Все было расписано по секундам. Она должна была подойти к фонтану к 3.50 утра и оставаться там до тех пор, пока часы не пробьют четыре, а потом вернуться на виллу, где все, собственно, и должно было произойти. Ее «сопротивление» должно было выглядеть как можно более реально. Та ненависть, с которой он «расправлялся» со своей «жертвой», сначала даже шокировала, но потом стало ясно, что женщина, о которой он думал в этот момент, когда-то причинила ему слишком много боли, и он никак не мог ее забыть. То, что она сделала, видимо, настолько затронуло его чувства, что даже сейчас, спустя сорок пять лет, он не мог ее простить.

Женщина не имела ни малейшего представления, кто ее клиент. С ней всегда встречался его представитель, который просил подписать документ, обязывающий молчать обо всем произошедшем. Нечто вроде неофициального гарантийного документа. Этот эмиссар находил ее, вручал билеты на самолет и деньги на расходы, обычно наличными. На вилле никто не жил, за исключением безмолвной смотрительницы. Все остальные комнаты были плотно закрыты. Пожилая смотрительница молча приносила ей еду. Большой черный «Мерседес», привозивший ее из Пизы и увозивший обратно, был с затемненными стеклами.

Она не знала, где точно находится вилла, но по всему было видно, что клиент достаточно богат, чтобы позволить реализоваться своей фантазии в полном секрете в таком роскошном месте. После недолгих раздумий она пришла к выводу, что ярость в его поведении основывалась на когда-то пережитом унижении. Он ненавидел ту женщину, которую она играла, но это был именно тот вид ненависти, от которой всего один шаг до любви. Его не оставлял в покое ее образ, мучая воспоминаниями о причиненной ему обиде.

Женщине нравилось анализировать свои роли. Именно от этого она получала настоящее удовольствие. Она не лгала, когда говорила Лиз, что сможет стать такой, какой надо. Но она не призналась, что играть роль – это для нее единственный способ перенести то, что с ней делают.

Когда она надевала приготовленный для роли наряд и наносила на лицо косметику, то сразу же перевоплощалась в того человека, которого ей предстояло играть. И только после того, как все заканчивалось и она сбрасывала с себя вместе с одеждой очередную маску, к ней возвращалась способность размышлять и анализировать то, что произошло.

Она находила это очень интересным и забавным... вживаться в новую роль, как будто это была ее собственная жизнь. «Это должна была быть настоящая женщина, какой бы плохой она ни была, – думала она, вытираясь полотенцем. – Потому что заставить мужчину помнить о себе даже через столько лет может только истинная женщина. Все мы пленники нашего прошлого, – усмехнулась она, глядя на свое отражение в зеркале. – Я ведь тоже благодаря ему оказалась сейчас здесь».

Завернувшись в длинный махровый халат – вся вилла была выложена мрамором, а центрального отопления в ней не было, – она вернулась в свою комнату, где ее уже ждал ужин. Нарезанные тоненькими кусками ананас и дыня, спелый инжир и небольшой кусочек козьего сыра. Хлеб был теплым и мягким, его предварительно завернули в салфетку. Вино было прохладным. Она с жадностью набросилась на еду. Физическая активность всегда способствовала появлению у нее хорошего аппетита. Пока ела, она читала вторую часть «Леопарда». К тому времени, как наступил рассвет, она уже спала крепким сном.


Она платила за такси, когда на пороге дома появилась Лулу.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросила Нелл.

– Она волноваться, вот случилось. Ты опаздывать слишком.

– Я знаю. Мой рейс задержали в Милане из-за тумана. С ней все в порядке?

– Ты что, не можешь слушать?

Из раскрытых дверей донеслась какая-то новая мелодия, которую отстукивали пальцами. Напряжение на лице Нелл сменилось улыбкой.

– Так любит стучать только она.

– Никто не мог танцевать это так, как она. Она в порядке. – Лулу уперла руки в необъятные бедра.

Нелл радостно рассмеялась. Как все-таки приятно возвращаться домой.

В гостиной она увидела Лиз, теперь уже сидевшую в инвалидном кресле. Три месяца назад у нее полностью отказали ноги. Она сидела в расслабленной позе, закрыв глаза, и выстукивала пальцами любимую мелодию. На лице застыла блаженная улыбка. Когда вошла Нелл, Лиз стала тихонько подпевать в такт мелодии, но делала она это явно фальшиво. Нелл подошла к роскошному музыкальному центру и выключила кассету. Лиз от удивления открыла глаза, не понимая, кто бы это мог сделать, но, когда увидела Нелл, ее гнев сменился радостью и восторгом.

