— Что, тоже захотелось? — спросил он и заржал, как конь.
— Ну, не то чтобы захотелось — так просто, интересуюсь.
— Да чего уж там… Интересуется он… Знаем мы твой интерес… Значит, так. Слушай сюда, — сказал Пыняев. — Если хочешь — я тебе это устрою. В обмен на… ну, вот на эту пачку сигарет и еще на три. Нет, на четыре. Идет?
— Идет, — с легкостью согласился Иван.
— Тогда сегодня вечером, часов в семь, приходи сюда. Сигареты не забудь только. И эту свою пачку — давай сюда. Это типа аванс такой…
Пыняев снова заржал, и Иван, сам себя в этот момент лютой ненавистью возненавидя, рассмеялся вместе с Пыняевым.
Вечером, как и договаривались, он пришел к гаражам и принес с собой четыре пачки сигарет «Родопи», деньги на покупку которых вытащил из своей копилки. Пыняев забрал у Ивана сигареты, похлопал его по плечу — молодец, мол, слово держишь — и повел вдоль гаражей к одиноко стоящей пятиэтажке.
Там, в этой пятиэтажке, на первом этаже, в однокомнатной квартире, в которой даже не было на стенах обоев, собралась за заваленным грязной посудой столом странная компания. Возраст находившихся здесь парней и девушек колебался от тринадцати и до тридцати, наверное, лет. В комнате за столом пили какую-то сивуху, на полу играли на деньги в карты, в кухне «жарились» по парам, а иногда даже и втроем. Пыняев, представив нового гостя, щедро налил в мутный и грязный, со следами губной помады, стакан порцию сивухи. Иван выпить не смог — горло сдавило, пришлось сдерживаться, чтобы не вырвало.
— Ну, не хочешь — не надо. — Пыняев не стал настаивать и добавил, ткнув пальцем в направлении сидящей за столом девушки лет шестнадцати или, может быть, двадцати. Сквозь завесу табачного дыма и слой макияжа на лице девушки более точно определить возраст было невозможно. — Вот эта — нравится?
— Нравится, — ответил Иван.
— Тогда с ней и пойдешь.
Пыняев наклонился к девушке, что-то долго шептал ей на ухо. Девушка хихикала, и Пыняев хихикал тоже. Потом девушка поднялась из-за стола, взяла Ивана за руку и потянула за собой на кухню:
— Пошли.
Все, что произошло потом, было настоящим кошмаром. Отвращение победило — Иван, не успев раздеться, оделся снова и сбежал из этой жуткой квартиры, от этой жуткой девицы, так ничему и не научившись.
И решил, что Веры ему теперь не видать.
Но, как всегда, ошибся.
Прошел год, и как-то раз, проходя по парку после тренировки в бассейне, Иван случайно встретил Веру. Она шла по дороге, в руках — огромный букет желтых листьев, а глаза у нее были очень грустными. Увидев Ивана, она остановилась, улыбнулась и сказала:
— Ну надо же. Иван. Что ж ты меня совсем забыл? Не звонишь, не приходишь. А говорил, любишь. Помнишь ведь, говорил?
— Люблю, — подтвердил Иван. — И сейчас люблю тоже. Только звонить тебе некуда. А приходить ты сама мне запретила. Забыла, что ли?
— Ну надо же, — ответила Вера серьезно, — какая сильная и долгая у тебя любовь. Ты ведь с первого класса меня любишь, правда? Как только увидел, так и полюбил — сразу? Правда?
— Правда, — ответил Иван, потому что это и впрямь была правда.
— Ты куда сейчас идешь? — спросила Вера. Иван в ответ пожал плечами.
— Тогда пойдем ко мне. Пойдем, а? Иван не знал, что сказать.
— Да не бойся. — Вера сразу прочитала его мысли. — В тот раз я просто злая была и очень расстроенная. Из-за Собаки. А теперь все по-другому будет. Все будет хорошо, вот увидишь. Не надо меня бояться.
И Иван согласился пойти к ней.
В этот раз правда все было совсем по-другому. Вера была терпеливой, удивительно терпеливой и очень ласковой, она его всему научила, и все получилось так замечательно, что Иван даже не мог поверить.
С тех пор он стал ходить к Вере каждый день. А летом, когда мама уехала на дачу, Иван на целых три месяца остался дома один, под присмотром дедушки, который жил в соседнем подъезде и был абсолютно безопасным, потому что приходил к Ивану не чаще чем раз в неделю и даже звонил ему не каждый день. Теперь уже не Иван приходил к Вере, а Вера приходила к Ивану, и они катались целыми вечерами на двуспальной маминой постели, и иногда Вера даже оставалась у Ивана ночевать.
