Ксения Беленкова - Магия любви

Инга, я влюбился в 555лыдыбр больше месяца был никчемным человеком икайло78 повесил одного достойного 000ап000 Или взять Фирсову. Она меня прямо наизнанку выворачивает упсик4ак этими руками рот просто не закрывается 12тр у меня никак не получается поцелуй рррррви

Я был раздавлен, уничтожен! Письмо пропало! Не осталось даже сил ругаться на Ритку. Я просто сел на корточки рядом со столом и обхватил голову руками. Столько трудов, и все коту под хвост…

Мне хотелось плакать. Я сидел и раскачивался из стороны в сторону, как неваляшка. Ритка очень испугалась. Она ожидала, что я начну гоняться за ней по квартире, ругаться, щекотать, как обычно, когда она трогала мои вещи. Но в этот раз она натворила дел, сама того не понимая. А у меня не выходило сердиться, отчаяние поглотило без остатка. Только идиот мог оставить важное письмо открытым. Вот я лопухнулся!

– Боись, – Рита осторожно трогала меня за плечо. – Не деяй так. Мне стйашно.

Начала гладить меня по голове, будто это я был маленький, а не она. И слезы сами собой брызнули из глаз. Я уткнулся носом Ритке прямо в плечо и ныл, как младенец.

– Только ты маме не жауйся, что я тебя обидея, – просила Рита, неловко обнимая мою голову.

– Не буду. Сам виноват…

– А где тебе бойно?

Я хлопнул себя по груди.

– Живот? – забеспокоилась Рита. – Йуки гйязные в йот бйал?

– Да при чем тут руки? Нет, ты не поймешь, – хлюпал я. – Это первая любовь…

– Пейвая йубовь? – озадачилась Рита. – Ты же стайик.

– Я старик? – мне даже плакать перехотелось.

– Тебя так Никита называет, – утверждала Ритка.

И точно, Бочкин часто звал меня «старик». Вот сестра отмочила – даже рассердиться на нее толком не получалось.

– Думаешь, я уже стар для первой любви? – заглянул ей в лицо.

Рита кивнула.

– А ты что, уже влюблялась? – спросил ради шутки.

Она опять кивнула. Ну дела!

– Давай-ка рассказывай! – я немедленно усадил ее к себе на колено.

– Это тайна, – шептала Рита. – Его Антон зовут. Он меня в щеку поцейовай…

Вот это да! Пока я мучаюсь от первой любви, моя младшая сестренка вовсю целуется на детской площадке! И куда смотрит мама?

– И ты его любишь?

– Это моя пейвая йюбовь! А я у него втояя. Ему уже вот сколько.

Ритка показала мне пятерню. Значит, парень был на год ее старше. Во дают – молодое поколение! Я разглядывал сестру, как заморскую зверюшку. Вроде вертится с утра до вечера под ногами, и, кажется, в голове у нее ничего нет, кроме мелких пакостей. А там, оказывается, бурная личная жизнь. В комнату зашла мама. Она была насторожена: почему это мы с сестрой вдвоем, и так тихо.

– Что тут происходит? – она с удивлением уставилась на нас с Риткой, сидящих в обнимку на полу.

– Пейвая йубовь, – сообщил я.

Мама нахмурилась, потом улыбнулась.

– Смотрите у меня! – пригрозила пальцем, а после будто вспомнила, зачем пришла. – Борис, у тебя скоро день рождения. Ребят уже позвал?

– Думаю, – пробурчал я.

– Думай быстрее, времени почти не осталось…

Мама вышла из комнаты. Я снял с колена Ритку и подтолкнул к двери. В этот раз она не стала спорить, упираться, а спокойно вышла в коридор. Совсем как взрослая. Испорченные остатки письма я тут же стер, чтобы глаза мои их больше не видели. И в тот же миг понял – ничего писать больше не буду. Все это глупости. Надо смотреть правде в лицо. Нет ничего проще и правильнее нормального разговора. Письма для тех, кого разделяют расстояния, а мы с Ингой жили в соседних дворах. Теперь я даже радовался, что Ритка стерла мое послание, и пообещал себе – после каникул обязательно поговорить с Ингой начистоту. А может, позвать ее на день рождения? И тут я понял, что у меня возникла новая проблема…

Все твои дни рождения, вероятно, были похожи один на другой. Счастливые родственники, торт со свечами, горстка голодных детей, которым сегодня разрешили есть сладости без меры. Квартира вверх дном, топот и хохот. Игры, фанты, гора ненужных подарков.

