Ксения Беленкова - Магия любви

– Нет! – вспыхнула я. – Я по-настоящему петь умею!

– Ну покажи! И докажи! – посыпалось с разных сторон.

«Ну, Туся, – возмутилась я мысленно, – ну, удружила, подруга!» Я чувствовала себя ужасно. Ведь я всегда пела только для себя. В душе или когда мою посуду. Даже родители не слышали моего пения на другом языке! Вот позор-то получится, если я забуду слова.

Я зажмурилась на секунду, выбирая песню. Росана? Нет, в «Талисмане» есть сложноватый куплет… Так… пусть будет Хуанес. Главное, расслабиться и довериться своей памяти. Эту песню крутили в каждом киоске прошлым летом, я должна была запомнить ее просто автоматически.

– Тенго, – начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал низко, – тенго ла камиса негра… порке негро тенго эль альма…

Я пела, а слова бежали передо мной на воображаемом экране. И бежали они ровно до «те диго кон дисимуло», что означает «я говорю тебе с мучением», а потом – все. Экран опустел. И напрасно я всматривалась в пустоту. В ней не было слов, которые можно было спеть.

Я почувствовала, что краска заливает мои щеки. Повисла тишина. Кто-то кашлянул, кто-то обменялся насмешливыми улыбками.

– Ке тенго ла камиса негра и дебахо тенго эль дифунто! – вдруг послышалось из угла.

Я вздрогнула. Все обернулись на парня в белом свитере, который с улыбкой допел мою песню хрипловатым низким голосом. Он отложил свой айпэд в сторону и поднялся. Я задрала голову, ловя каждое его движение. Он оказался таким высоким, наверняка выше меня, а я – самая высокая в классе.

Парень продолжал петь:

Тенго ла камиса негра

Ой ми амор эста де люто

Ой тенго эн уна альма уна пена

И ес пор кульпа де ту эмбрухо…

А я подпевала, вполголоса, и мне казалось, у нас выходит просто потрясающе.

Допев, он опустился на пол рядом со мной. Я мельком глянула на него и поняла – мы же одинаково одеты! То есть на мне, конечно, нет свитера крупной вязки с огромными деревянными пуговицами, но на мне – белая футболка с длинными рукавами, а джинсы у нас – одинакового глубокого темно-синего цвета. И волосы тоже: он, как и я, сдувает со лба каштановые локоны, слегка закручивающиеся на концах от влажной погоды.

У меня запульсировало в ладонях от волнения. Я отвернулась, чтобы не выдать своих чувств, и увидела, что Аля наклонилась к Тусиному уху и что-то прошептала, поглядывая на меня.

– Неплохо поешь, – сказал мне тихо парень.

У него и правда был акцент. Легкий, но все равно – слышался.

– Ой, а я тебя забыл представить! – хлопнул себя по лбу Егор. – Мария, это Анхе́ль.

– Анхе́ль? – растерялась я, и парень засмеялся.

– Издеваетесь надо мной? – обиделась я. – Раз я пою по-испански…

Сотовый запищал! Мне пришло сообщение. От Туси! Я с удивлением глянула на нее, а потом прочла: «Надо поговорить. Это касается Анхеля». – «Не хочу я с тобой говорить, предательница, – написала я в ответ, – зачем заставила меня петь и позориться?»

– Нет, нет, – торопливо проговорил парень, – я не Анхе́ль!

– Я понимаю, что Клюев демонстрирует свое суперское чувство юмора, – холодно сказала я.

– Я Анхель, – продолжил парень, напирая на «А».

– А почему тебя так зовут? – спросила я, глядя в экран телефона на новое сообщение от Туси:

«Это важно. Мне Аля кое-что рассказала. В него нельзя влюбляться».

Ответить Анхель не успел. Оля вдруг схватилась за горло и стала задыхаться. Она упала на бок, прямо на Сергеева, тот еле успел ее подхватить. Щеки девушки покраснели и стали раздуваться.

Из ступора всех вывел резкий окрик Анхеля:

– Амбулансия! Как это по-русски, забыл?!

– Да, точно! – спохватился Дима. – Надо «Скорую» вызвать!

Он сдернул с журнального столика телефонную трубку, с грохотом уронив на пол сам аппарат.

По телефону врач сказал дать срочно Оле супрастин, но пока Егор с Димой хлопали ящиками, перерывая в них горы разных коробок с лекарствами, приехала «Скорая».

Грузная полная врач вбежала в комнату, не отряхивая снег с сапог, опустилась рядом с Олей на колени, начала нащупывать пульс. Ее широкая спина, обтянутая халатом, оказалась как раз у ног Сергеева, и он, не сдержавшись, хмыкнул, за что тут же получил тумак от Антонова со словами: «Заткнись, придурок, нашел, над чем ржать!» Я сразу зауважала Антонова, хотя до этого презирала как законченного двоечника и тупицу.