Он даже представить себе не мог, что, кроме него, у Веры может быть кто-то еще. Поэтому даже сразу и не понял, в чем дело, когда однажды по дороге домой из школы к ним подлетел какой-то здоровенный бугай, с виду лет двадцати, не меньше, и стал на Веру кричать. Иван собрался было уже, несмотря на видимую разницу в весовых категориях, заставить бугая заткнуться, но в этот момент случилось что-то совершенно невероятное.
Вера вдруг бросилась бугаю на шею, обхватила руками, повисла и сказала:
— Митенька, да ерунда все это, ты ведь знаешь, я только с тобой… Иван — мальчишка еще совсем, просто одноклассник… Ты не обращай на него внимания, он влюблен в меня с первого класса, вот и провожает домой. Ну пусть провожает, жалко, что ли?
Потом Вера ушла со своим Митенькой. И даже ни разу не обернулась. Иван смотрел им вслед и думал о том, что много лет назад Юрка Трепаков был, наверное, прав, когда сказал, что Верку лучше разлюбить побыстрее, потому что она нехорошая. И дал себе слово, что разлюбит Верку. И что больше уже никогда, никогда-никогда…
«Никогда» протяженностью в два оставшихся школьных года было настоящей пыткой. Потом, уже после школы, Вера сама пришла к нему, стала просить прощения, сказала, что была глупой и стервозной девкой, что вообще не понимает, за что он ее любил все это время, неужели не понимал, какая она глупая и стервозная. Настоящая дрянь. Потом сказала, что все это время ужасно по Ивану скучала, и снова повторила, как когда-то, что он ей — самый близкий и самый родной. И спросила: он ее все еще любит?
— Все еще люблю, — выдохнул Иван.
Началась новая полоса жизни.
Вера, у которой умерла бабка, переехала жить к Ивану, а свою крошечную комнату стала сдавать. Иван учился в институте, вечерами подрабатывал на стройке. Вера тоже училась в институте, получала стипендию. На жизнь худо-бедно хватало. Главным было не это, главной была — любовь. Любовь, общая постель, сонная Вера по утрам, счастливая Вера, когда он дарил ей подарки, заболевшая Вера, за которой можно было ухаживать. Следы от горчичников у нее на спине, ступни ног, натертые скипидаром и заботливо спрятанные в пуховые носки.
Целый год абсолютного блаженства.
Потом еще год блаженства, смешанного с тревогой, — Иван стал подозревать, что Вера ему изменяет.
Еще один год настоящего кошмара. В этот год он уже не просто подозревал, что Вера ему изменяет, а знал наверняка, где, с кем, сколько раз и каким образом. Потому что она сама ему обо всем рассказывала. И смеялась в лицо, говорила, что он отстал от жизни, что в наше время все это совершенно нормально и не имеет никакого значения, сколько у нее мужчин, потому что любит она все равно Ивана. А все остальные для нее — только сексуальные партнеры, потому что одного Ивана («Ты уж прости», — сказала тогда она) ей мало.
Он хотел выгнать ее из дома — но не мог, потому что знал, что ей некуда идти. Он хотел запретить ей по крайней мере описывать подробности постельных сцен с любовниками — но этого тоже сделать не смог, потому что Вера все равно описывала ему эти подробности, несмотря на то что он кричал: «Я не хочу этого слышать!» — «Хочешь, — отвечала Вера. — Еще как хочешь, сейчас проверим». И подбиралась к нему своей кошачьей походкой, и «проверяла». Скрывать очевидное было бесполезно — в такие моменты он брал ее грубо, без ласк, и понимал, что это ей нравится больше всего. Получался замкнутый круг. Иван думал, что вырваться из него невозможно. Он не знал, что должно случиться в жизни, чтобы они смогли вырваться из этого круга.
И только в тот момент, когда оно наконец случилось, понял: это конечная станция. Ребенок — вот что сделает их обоих нормальными людьми. Ребенок излечит больные души. Заставит забыть о прошлом и жить только настоящим и будущим. Он был счастлив, когда узнал о ребенке.
И Вера была счастлива тоже. Сразу перестали быть нужными дополнительные сексуальные партнеры и грубый секс — теперь Вера хотела только нежности, она купалась в этой нежности и была по-настоящему счастлива. В первый же вечер, вернувшись из консультации с результатом ультразвукового исследования, подтверждающим беременность, они решили, что это будет мальчик. Вера сама придумала ему имя: «Мы назовем его Иваном. Ужасно люблю это имя. И тебя люблю ужасно. Я тебе когда-нибудь это говорила?» — «Нам надо пожениться, Вера», — сказал Иван. «Успеем», — отмахнулась Вера.
Теперь она сидела дома, ждала Ивана, готовила на кухне вместе с Ивановой мамой завтраки, обеды и ужины, пекла пироги и даже начала вязать пинетки для малыша.