Я голову ломал, как быть с отмечанием на этот раз? Звать компанию домой никуда не годилось: как в детстве, напялят колпаки на голову и заставят в свистки-языки дуть. А сказать родителям, что не хочу с ними отмечать, – обидятся. Папа еще переживет, а мама кого-нибудь точно прикончит, я ее знаю. А еще мне очень хотелось провести этот день с Ингой, но ее же нельзя пускать на порог моего дома. Рентгеном просветят, а это вредно без назначения врача. Впервые в жизни я решил, что должен противостоять своим родителям. В конце концов, это был мой день рождения, и я имел право решать, как его справлять. В ту минуту и сделал первый шаг во взрослую жизнь: никогда еще я не шел так долго из своей комнаты на кухню, где сидели папа с мамой. Коридор все тянулся и тянулся, а мне все время хотелось повернуть назад. Но там было глухое детство. Если даже Ритка целуется с мальчишками, то мне стыдно бояться открыто заявлять о своих правах.

– Мам, пап, у меня к вам разговор, – я был предельно серьезен, заходя в кухню тем вечером.

– Что, из школы выгнали? – хохотнул папа. – После каникул не ждут? Таких не берут в космонавты?

– Какие еще космонавты! – осадила его мама. – Боря, ты плохо себя чувствуешь? Ты болен, да?

Она уже засовывала мне под мышку градусник.

– Я не хочу звать домой друзей на день рождения, – выпалил я, пихая градусник обратно маме в руки.

– Ты поссорился с Никитой! Я так и знала! Поэтому такой грустный?

– Дело в другом, – я собирал мужество по крупицам. – Хочу взрослый день рождения. Без родителей.

– Ты не хочешь отмечать вместе с нами? – оторопела мама.

Я готовился к худшему. Страшнее всего была не ругань, а если она тихо заплачет и запрется в ванной комнате. Мама выдерживала паузу, которая и не снились Большому театру. Она вращала глазами, переводя взор с меня на папу и обратно.

– Ты это слышал? – сказала она наконец, остановив изумленный взгляд на папе.

Ну ясное дело, что он слышал: глупый вопрос, который лишь оттягивал расправу надо мной.

– Я уже всю голову сломала, придумывая, что приготовить целой ораве тинейджеров. И куда запрятать золото и Риту? А он, оказывается, не хочет дома справлять!

Тут мама распахнула руки, а затем обняла меня и даже чмокнула в щеку.

– Ты раньше не мог сказать? Я бы уже неделю спала нормально!

– Не понял, ты не сердишься? – Теперь пришла моя очередь таращиться.

– Да у меня гора с плеч! – Мама выглядела вполне искренней и счастливой. – Давай, те деньги, что мы с папой думали на стол и подарки потратить, тебе отдадим. Сходишь с ребятами в боулинг или в кино.

Я ушам своим не верил. Даже боялся, что сейчас проснусь и все это окажется обманом.

– А я давно говорил, что пора Бориску оттаскивать от твоей юбки, – комментировал папа. – А ты все: «Он не готов, испугается».

Мне уже самому хотелось расцеловать предков. Они у меня были что надо! В тот момент я даже решил, что обязательно познакомлю их с Ингой. Только позже, когда еще немного возмужаю. Пока страшновато…

Впервые за долгие годы я был рад вернуться в школу после каникул. И вы, конечно, не ошибетесь, решив, что все это из-за Инги. Теперь она снова была рядом – каждый день! Я просто знал, что она сидит в соседнем кабинете, и на душе становилось спокойно, радостно. Зато Бочкину приходилось несладко. Каждое утро я выходил из дома пораньше, чтобы хоть мельком увидеть, как у Инги краснеют щеки и нос на утреннем морозце, когда она идет к школе по нашему скверу. А после уроков я тоже задерживался, чтобы поглядеть – дошла ли она до дома в целости и сохранности. И Бочкин всюду следовал за мной. Он, конечно, тягостно вздыхал, мучился от холода, но не покидал друга.

– Слушай, старик, да подойди уже и поговори с ней, – бурчал он, когда становилось совсем невмоготу. – Сколько можно хвостом болтаться?

– Обязательно! После уроков подойду, – обещал я перед школой. – Непременно, завтра утром! – клялся вечерами.

Особенно мне нравилось незаметно провожать Ингу после уроков. В сквере на дороге было жутко скользкое место, вечно на нем кто-нибудь наворачивался. Вот я представлял, как Инга начинает падать, и тут подбегаю я – молниеносный и незаменимый. Подхватываю Ингу на руки и несу подальше от Бочкина, чтобы он уже ничего испортить не смог. Но падать продолжали лишь сухонькие старушки или грузные женщины на высоких каблуках. Бочкин только и успевал их ловить, пока я предавался мечтам. И любовался, как Инга отталкивается ногой и летит в своих сапожках на плоской подошве по льду. Школьная сумка с одной стороны парит, мешок со сменкой – с другой, как крылья. Лихо катится, уверенно. Все ей нипочем.

