях были те же эмблемы: у одного на шляпе, у второго – на дублете. Санча невольно засмеялась: Джованни ни за что не отважился бы выйти на улицу просто в маске, не обозначив при этом, кто он такой на самом деле. Потому что молодого праздного нахала может отлупить кто угодно, но кто посмеет поднять руку на одного из Борджа?

Ей нравился этот вечер. Чезаре пора проучить. Он куда больше заинтересован в том, чтобы унизить собственного братца, чем в ней самой. И пусть заплатит за это! Она знала способ уколоть его как можно больнее, и теперь Чезаре заплатит за пренебрежение ею!

В последние время они с Джованни частенько обменивались взглядами, но это приключение – замечательное завершение всей истории!

Возле Виа Серпенти они погрузились в лабиринт маленьких улочек, крики толпы были здесь почти не слышны, и, наконец, один из людей Джованни толкнул дверь небольшой гостиницы, и они вошли.

Джованни крикнул:

– Принесите еды и вина!.. Побольше! Подбежавший к ним хозяин низко поклонился, и, заметив пряжку на плаще Джованни, испуганно вздрогнул.

– Благородные господа… – начал он.

– Я приказал принести еду и напитки! Побыстрее! – прикрикнул Джованни.

– Бегу, мой господин!

Джованни уселся на кушетку и усадил рядом с собою Санчу.

– Я твердо решил, – прошептал он ей на ушко, – что вы получите полное представление о гостеприимстве, на которое способен хозяин.