– Нелл! Ну наконец-то... Я так беспокоилась.

– Прости. Самолет из Милана задержали... на целый час.

– Они всегда задерживаются. Этот чертов город постоянно затянут туманом. Ну, как тебе эта поездка?

– Удовлетворительно. И прибыльно. Иначе пришлось бы еще раз разыгрывать все сначала.

– Ну что ж, это недостаток нашей работы. Тебе, наверное, было ужасно скучно.

Лиз говорила раздраженным и сердитым тоном. Этот тон и то, что она включила музыку на полную громкость – у Нелл даже заложило уши, – означало, что сегодня у нее далеко не самое лучшее настроение. Нелл внимательно посмотрела ей в лицо. Оно снова похудело и выглядело еще более острым: когда-то нежная блестящая кожа теперь стала сухой и морщинистой. Она сильно обтягивала скулы и была какого-то неопределенно-серого цвета. Неестественная бледность лица и темные круги вокруг глубоко запавших глаз говорили о том, что со здоровьем у Лиз дела обстоят все хуже и хуже. Она быстро теряла в весе и теперь уже понимала, как, впрочем, и Нелл, и Филипп, и Лулу, что те два года, на которые она вначале наивно надеялась, оказались просто-напросто несбывшейся надеждой. С того дня, как доктор сообщил ей, что она неизлечимо больна, прошел всего год, а она уже оказалась в инвалидной коляске. Теперь, после того как очень быстро отказались двигаться ноги, с такой же скоростью начали неметь руки и скрючиваться пальцы. Лиз стала забывать некоторые слова. Чувствуя, что это признак уже вплотную приблизившейся смерти, она начинала в ярости и злости на свою судьбу колотить негнущимися, как протезы, руками по подлокотникам инвалидной коляски, специально привезенной из США и способной делать все, что только может делать робот. Единственное, что она не умела, так это читать и писать.

Но была одна вещь, всегда доставлявшая Лиз удовольствие, которую она любила в теперешнем ее состоянии больше всего. Ей безумно нравилось по нескольку раз во всех деталях и подробностях слушать рассказы Нелл о тех сексуальных представлениях, которые та разыгрывала с прежними ее клиентами. Нелл немного опасалась этой ее чрезмерной любви к подобного рода развлечениям, считая, что она действует как сладкая отрава, ускоряя процесс гибели организма от сильных эмоциональных переживаний. Особенно Лиз нравилось слушать рассказы о новых клиентах Нелл, о таких, как этот Фантастический Насильник. Когда к Лиз обратились с просьбой «познакомиться» с новым клиентом, не зная о состоянии ее здоровья, она сначала отказала, мотивируя это тем, что у нее уже слишком плотный график довольно напряженных свиданий, но потом как бы невзначай сообщила этому клиенту; что у нее есть вполне способная заменить ее ученица, которую она могла бы ему порекомендовать, если он не против... Так Нелл первый раз полетела в Пизу. Что касается других клиентов, то некоторые из них оставались, другие через некоторое время исчезали, в основном потому, что были не в состоянии смириться и привыкнуть к изменению объекта их сексуальных фантазий.

– За свои сексуальные фантазии, – заключила Нелл, поведав свою итальянскую историю, – мужчины могут выложить столько денег, сколько ты пожелаешь. Их не волнует сумма, их волнует правдоподобная реализация их фантазий.

– До тех пор, пока ты их удовлетворяешь, – подчеркнула Лиз.

– Меня лично интересует только фактическая сторона дела, а соотношение потерь и прибыли должно быть положительным. Моя бухгалтерская книга чувствует себя просто прекрасно. Абсолютно никаких расходов и потерь на всякие ненужные мелочи, полный порядок и постоянный прирост доходов.

– Не знаю, как это у тебя получается, – вздохнула Лиз. – Но ты нигде ни на чем не теряешь и ни на чем не останавливаешься. У меня лично никогда не получалось так, чтобы был доход, я всегда тратила то, что зарабатывала. Ты прирожденный бизнесмен.

– Я с самого раннего возраста научилась вести бюджет целой семьи. Мой отец никогда бы не потратил десяти пенни там, где можно потратить пять. Я уже рассказывала тебе об этом.

Нелл достала из сумки маленькую коробочку и передала ее нетерпеливо смотрящей на нее Лиз. Взяв коробочку, Лиз не спеша развязала красивую атласную ленточку. Нелл смотрела, как она тщетно пыталась справиться со слабо завязанными узелками и бантиками. Несколько дней назад, когда Нелл уезжала на свое итальянское свидание, Лиз еще вполне сносно справлялась со своими пальцами.