Врач, не обращая на них внимания, начала расстегивать кофточку у Оли на груди, и Аля с помощью Кристины и Полины принялась выпинывать пацанов из комнаты.

– На что аллергия? – отрывисто спросила врач, прикладывая стетоскоп к Олиной груди.

Оля не отвечала, все остальные молчали.

– Астма у нее есть? – спросила врач, поднимая на нас глаза, но мы снова промолчали, кто-то пожал плечами.

– Да что вы вообще друг о друге знаете? – с досадой проговорила врач. – Помогите джинсы стянуть, укол надо сделать. Отек у нее.

Аля толкнула Кристину, и та, опустившись, на колени, стала расстегивать Оле джинсы, а врачиха тем временем распахнула свой чемодан и вынула шприц и ампулы.

– Пили что-то? – спросила она, не поднимая головы.

– Нет! – ответили мы нестройным хором.

Она кивнула, наверное, не поверив. Сделав укол, врач уселась на пол рядом с Олей, не сводя с нее глаз и не отпуская ее руки, которую сжимала пальцами в области кисти, чтобы нащупать пульс. Мы тоже застыли, боясь пошевелиться.

Оля, наконец, открыла глаза, облизнула губы. Ее дыхание стало спокойнее. Но врачиха покачала головой:

– Не сходит до конца, сильная реакция у нее. Забираем в тридцать вторую. У тебя телефон есть? – спросила она у Оли.

Та слабо кивнула.

– Родителям позвоните, предупредите! Тридцать вторая больница. Отделение, куда определят, пока не знаю, ну, в приемном спросят.

Врач достала свой телефон и, набрав номер, сказала:

– Вить, поднимайтесь, девочку надо забрать.

Закончив говорить, она нахмурилась:

– А чем у вас тут пахнет? Странно как-то? Кальян курили?

– Это аромамасло! – подала голос Аля. – Кстати, у нее, наверное, на него аллергия!

– Может быть, – кивнула врач.

Туся побледнела.

– Но там… – пробормотала она, – там лимон… жасмин… апельсин! Они не аллергенные! Ими младенцев грудных мажут! Я специально такие выбирала.

– С таким здоровьем, как у вашего поколения, даже на хлеб аллергия бывает, – отрезала врач, – у вас же иммунитета совсем нет, вы чахлые городские дети.

– Тогда, – растерянно сказала Туся, – может, мне с вами поехать?

– Давай, – кивнула врач, – родителям позвони, чтобы забрали потом. Поехали-поехали, расскажешь дежурному врачу, что у тебя там за масло было.

– Может, мне тоже с тобой? – неуверенно сказала я, хотя мне совершенно не хотелось тащиться ни в какую больницу.

– У нас нет столько места в машине! – ответила за Тусю врач, поднимаясь с пола и давая дорогу санитарам с носилками.

Я испытала облегчение, за которое мне сразу стало стыдно. Испуганно оглядываясь на нас, Туся последовала за врачом и санитарами, уносившими Олю.

Когда за ними захлопнулась дверь и вернулись мальчишки, Аля скрестила руки на груди и сказала:

– Так я и знала, что у нее опасные масла!

– Это еще не доказано! – возмутилась я. – Пусть врачи подтвердят!

– А с чего ее так заколбасило?! От игры, что ли?

– Может, и от игры, – огрызнулась я, – но пока ничего не доказали, нечего на Туську наезжать!

– Ну-ну! – хмыкнула Аля с таким видом, словно она лично ни капельки не сомневалась, что Олин аллергический приступ вызван Туськиными маслами.

Она вышла из комнаты, сопровождаемая свитой.

– Пока! – сказала она мальчишкам, толпившимся в коридоре, а Анхелю добавила: – Асталависта!

– Асталависта, – пробормотал он, но Аля уже вышла, и поэтому его ответ прозвучал как раз в ту секунду, когда из квартиры выходили Юля с Машей. Вместо прощания Юля фыркнула и задрала нос.

Я поняла – речь шла об этом странном Анхеле, когда мы встретились с этими девочками у подъезда. Это он в ответ на вопрос о кино сказал, что не может с ней встречаться. Похоже, у него и правда слишком высокое самомнение.

Я кивнула ему и парням и тоже вышла в прихожую. Настроение было отвратительным. Во-первых, я ругала себя, что не настояла на поездке с Тусей. Как ей там, бедной, одиноко сейчас в машине «Скорой помощи»! А что мне помешало? Моя лень и больше – ничего!

Во-вторых… Да какое настроение может быть после вечеринки, с которой увозят в больницу твою одноклассницу, твою лучшую подругу обвиняют во всех смертных грехах, а мальчик, который тебе до обморока понравился, оказался самовлюбленной льдышкой.