А еще к нам с Бочкиным часто Фирсова прилипать стала. Как только я сказал, что дружить готов, – ее прямо подменили. Даже общественную работу иногда откладывала, чтобы с нами после уроков шататься. Но раз уж я пообещал себе добрые дела творить, Катьку не прогонял: чувствовал себя в ответе за нее. Человек только людям открылся, нельзя же отталкивать. Хотя, конечно, тяжело с ней было. Как начнет рассуждать о физических процессах, химических реакциях или геометрические фигуры сапожищем по снегу вычерчивать – скука смертная, хуже, чем на уроке Эры Филимоновны. Зато некоторые предметы я хорошенько стал подтягивать. Получалось, что я выполнял домашку на свежем воздухе. А один раз за нами даже Сопыгин увязался. Как ни крути, тот день, когда мы зал вместе убирали, сплотил нашу компашку. Лишь Инга всегда была где-то далеко, вечно окруженная какими-то ребятами. Ее постоянно о чем-то спрашивали, советовались, рассказывали последние школьные новости. Ингу звали на помощь, если требовалось за кого-то заступиться или решить важный спор. Ей доверяли, она всегда говорила честно и откровенно. Никому не пыталась угодить, никого не желала задобрить. Только теперь я думал об одном – а саму Ингу есть кому защитить? Не от других – тут помощи не требовалось. От самой себя, от придуманного образа гордой атаманши. Ведь никто, кроме меня, не замечал, какая она хрупкая и нежная. Даже Сопыгин по-прежнему считал Ингу выскочкой, хотя всегда становился задумчивым и терял аппетит, если разговор заходил о ней. Не знаю, сколько времени все могло продолжаться таким образом, если бы не произошла одна удивительная история.

Мой день рождения был обычным будним: никто не раскрасил его красным на календаре, никто не отменил уроков. Учись, набирайся знаний, скучай или дрожи от страха в ожидании вызова к доске. В общем, все радости школьной жизни. Я и подумать не мог, что готовят мне ребята!

На последнем уроке в класс зашла Алла Олеговна.

– Адаскин, с вещами на выход! – строго сказала она.

Я чуть не поседел, будто завуч была панночка, а я Хома Брут из повести Гоголя «Вий». И что такого мог натворить? Вроде не прогуливал в последнее время, даже учиться стал лучше. Но пришлось покидать в рюкзак учебник, тетрадь, ручки и выйти за дверь.

– Пошли! – скомандовала Алла Олеговна.

– А что случилось? – спрашивал я. – Требую объяснений!

– Будут тебе объяснения, – заверила завуч. – Спускайся в раздевалку, одевайся и жди меня у двери в полной готовности через пять минут.

Пока я напяливал свой пуховик, в голове проносились всевозможные варианты. Меня сейчас отправят чистить снег на пришкольных дорожках? Опять Фирсова проявила ненужную инициативу, сказала, что я дворником мечтал быть? Или таскать что-то заставят: машину с новыми стульями разгружать? Так случилось однажды, мы их по цепочке передавали. Но сейчас не было видно никаких других ребят из цепочки. Один я ошивался в раздевалке – урок-то еще шел. Охранник на меня поглядывал, но молчал, разгадывал кроссворд. Да, хорошенький вырисовывался день рождения – под конвоем завуча.

Алла Олеговна вышла ко мне вся в мехах и какая-то загадочная. Я даже подумал, что она могла бы быть красивая, если бы не работала завучем.

– Куда идем? – я придержал ей дверь.

– На школьную спортивную площадку, – указала Алла Олеговна.

Странно, удобнее было бы выйти туда с черного хода. Мы зашли за школу. Тут я увидел нашу площадку и прямо одурел от удивления. На ней стояли ребята из нашего класса. А еще Бочкин, Сопыгин, Генка с Алиной и главное – Инга! В руках у них было что-то непонятное. Какие-то разноцветные шары или вазочки, я никак не мог разобрать. И тут вперед вышла Катька Фирсова. Она изобразила руками какой-то непонятный жест, и сразу после этой отмашки ребята грянули неровным хором:

– С днем рож-де-ни-я!

Я прямо завалился плечом на Аллу Олеговну от удивления. А она смеялась, будто совсем молодая.

– Ну как, здорово я придумала? Хороший сюрприз? – к нам подошла Катька, она была жутко гордая. – Алла Олеговна, спасибо, что подыграли!