– Я просила продавщицу оформить все так, чтобы было красиво и приятно, но она, видно, решила, что все должно выглядеть не просто красиво, а незабываемо, – попыталась пошутить Нелл. – Дай мне, я сама попробую...

Ее длинные, тонкие пальцы быстро справились с ленточкой, и скоро коробка снова оказалась в руках Лиз. Лиз приподняла крышку и в восхищении воскликнула:

– О господи! Это же настоящий «Пейнтоун»! Лулу, ну-ка давай быстрее ставь кофе...

Теперь, когда она уже не боялась потолстеть, потому что она больше не «работала» и потому что она просто не могла потолстеть из-за своей болезни, Лиз давала волю аппетиту и не сдерживалась, видя лакомства. Особенно любила она пышный итальянский белый хлеб, который во всем мире был известен как «Пейнтоун».

– Я купила его в магазине в аэропорту, а не в римской пекарне, но так сложились обстоятельства.

– А кто жалуется?

Лиз с жадностью отломила кусочек итальянского хлеба и, явно смакуя, начала жевать.

– М-м-м... – от удовольствия она даже закрыла глаза.

– Ну ладно, я пойду переоденусь. Ах да, я еще привезла немного итальянского кофе и килограмм ветчины. Отдам все это Лулу...

Зайдя на кухню, она поинтересовалась у Лулу:

– Как Лиз себя чувствовала?

– Да так... То так, то сяк. Дважды выпадала из кресла. Пыталась сделать свои ноги снова ходить.

– А что сказал доктор в последний раз?

– Он приходить позавчера. Она сказала ему, что она не засыпать, поэтому он выписать мне рецепт для каких-то пилюль. Она должна принимать одну каждый раз до постели. – Лулу покачала головой. – Она бороться за каждый шаг на своем пути туда...

– Она ничего не говорила о сиделке?

– Она об этом даже слышать не желать, к тому же она такая невесомая, что я легко ее поднимать. Так что доктор не напрягаться. Ты же знаешь, какая она становится, когда у нее что-то не получаться сделать. Да, в такое состояние больше нечего делать, как смеяться, – Лулу залила кипяток в кофейник. – Его папа приходить на выходные. Собаку с собой приводить.

– У Тигра все в порядке. Правда, он такой же старый, как и его хозяин.

– Он оставлять свою шерсть постоянно на нашей мебели.

– Я свяжу из нее плед, – пообещала Нелл.

Лулу невыразительно хмыкнула. Нелл расценила это как приглашение и налила себе кофе.

– Ты сказала, что бригадир собирается на уик-энд.

– Да, вместе с Тигром. Его оставлять один больше нельзя. Он доводит Мерсера до белого каления тем, что постоянно лаять и выть.

– Я лично не против, пусть приводит. Я очень люблю собак.

– Ну, папа тебя тоже очень люблю. Вот почему он приходит, я так считать. Он всегда любить только красивое лицо, а мое совсем не такой, как он любить.

Бригадир воспринял все на удивление спокойно. Лиз не делилась с ним своими проблемами до тех пор, пока было можно. Однако, несмотря на то что он был явно потрясен и для возвращения нормального цвета лица ему пришлось принять двойное виски, он воспринял все, что случилось с его дочерью, как настоящий солдат – с мужеством и твердостью. Он не пытался жалеть Лиз или утешать ее, однако и не делал вид, что страшной беды не существует. Он просто надеялся смириться с мыслью, что ему придется пережить дочь, и готовился сделать необходимые распоряжения. Бой не был удивлен и, в общем, никаких особых чувств не проявил. Он регулярно звонил ей, но, так как Лиз стала теперь неважно выглядеть, не приходил, чтобы не видеть ее умирающей. Его жена сделала красивый жест, послав Лиз огромный букет цветов, но сама не пришла. Ясно было, что эти цветы выражают ее радость по поводу несчастья ненавистной ей женщины.

– Не надо мне никаких цветов, – отрезала Лиз. – Я думаю, что она самая настоящая сучка, подлая и мерзкая. Она считает, что в этой семье я была Злой Ведьмой, поэтому теперь радуется. А Бой всегда был слабовольным сопляком. Поэтому он не пошел по стопам отца и не стал военным. Я беспокоюсь только об отце, пойми. Что с ним будет, когда меня не станет? Бой же даже пальцем о палец не ударит. Я оставила небольшое пособие, которое отцу будут выплачивать после моей смерти. У меня была страховка, плюс я еще из Боя вытащила кое-что, так что пара тысяч фунтов в год у него будет.