На улице мне полегчало – ветер стих, и морозный воздух подействовал успокаивающе. Девчонки уже разошлись, а я стояла у подъезда и ловила на варежки снежинки. Мне хотелось, чтобы снова попалась та, крупная, состоящая из нескольких, и я бы спросила у нее: ну хорошо, вот я стала, как ты, вместо того чтобы спокойно лежать дома на подоконнике – ринулась с головой в какое-то приключение. И чем все закончилось? Ты считаешь, стоило мне становиться тобой?

– Да, хорошо, абуэла, ой, то есть бабуля, да, конечно! – послышался за моей спиной голос Анхеля.

Я обернулась. Он вышел из подъезда в легкой темно-синей куртке, которую даже не застегнул, и, разговаривая по телефону, махал мне и улыбался.

Потом внезапно нахмурился.

– А где это? – спросил он. – Алтуфьевское шоссе, дом девяносто? А как туда добраться? Абуэла, когда я ходил тут в детский сад, мне было пять лет! Откуда же я могу помнить? Хорошо, хорошо, не волнуйся, я найду это место. Да, я запомнил: «Нестарин». Куплю завтра с утра. Да, я сразу запишу дома на бумажку. Не беспокойся! Да, ключ не потерял, все в порядке. Все, до завтра, целую!

Нехорошо было с моей стороны подслушивать, но я не сдержалась – не каждый день услышишь, как парень вежливо и терпеливо разговаривает с бабушкой. Да и еще и «целует» под конец! Он, похоже, вообще ничего не стесняется.

Он закончил разговаривать и подошел ко мне. Телефон сунул в карман, а руки спрятал в рукава.

– Б-р-р, – проговорил он, подпрыгивая, – холодно тут у вас.

– Может, застегнуться попробуешь? – предложила я, на что он ответил веселым смешком, но «молнию» действительно поднял.

– У вас теплее? – спросила я.

– В Саламанке? Конечно.

– Ты из Саламанки? Это в Испании? Неплохо говоришь по-русски.

– Ну, у меня мама русская. Вышла замуж за испанца. Они тут некоторое время жили, а потом уехали в Саламанку. А теперь… Ладно, не важно. В общем, я тут у бабушки живу. Она сегодня ночует у сестры, и та ей сказала, что есть новое суперсредство от морщин. Продается только в одной аптеке на Алтуфьевском шоссе.

– Я знаю, где это, – кивнула я, – мы с мамой туда ездим линзы мне заказывать.

– Линзы? – сощурился он. – А я думал, у тебя свой цвет глаз… такой… красивый!

– Контактные линзы, – проговорила я, чувствуя, что краснею, – у меня зрение не очень хорошее.

Впрочем, на морозе стесняться можно – щеки все равно румяные.

– Так ты знаешь, где эта аптека? – спросил Анхель, не сводя с меня глаз.

– Да, – повторила я и затараторила: – Выйдешь на шоссе, возле магазина компьютерого – остановка. Сядешь на семьдесят третий – и вперед… Примерно три или четыре остановки…

– Так три или четыре?

Наверное, он ждал, что я скажу: «Давай я съезжу с тобой!» Но нет, я буду учиться на Юлином опыте. Ему предложишь вместе доехать до аптеки, а он заявит: «Я на тебе не могу жениться, у меня такое дело!» Очень нужно мне это унижение.

– Три или четыре, – пожала я плечами, – спроси у пассажиров в автобусе. Все эту аптеку знают.

– А если не все?

– Ну, как с моста съедешь, так твоя следующая… Ну или через одну. Слушай, – сердито сказала я, – я не помню, честно. Зрительно я бы узнала.

– Так, может быть, ты съездишь со мной? – спросил Анхель.

Я растерянно посмотрела на него:

– Ну, если ты хочешь…

– Очень хочу! – с жаром ответил он и тут же пояснил: – Ненавижу, как это?.. Блуждать?

– Плутать, – помогла ему я, – ладно. Завтра утром. В десять утра на остановке.

Всю ночь я строчила Туське эсэмэски «Как дела?» и «Как Оля?», но она не отвечала. Я попробовала позвонить, но абонент оказался недоступен.

Спала я плохо. Думала всю ночь о происшествии на вечеринке, об Оле, Тусе и… Анхеле. Вспоминала, как он смотрел на меня там, у Егора. И гадала – посмотрит ли так же зачарованно еще раз?

Утром пришло сообщение от Туськи: «Этот абонент доступен для звонка». Я тут же набрала номер, но Туся сбросила мой звонок. Тогда я позвонила ее маме, и та успокоила, сказав, что Оле уже легче, но Туся с утра сама умотала в больницу, чтобы побыстрее узнать результаты Олиных анализов. Говорить при этом ни с кем не хочет, потому что очень переживает.