Но через месяц ей все это надоело. «Мне скучно, — сказала она тогда Ивану. — Придумай что-нибудь». — «Хочешь, мы с тобой поедем на море? — придумал Иван. — Если малышу это не противопоказано». — «Хочу, конечно хочу! — захлопала в ладоши Вера. — А когда?» — «Ну, не сейчас, а месяца через два… Сейчас я не могу». — «Через два месяца?! Да ты с ума сошел! Через два месяца я превращусь в Собаку. Ты помнишь, какой живот был у Собаки, когда она умирала? У меня будет точно такой же! Я устала уже сидеть дома целыми днями с твоей мамой. Она такая скучная, настоящая старуха!» — «Прекрати! Не смей, слышишь? Успокойся…»
Но Вера не успокоилась. И на следующий день заявилась домой в половине двенадцатого ночи. Иван не стал спрашивать, где она была. Ему было страшно об этом спрашивать. Это продолжалось еще две недели. А через две недели он пришел домой и в первый раз застал Веру вечером дома. Она сидела на кровати и ждала Ивана. «Я хочу сказать тебе кое-что». Он уже знал наизусть это предисловие, этот тон, который ни с чем невозможно было спутать. Она собиралась рассказать ему сейчас об очередном своем приключении. Описать подробности. Мельчайшие подробности. И заставить Ивана после этого взять ее — грубо, без ласк.
В это невозможно было поверить. В душе не было ярости — в душе поднималась детская обида, та самая, из школьного двора, из школьной раздевалки. Хотелось плакать.
— Ты с ума сошла, — сказал он. — Ты с ума сошла, Верка. В тебе ребенок. В тебе Ванечка. Тебе нельзя сейчас…
Она покачала головой. Он тогда не понял, что это означает. Потом протянула руку, взяла со стола сумочку, порылась в ней и протянула Ивану какую-то бумагу. Иван успел понять только, что бумага медицинская. С печатью и подписью врача.
— Нет во мне уже никакого Ванечки. Я передумала, Иван. Ты прочитай бумагу-то, это выписка из моей карточки. Прочитай… Не для меня все это, понимаешь? Не хочу я такой жизни… Кстати… Кстати, ты был прав. Это на самом деле был мальчик…
Бумага выпала из рук Ивана. Он подошел к Вере и, размахнувшись, ударил ее по лицу. Так сильно, что Вера слетела с дивана на пол. Поднявшись, она сказала:
— Когда-нибудь ты поймешь. У меня не было другого выхода. Если бы я этого не сделала, мы бы так никогда и не расстались. А нам вместе быть нельзя. Нельзя, Иван, неужели ты давно уже этого не понял? Ты не понимаешь, я сделала это… и ради тебя тоже. Я должна была сделать что-то такое, чего ты не смог бы… никогда уже не смог бы мне простить. — Потом она помолчала немного и добавила: — Знаешь, у каждого человека должно быть право выбора. Ты правда замучил меня своей любовью. Столько лет мучил. Я от нее, от любви твоей, уже задыхаться стала… А теперь я свой выбор сделала. Я не хочу такой любви, понимаешь?
Накинув куртку, Вера ушла.
И больше Иван никогда Веру не видел.
Она оставила у него свои вещи, которые утром он сложил в пакет и отнес в мусорный контейнер. А на следующий день Юрка Трепаков сказал Ивану, что встретил на вокзале Веру и Вера садилась в московский поезд. Она решила уехать из города навсегда.
Он думал, что история с Верой на этом закончена. Он не сломался даже в тот момент, когда узнал о ее смерти. Узнал случайно, от одного бывшего одноклассника, которого опять же случайно встретил в продуктовом магазине.
Он даже представить себе не мог такого, что когда-нибудь будет сидеть на скамейке возле ее могилы и умолять ее, чтобы она оставила его. Чтобы она отпустила его наконец. Потому что он ее больше правда не любит. Потому что теперь он любит Диану…
На обратной дороге Иван все время вспоминал эти ее последние слова. «Право выбора» — именно так она тогда сказала. Странно, но только теперь, спустя почти восемь лет, он по-настоящему задумался о том, что в этих ее словах есть какой-то очень верный смысл. Нет, конечно, права на то, чтобы убить ребенка, у Веры не было. Он может простить ей свою исковерканную жизнь, он давно уже простил, но Ваньку… Это выше его сил. А вот право на то, чтобы принять его любовь или отвергнуть ее, — наверное, это право у Веры все-таки было. И наверное, такое право должно быть у каждого человека.
"Магический код" отзывы
Отзывы читателей о книге "Магический код". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Магический код" друзьям в соцсетях.